Неделя в Патриархии

Глава I

Когда я возвратился из Московской Патриархии (2-го декабря 1928 года), то, естественно, некоторые заграничные иерархи, священники, а больше знакомые миряне письменно просили меня уведомить их о действительном положении Патриаршей церкви на родине. Многие из них придавали моей поездке общецерковный характер. А профессор Н.Н. Глубоковский в виду того, что различные церковные течения не одинаково смотрели на мое пребывание в Патриархии, рекомендовал мне, не замедляя временем, дать как бы «отчет» о нем для зарубежной нашей церкви. Сам я не смотрел и не смотрю на свою поездку туда с точки зрения только личной, но почти исключительно общецерковной. Не говоря о горячности личных чувств к нашей церкви и родине, весьма понятных для православных русских, я и на момент не могу отрешиться от сознания того, что я иерарх Русской Церкви, причастник той русской иерархической соборности, возглавляющей мирян ее, которой Бог поручил в меру ее не только хранить истину, пребывать в ней, но исповедовать, возвещать ее. Тем настойчивее ощущается этот долг, что внутренняя смута, не улегшаяся и доселе в центре нашей церкви, как пламень перебросилась и в заграничную церковную жизнь и питается внутренним церковным расколом. В цели внести хотя малую долю в дело примирения не по братски живущих двух сторон заграничной церковной жизни, я счел первым долгом по возвращении из Патриархии, как собрат, обратиться со своими письмами к некоторым иерархам, так называемой «Карловацкой партии». Стараясь по возможности всесторонне хотя в главных чертах представить каждому из них действительное состояние Матери Церкви в России, я просил их принять все возможные меры для погашения церковного раздора, предлагая им со своей стороны, если появится у них какое-либо недоразумение или покажется недоговоренность в моих письмах, написать мне о том, обещая немедленно ответить и разъяснить. Это взяло у меня много времени. Но к сожалению в ответ я получил только от одного иерарха краткое письмо, в котором он всецело разделяет мою скорбь о церковном раздоре, ни мало не поддерживает действий Карловацких иерархов и готов по возможности помочь в восстановлении мира. Думаю, что и другие иерархи не могут отнестись безразлично к представленным мной им сведениям о матери Церкви. По крайней мере они не могут не задуматься над учиненным в церковном зарубежье расколом, который по св. Иоанну Златоусту тягчее ереси. Если мирянин, по недостаточному знанию сущности дела еще может держаться ошибочного положения в церковной жизни и вносить в нее политическую сторону, придавая здесь ей первенствующее значение, то иерарху, хранителю церковной истины, это не соответствует ни в малой степени.

Теперь я могу более подробно сообщить русским православным о своем недельном пребывании в Московской Патриархии.

17 октября 1928 года я получил от заместителя патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия официальное письмо следующего содержания: «Высокопреосвященнейший Владыко. По газетным сведениям митрополит Варшавский Дионисий созывает Собор для окончательного оформления автокефалии Православной Церкви в Польше, не взирая на то, что я в своем письме от 4 января 1928 года, за № 29 с совершенной решительностью разъяснил ему что Московская Патриархия не признает этой автокефалии до тех пор, пока она не будет дарована польской церкви поместным собором ее матери Церкви Русской, и что, поэтому он, Митрополит Дионисий, канонически обязан впредь до указанного Собора приостановить дело с автокефалией и по-прежнему возносить за Богослужением имя своего Кириарха, в настоящее время – Местоблюстителя нашего Патриаршего Престола.

Предполагая, что Вашему Высокопреосвященству ближе получить верные сведения о происходящем в Польской Православной Церкви, прошу Вас сообщить мне, насколько верны вышеизложенные сведения и если дело оформления автокефалии грозит идти экстренным порядком, заявить со своей стороны протест, со ссылкой на вышеупомянутое мое письмо, от 4 янв. за № 29, и с увещанием приостановить дело до получения ответа нашей Патриархии.

В виду чрезвычайной важности Польского вопроса, а также и вообще того, что у нас начинает налаживаться церковно-организационная работа не только для Союза, но и для заграницы, я бы крайне нуждался в личных переговорах с Вашим Высокопреосвященством, и потому решаюсь утруждать Вас просьбой ответить мне, – не можете ли Вы лично прибыть в Москву для доклада в Патриархии о польских церковных делах в возможно непродолжительном времени. К сему считаю долгом присовокупить, что мной уже сделаны сношения с гражданской властью относительно дня Вашего приезда сюда и выезда отсюда, и отказа со стороны гражданской власти в визе не последует».

Чего угодно другого можно было ожидать, только не этого приглашения. Казалось, что между Патриархией и зарубежной церковью лежит такая непроходимая пропасть, что о каком-либо личном общении нельзя и думать. Нам, зарубежным, оставалось довольствоваться только случайными разнообразными вестями, цену которым, быть может, немногие давали применительно к своим убеждениям, чаще всего доверяли им.

В тяжелые годы страданий нашей матери Церкви, когда она, омываясь мученической кровью, на небе обогащалась новыми молитвенниками за нас пред Богом, а здесь на земле, согреваясь и укрепляясь воздыханиями узников и изгнанников за веру, когда не мы русские православные, а инославные церкви, воздавая должное духовным подвигам ее, сблизив ее с первенствующей церковью, назвав ее мученическую страду одиннадцатым гонением на Церковь Христову, и во мне росло все выше и выше чувство благоговения перед страдалицей; где-то в тайниках сердечных нет-нет появится казавшаяся неосуществимой мечта: хотя бы вступить на край родной земли и с поцелуем ее послать глубокий поклон матери-страдалице, а с ним для немногих понятный привет: «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на Тебе возсия», а потом, если будет на то воля Божия, можно сказать себе: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко». В земных условиях приобщился Матери Святой, а больше что? Не пустая мечта. Конечно, ни границы, ни пространство не могут преградить духовного общения детей с матерью, но все же хочется большего. Иерусалим не весь освящен стопами Христа и Голгофа не вся орошена Пречистой Его Кровию, но когда паломник вступает в святой город, и всходит на святую гору, где было совершено искупление мира, то он уже как бы в некоторой реальности входит в общение с великими событиями спасения мира.

Разразилась заграничная церковная смута: одна сторона с ненужной быстротой наносила тяжелые удары другой, в изнеможении защищавшейся от них, и обе стороны старались оправдать свои действия актами воли своей Матери; новая духовная страда, но уже вызванная не внешним гонением, а внутренними погрешностями; не легко она переживалась. А тут, за рубежом неизвестно, знает ли Матерь о ней, и как она смотрит на нее? Вот бы поехать кому-нибудь туда, обо всем рассказать и обо всем узнать. И вдруг я получаю приглашение приехать в Патриархат. Радость и страх сменяли друг друга. Несказанно хотелось побыть в самом сердце нашей церкви, посмотреть исповедников веры, обо всем расспросить, обменяться взаимными рассказами; но неизвестность того, что может ожидать меня там, немного устрашали; однако, это было недолго. Нужно ехать, решил я. Воля Божия. Рубикон воли перейден. Но нужно было обо всем сообщить своему Литовскому Правительству. Я лично дал г. Премьеру проф. Вольдемарасу прочесть письмо митрополита Сергия: «Если Вы желаете поехать, то Правительство со своей стороны окажет Вам всякое содействие», – сказал тот, прочтя письмо. Я поблагодарил его, выразив свое согласие исполнить предложение митрополита Сергия. Министерство Иностранных Дел взяло на себя труд, без малейшего моего участия, в сношении через своего посланника в Москве с Советским Правительством в получении для меня визы. В Москве не сразу решились дать ее. Долго шли прения по этому делу. Наконец, недели через три, по возбуждении вопроса, наше Министерство меня уведомило, что разрешение на въезд мне в Москву дано. Дальнейшее затруднение представлялось в моем выборе спутника. Я хотел иметь при себе местного Протоиерея, но в Москве не согласились, чтобы сопровождающим меня было лицо в духовном сане. Пришлось остановиться на нашем церковном Старосте, Члене Литовского Епархиального Совета А.С. Соколове, которому при хорошем отзыве о нем Литовского Посланника в Москве была выдана проездная виза.