Рейтинг

— А я? — спросил Пашка.

Вместо ответа оба родителя так посмотрели на него, что его желание проситься ехать вместе с ними тут же исчезло. Его отношения с сестрой нельзя было назвать теплыми и близкими. Пашка чувствовал, что сестра относится к нему скорее как к неизбежности, чем как к родному брату, и завидовал тем своим знакомым, у кого отношения со старшими братьями и сестрами были хорошие. Но, несмотря на это, он все равно скучал.

— Ладно, тогда после того, как вы уедете, я закажу две большие порции пиццы, можно?

— Почему две? — отвлеклась от напряженного состояния Анна.

— Он в рост пошел. Ты не заметила? — Петр обнял сына, после чего все втроем еще долго сидели вместе, пытаясь найти слова поддержки друг для друга.

Отправиться на поиски дочери вдвоем с женой помешал Егор Тришкин.

Рано утром на следующий день после освобождения Гольдштейна он приехал к нему домой и сообщил, едва переступив порог:

— У меня есть информация. Собирайся, без тебя и твоих людей мы не справимся.

Уже в машине прояснил ситуацию:

— Я нашел крысу, которая слила вниз всё о твоем Гуляке.

— У меня в отделе? — насторожился Петр, чувствуя как холодеют собственные пальцы на руках.

— У себя, — ответил Тришкин сквозь зубы.

Выяснилось, что Сашу Линника действительно «вели» из-за его доступа к системе управления. Более того, оказалось что существует «Гуляка-3», при помощи которого террористы уже ходили к Асе, но безрезультатно. Предстояло организовать масштабное мероприятие, на этот раз не без участия военного ведомства, но так, чтобы не только не упустить террористов, но и вытащить Гуляку желательно целым и невредимым. Это значит, без лишнего шума.

— У них что-то не сложилось с электроникой? — спросил Петр Гольдштейн, когда, приехали в управление и снова собрались втроем — он, Тришкин и Ломов.

— Фиг его знает, — Егор Тришкин уже не подбирал слов.

— Если им известен принцип, то настроить все не представляет большого труда. — Гольдштейн был готов к самому худшему.

— В том то и дело, что они уже давно возятся, но, как я понял, доступ система все равно не дает, — ответил Тришкин. — Чем этот ваш парень такой особенный? Или дело в настройках сетевого дрона?

Петр Гольдштейн ничего не мог ответить на эти вопросы, а Захар Ломов заметил:

— Хорошо, что первый прототип конфискован. — Хотя его отношение к протеже Гольдштейна и не были особо теплыми, но попадать в руки воинствующих отморозков он бы и врагу не пожелал.

— Плохо, — с сожалением ответил Тришкин. — Я конфисковал его раньше, чем обнаружил крысу у себя в отделе.

Ни Гольдштейну, ни Ломову не надо было объяснять, что в таком случае у злоумышленников была возможность скопировать данные «Гуляки-1», и, вполне вероятно, они ею воспользовались.

Майя протянула Андрюхе внушительную денежную купюру, и он выдал:

— Григорий Лазарев — бывший директор Пристанища.

— В справочнике этого не было, — недоверчиво сказала Майя.

— «Бывший» — значит умер? — спросил в свою очередь Владимир.

— Почему умер? Бывший — это потому, что когда я там жил, он был директором. Давно это было. А сейчас там кто-то другой.

— Хотите еще один спальник? — закономерно предложила Майя, увидев в Андрюхе потенциал говорящего справочника.

А Владимир потянул Андрюху за шиворот от входной двери обратно в комнату, и, когда тот отступил на несколько шагов, сам стал на дверях.

— Никуда не уйдешь, пока все не расскажешь, — пригрозил ему на всякий случай.

Андрюха поведал грустную историю о своей горемычной судьбе и пребывании в Пристанище, которая вкратце сводилась к тому, что там было бы хорошо, если бы не запрещали алкоголь и ширку. А поскольку его вольная душа рвалась на свободу, то он поменял Пристанище на Приёмку и ничуть об этом не жалеет.

— Там я кто? Пропащий, правильно? — рассуждал Андрюха. — Больной, убогий, зависимый. А в приемке я начальник. Хочу — употребляю. Хочу — нет. Никто мне не указ. Да и не надо мне много. У меня есть все, что надо. Это у вас куча проблем — шмотки, бабло, рейтинг. А нахрена вся эта шелуха? Мне и так нормально. А Лазарев — чудной какой-то. Думал, что таких, как я, можно изменить. Зачем это ему, не пойму. Его Модератором прозвали. Это у вас там модератор значит главный среди модов, а у нас мод — плохое слово. Обиделся и слинял куда-то.

Владимир несколько раз за ночь ходил на улицу «подышать». Наркотики и вооруженные бандиты никак не связывались в его воображении с сыном. Даже тогда, когда Майя нашла в рюкзаке Саши оружие и патроны к нему. Он и подумать не мог, что неприятности, в которые влип его сын, могут быть настолько серьезными. Одно дело — сбой в главном компьютере и поиск какого-то типа, желающего осчастливить всех бомжей, другое — реальная опасность для жизни сына и не только его. Маячок Тины довел Владимира до лифтового спуска на первый этаж, где связь оборвалась. Отправляясь к пропащим вместе с сыном и дочерью, он взял на себя ответственность и за Тину тоже. Теперь же чувство вины за то, что растерял детей, не давало не только спать, но и дышать. В тот момент идти за Тиной дальше он не решился — не мог оставить Майю без присмотра.

Ощущение нехватки воздуха усиливалось и к утру переросло в небольшую одышку.

— Папа, тебе плохо? — насторожилась Майя.

— Это от недостатка кислорода, — выдохнул Владимир. За ночь он принял решение написать письмо в службу безопасности или найти другую возможность связаться с людьми, от которых они сбежали вниз. По его мнению, для сына было бы лучшим вариантом наверху считаться обвиняемым во вмешательстве в систему управления, чем внизу оказаться под угрозой расправы бандитов.

— Доигрались, — сурово сказал дочери.

Майя не спорила. Всю ночь сомневалась, рассказывать отцу или нет, что наладка программного обеспечения не была основной задачей брата в службе безопасности. Но так и не решилась. Отец в нескольких фразах дал понять, что подозревал, что служба безопасности не просто так обеспечивала Сашку хорошим рейтингом, хотя и по служебной карточке. Он решил, что его держали как информатора.

— Каждый месяц приезжал домой, — с досадой поделился с дочерью своими мыслями Владимир. — А он наверняка приезжал не ко мне, а по своим заданиям.

— Он к тебе приезжал, — только и смогла возразить Майя, но отец не поверил сказанному.

После визита Андрюхи решили в красном доме больше не задерживаться. Владимир Линник поднял два приготовленных с вечера рюкзака, а найденное оружие сына положил в карман куртки. Уходя, на видном месте на одной из стен Майя нацарапала осколком битого стекла: «Встречаемся на пункте 2» и рядом — контуры пиксельного Гуляки.

— Это для Тины, на всякий случай, — сказала отцу. Их обоих не покидала надежда, что Саша и Тина не пропали навсегда.

В почтовом отделении провозились больше часа. Посылку, в которую Владимир положил письмо и навигатор, с адресом получателя «Служба безопасности Рейтполиса. 2 отдел. Егору Тришкину» долго проверяли, недоверчиво косясь на отправителей. Требовали адрес, хотя его легко можно было бы найти в любом справочном. В итоге Владимир устроил скандал, и посылку взяли.

А когда Майя протянула еще один конверт, на котором значилось: «Центр управления Рейтполисом. Для АСУФ», почтовый служащий только исподлобья посмотрел на нее и взял письмо без возражений, видимо не желая больше связываться со скандальными посетителями.

«Подумал, что мы сумасшедшие», — поняла его Майя.

Когда вышли из почтового отделения, уже начинали включаться дневные фонари. Майя вспомнила, как она удивилась, когда увидела первый раз восход солнца на этаже у Тины. Хотя небо и солнце было голографическим, но впечатлений и от них у Майи оказалось достаточно, чтобы навсегда полюбить ранний восход и поздний закат. У себя дома, на четвертом этаже, называемая «небом» голограмма больше напоминала светящийся потолок с тремя режимами — день, сумрак и ночь. А у Тины в каждый новый день картинка чем-то отличалась от предыдущей. Майя даже несколько дней пыталась их нарисовать, чтобы потом выяснить, с какой частотой голограммы повторяются, но Тина, заметив ее рисунки, объяснила, что на их этаже транслируют реальный восход и закат с камер, обращенных вне купола. Поэтому картинки всегда разные.