Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 144

Глава 10

— Ваше благородие, — деревенский староста снял шапку и почтительно склонил голову.

С уважением, но без раболепства — на дальних кордонах иначе и не бывало. Места тут дикие и недобрые, так что печорские крестьяне были не лыком шиты. Ружья и винтовки в каждом хуторе, а топор за поясом — считай у каждого. А что? Рабочий инструмент же. Но княжескую власть уважают, закон блюдут, а его высочество за это закрывает глаза на всякие мелкие вольности.

— Вахмистр Винтер, — кивнул я. — Прибыли по воле князя.

— Желаете немедленно отдохнуть с дороги, ваше благородие?

— Сначала осмотрим место нападения, пока совсем не стемнело.

— Тогда я распоряжусь насчёт ужина и ночлега, а затем проведу вас. Варька! Галка! Сюда идите!..

Староста быстро раздавал распоряжения двум подбежавшим к нему девчушкам лет двенадцати, а я тем временем осматривался по сторонам, да и самого деревенского голову вниманием не обделял.

Ныроб селом был крупным — полсотни дворов и весьма приличная церковь. Между прочим — каменная, хотя и небольшая. Причём по местным меркам — старая, больше трёх сотен лет. Если правильно помню, то такая роскошь появилась по случаю того, что сюда сослали последнего московского князя из клана Долгоруких.

Жители занимаются всем понемногу, но в основном — деревом. Рубят лес, частью — сплавляют вниз по реке, частью — обрабатывают на месте. Одних лесопилок на речной протоке — с десяток.

Сами ныробцы — довольно приметные. Почти все — русоволосые, низкорослые, с лёгкими восточными чертами. Потомки русских переселенцев и тех местных племён, что присягнули Перми, которая некогда владела этими землями.

А староста на их фоне был тем более приметным. Высокий, крепкий, светловолосый, голубоглазый — явно пришлый. Но при этом — деревенский голова, хотя ему и вряд ли сильно больше сорока лет. Точнее сказать сложно, потому как бородой зарос — по самые глаза. Но мужик наверняка хваткий, да и село при нём не бедствует…

Потому, видать, за нами сразу и послал, а то ж пока по окрестным лесам гейст шарахается — у местных всё производство колом встало.

— Далеко до места-то? — поинтересовался я, когда староста вернулся.

— Да не, сразу за околицей.

— Ну, тогда прогуляемся, — решил я, спешиваясь, доставая из чехла у седла штуцер и вешая его за спину. — Вас как по батюшке?

— Захаров я, Игорь Алексеевич.

— Конрад, — ещё раз представился я, налаживая неформальное общение. — Мои сёстры — Хильдегарда и Вильгельмина.

По меркам знати из каких-нибудь центральных княжеств — непростительное фамильярство, конечно. Но там-то местами до сих пор холопы есть, а в Печоре их отродясь не было — обычное дело для фронтира. Север и Сибирь так заселяли, а Дальний Восток и сейчас так заселяют — либо каторжанами, либо княжескими крестьянами. Причём, первые частенько превращаются во вторых со временем.

— Наслышаны, ваше благородие, — с улыбкой прогудел староста, приглаживая бороду. — Мы, может, и на отшибе живём, но за новостями следим, да.





Ну и отлично даже — не придётся лишний раз доказывать, что три подростка почему-то — имеют тут право распоряжаться и командовать.

— О лошадях пусть позаботятся, — добавил я. — Ну и коровку свояку Петра Кузьмича Рябининского доставьте.

— Сделаем, ваше благородие, — голова кивнул и махнул рукой. — Прошу, следуйте за мной.

Говор, кстати, у старосты тоже выделяется — правильный очень… С тремя классами церковно-приходской школы так обычно не говорят.

Зашагали по селу.

— Неплохо живёте, — заметил я, поправляя ремень Мур-Мура.

— Не жалуемся, ваше благородие, — степенно ответил Захаров. — Трудимся в поте лица, как Господь заповедовал, вот и вознаграждены по делам своим. Да и его высочеству дай бог здоровья — о поданных заботится, ну а мы злом за добро не отвечаем. Налоги все в срок платим, в долги не лезем, живём спокойно, хоть и на отшибе…

Ну это понятно. Не в смысле понятно, что они тут трудятся и потому не бедствуют, а что негоже княжескому человеку на житьё-бытьё жаловаться и нелояльность выказывать. А мы тут, как ни крути — княжеские люди. Скажем, когда вернёмся, что здесь народец жирует да княжью власть поносит — сразу медовая жизнь кончится. А если жаловаться начнут на ровном месте — пришлют разбираться, как это так — деревня не бедствует, а голова жалуется. Малахольный, что ли? Так живо его заменим или кому на откуп отдадим…

Печора — она большая же, княжье око не до всюду дотягивается, так что его высочество сильно гайки не закручивает. Поданные делают всё как надо — князь делает вид, что он далеко. Поданные не делают, как надо — князь заставляет их делать.

— Говорите очень складно, — заметил я, после некоторого раздумья решив, что староста это всё-таки намеренно подчёркивает. Валенком-то деревенским прикинуться ума много не надо, а тут — даже ведь и не таится. — Неместный, сразу видно. Образованный?

— Да я и не скрываю, — хохотнул Захаров. — В Печорском училище когда-то штаны протирал, потом здесь оказался… Да и осел как-то. Женился, детишек завёл, хозяйство вот наладил…

— Училище? Вы маг? — непритворно удивился я. — Никогда бы не подумал.

— А, да какой там!.. — махнул рукой староста. — «Двенадцать с половиной», как тогда говорили — уже не тринадцатый ранг, ещё не двенадцатый. Какие-то силы вроде как есть, а ни на что толковое не годятся. Разве что старателем попроще работать было…

— Ясно. Давайте тогда о нападении поговорим.

— Три дня назад это было, — произнёс Захаров, поглаживая бороду. — Тоже уже под вечер, примерно вот как сейчас. Я уже дома был, а тут от лагеря речников — шум, крики, пальба… Ну и рык. Такой… нечеловеческий. Зверьми нас не удивить, чудищами — тоже, но тут было что-то совсем… непонятное.

— Непонятное? — уточнил я. — То есть… очень громко? Или что-то с самим рыком? Слишком высокий, слишком низкий?

— Оно, как бы это сказать… — староста задумчиво нахмурил брови. — Там вроде как слова были… Померещилось может, конечно, но кто ни слышал, все сказали — там звериного и человеческого поровну было.

Твою мать.