Наблюдатель

Наблюдатель, заметив подозрительные изменения, тревожно булькнул, а потом и попятился, совершенно правильно расценив угрозу в моих внезапно загоревшихся руках. Причем загорелся я в буквальном смысле. Просто вспыхнул как свечка, озарив погруженную во мрак комнату яркими сполохами. После чего нехорошо улыбнулся и выпустил наружу переполнявшую меня энергию. Причем всю. Без остатка. С мстительной радостью глядя, как перекинувшийся на некко огонь без всяких трудностей поглощает его безразмерную плоть, оставляя на ней глубокие ожоги.

— О-О-О-ОЙН! — в голос взвыл наблюдатель, отчаянно вертясь на месте, но будучи не в силах сбить с себя эту магию. — КАК ТЫ ПОСМЕЛ ОСТАВИТЬ ЕМУ ИСТОЧНИК?!

— Мастер! — ахнула наполовину втиснувшаяся в тело Наоми баба.

— Учитель? — с не меньшим изумлением оторвался от Майены Сэн.

— ОЙН! ДА СДЕЛАЙТЕ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ!

Но, на свое несчастье, оба собирателя сейчас находились не в лучшем положении и на помощь наблюдателю прийти не могли. Для этого сперва надо было выбраться из ужасающе узких тел, в которые они, пусть и наполовину, все-таки влезли. Пожалуй, только Орли не успел закончить начатое. Он, наверное, был самым молодым, поэтому, несмотря на значительный перевес сил, так и не смог переломить сопротивление Тары и ее улишша. И успел вытянуть из тела лишь малую часть ее отчаянно противящейся души.

На крик наблюдателя он все же оторвался от девчонки и суматошно оглянулся. В шоке уставившись на объятого пламенем некко, он так растерялся, что неосторожно выпустил из лап чужую душу. Та, улучив момент, тут же юркнула обратно. Однако Орли этого, кажется, не заметил. Будучи не в силах поверить, что мне действительно удалось ранить наблюдателя, он с некоторым трудом осознал суть чужих обвинений. Затем перевел растерянный взгляд на громоздящуюся горкой кучу одежды, но мы-то с ним прекрасно знали, что мой источник по-прежнему лежал у него в кармане, оставаясь непричастным к тому, что сейчас творилось.

— ЧТО ВЫ СТОИТЕ?! УБЕЙТЕ ЕГО! — снова заорал наблюдатель, да так, что стены содрогнулись.

Даи и Сэн торопливо полезли наружу. Орли как сомнамбула сдвинулся с места. А я, чтобы не отвлекаться еще и на них, просто окружил себя и старика стеной огня, потому что не хотел распыляться на мелочи. После чего почувствовал, как от улишшей пришла очередная порция сил и, морщась от боли в обожженных ладонях, выплеснул ее наружу еще одной огненной волной, окончательно превращая бьющееся в агонии тело в один большой и мерзко воняющий факел.

Последствия меня уже не волновали.

Сгорю так сгорю. Задохнусь от дыма — тем лучше. Понятно, что с каждой тиной я убивал не только наблюдателя, но и себя, однако выжженные под ноль резервы были наименьшей из проблем, которые меня волновали. Все, чего я хотел, это добить живучую тварь и удержаться на ногах до того момента, пока источаемая улишшами лавина невесть откуда взявшейся силы меня убьет. Энергии было слишком много. Не знал даже, что в моих малышах ее может столько скопиться. Их словно к высоковольтной вышке подключили, превратив в один живой проводник. А все мы и без подсказок знаем, что произойдет с идиотом, по недомыслию цапнувшим рукой оголенный кабель.

В моем случае таких кабелей оказалось сразу восемь. И все — под порядочным напряжением. Поэтому по поводу себя я иллюзий не испытывал. Но при этом был бесконечно благодарен судьбе, что в этом странном месте законы природы, не позволяющие живым убивать мертвых, действительно не работали. Души выглядели как люди. Имели такие же слабости. Те же бреши в защите. Поэтому я мог без зазрения совести жечь эту истерично вопящую гадину до тех пор, пока она не издохнет.

Впрочем, а почему только жечь?

На меня так же неожиданно снизошло еще одно озарение, и вот тогда у некко попросту не осталось шансов. Потому что, убрав с дымящихся ладоней источающий адский жар огонь, я подумал и создал вместо него нечто новое. Более сложное. Не из одной, а сразу из четырех стихий, которые так долго мне не давались. Теперь же я без всякого труда скрутил их в бараний рог, после чего скомкал, как обычный снежок, как следует уплотнил до тех пор, пока наружу не стали вырываться разряды молний. А потом от души зарядил им прямо в центр обугленной массы, которая не так давно считалась самым могущественным существом на планете.

От удара наблюдатель вздрогнул, но мой подарочек вонзился в него так глубоко, что даже когтями он не смог его из себя выковырять. Больше скажу — при первой же попытке его коснуться этот червяк враз остался и без когтей, и без рук вообще. Затем взвившееся до самого потолка пламя набросилось на воющее и бешено дергающее оставшимися конечностями тело с удвоенной силой. И всего через пару ударов сердца передо мной остался лежать почерневший, обугленный, невыносимо воняющий труп, у которого относительно целой осталась лишь маленькая, спекшаяся до состояния головешки уродливая башка.

В наступившей благословенной тишине я сделал на подгибающихся ногах пару шагов, старательно отгоняя от себя стремительно накатывающую слабость. Бухнулся перед головешкой на колени. После чего ударом кулака расплющил ее нахрен. Услышал раздавшийся с двух сторон слаженный вопль. Раздвинул спекшиеся от жара губы и хрипло, из последних сил, прошептал:

— Добро пожаловать, Шэд. Вот тебе твоя жертва…

***

Когда я пришел в себя, вокруг было тихо, хотя и отнюдь не темно. Вверху, под потолком, неспешно кружили два красивых золотистых огонька, разбавляя сгустившийся сумрак своим теплым светом. Обстановка, как выяснилось, была все та же. Я по-прежнему находился глубоко под землей. Рядом тихонько гудел неведомый агрегат. На его поверхности все с той же периодичностью вспыхивали и исчезали фиолетовые искорки. И даже туша убитого некко валялась на том же месте, где я ее оставил.

Единственное, что изменилось, это появившийся возле куба стул, на котором, небрежно закинув ногу на ногу, восседал молчаливый и задумчивый контролер, вперивший рассеянный взгляд прямо перед собой. И большой деревянный стол, на котором лежали три одинаковых хрустальных шара с медленно клубящейся внутри тьмой.

— Ну что? Пришел в себя? — осведомился Шэд, стоило мне пошевелиться.

Я с кряхтением сел и с недоумением воззрился на зажатую в кулаке монету.

— Другого подходящего источника для тебя здесь не было, — пояснил сборщик душ. — Но поскольку вы в некоторой степени уже сроднились, то для тебя он надолго останется самым подходящим.

— Ули? — вместо ответа тревожно спросил я, одновременно обшаривая свой прокопченный разум в поисках знакомой искорки. С невыразимым облегчением нашел ее на положенном месте и мысленно обнял. — Первый? Второй… малышня?

Откуда-то снизу на меня торопливо взгромоздились восемь совершенно невредимых пятнышек, которые, слившись в одного крохотного нурра, с радостным писком повисли у меня на шее.

— Пакость?

— Держи свою кошку, — с усмешкой бросил Шэд, и с пола без видимых усилий в воздух поднялась безучастно лежавшая там статуэтка. Спланировав мне в руки, она тут же нагрелась, встрепенулась, а затем и подпрыгнула, злобно ощерив маленькие клычки, изогнув дугой тонкий хвостик и огласив пространство свирепым шипением.

— Все хорошо, мелкая, — рассмеялся я, когда она завертела головой в поисках тех, кого еще надо убить. — Не надо больше никого убивать. Они и сами… а кстати, где они?

Шэд молча положил руку на один из шаров, где тьма тут же уплотнилась, и в ней, как мне показался, промелькнул чей-то вытаращенный глаз.

— Я пока не решил, что с ними делать. Но на всякий случай лишил подвижности, чтобы больше не гоняться по всему Ирнеллу.

— Хочешь сказать, ты все-таки подозревал, что с ними что-то не то? — подозрительно сощурился я, тем не менее не торопясь вставать с холодного пола.

Шэд, помолчав, неохотно признался:

— Твои слова заронили во мне зерна сомнений. Поэтому со счетов эту версию я полностью сбрасывать не стал, хотя она до самого последнего момента казалась мне маловероятной.