Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 9 из 104



Глава 3. Директива 994.

В ожидании известий из Юсуповского дворца, в Петербурге не спалось, по крайней мере, еще одному человеку. Он и его гость, устав нервничать, неспешно потягивали индийский чай и молчали в ожидании известий от агента Освальда Райнера, выполняющего особое поручение сэра Бьюкенена. Миссия разведки и посольство Великобритании незадолго до революции превратились в места круглосуточного паломничества моральных уродов, считающих себя русской элитой. Томный вечер 16 декабря 1916 года по старому стилю, плавно перетекающий в тревожную ночь, исключением не стал. Капитан британской разведки Стивен Алей, как хлебосольный хозяин, не гнушался приятной компании. Всё лучше, чем торчать одному в опустевшей резиденции. Про готовящееся покушение на “святого старца” в Петербурге не знала только венценосная семья, сам Распутин и приставленная к нему охрана. Все остальные члены высшего общества горячо поддерживали или нейтрально помалкивали. Единственное, от чего по старой английской традиции воздержались Стивен и его гость — “говорить в доме повешенного о верёвке”, иными словами — обсуждать персональный состав и роли заговорщиков. В целом же, всем всё было ясно. “Британия рулит” — так сказали бы представители ХХI века.

Для того, чтобы джентльмены начали сами в кого-то стрелять, должны сложиться особые, критические условия, когда промедление смерти подобно. Именно такая ситуация сформировалась в 1916 году, когда в конце туннеля Первой мировой войны забрезжил свет победы. То, что англосаксы представляли себе послевоенный глобус иначе, нежели Германия, Австро-Венгрия и Османская империя — естественно и нормально. С врагами, сидящими в разных окопах, по другому и быть не могло. Интрига состояла в том, что их видение шло вразрез с ожиданиями союзного Петрограда. По замыслу джентльменов, после Мировой Бойни должна остаться только одна империя — Британская. Остальным странам, включая союзников, требовалось навязать вассальный или колониальный статус. Эта доктрина накладывала особый отпечаток на англосаксонскую политику в отношении России, являя собой совершенно невообразимый коктейль из хамства, брезгливости и лести. Царя приговорили ещё в 1914-м, Россию — в 1916-м. Джентльменам оставалось аккуратно проплыть между Сциллой исключения России из стран-победителей и Харибдой сепаратного мира Российской империи с Германией, если, паче чаяния, британские планы окажутся достоянием гласности. Зима 1916–1917 — контрольная точка исполнения задуманного. До этого было слишком рано, потом будет слишком поздно. Перевороты и революции, чтобы быть успешными, должны совершаться “just in time”.

От секретной королевской разведки в Петрограде требовалось проявить всё накопленное столетиями англиканское коварство и изворотливость, чтобы, подкармливая одни и компрометируя другие кланы, неизменно продвигать собственные интересы и, не разжимая дружеские объятия, миллиметр за миллиметром загонять в спину России кинжал хаоса и анархии. Распутин в этом пасьянсе был первой, заметной, но далеко не самой ценной мишенью. В неприметном особняке секретной резиденции МИ-6, замаскированной под магазин колониальных товаров, в сейфе главы Британской разведки Самуэля Хора лежал список из двухсот фамилий российских подданных, приговоренных к нейтрализации в первую очередь, ибо от них зависели порядок и управляемость империи. Ещё один, расширенный — из десяти тысяч фамилий — находился в резиденции посла Британии в России, предназначался для реализации в случае успешного выполнения первой части плана и погружения “северных варваров” в революционную смуту.

О прижизненном мартирологе и месте его хранения наш современник, полковник Распутин, был прекрасно осведомлен, успев основательно покопаться в иезуитских архивах Дальберга. Знал про него и капитан Стивен Алей, оставшийся 16 декабря 1916 года за старшего, когда два высших чина британской разведки, упомянутый Самуэль Хор и Джон Скейл, уехали в день убийства Распутина из российской столицы.



Совесть по поводу лишения жизни простого русского мужика, не сделавшего ничего плохого ни лично ему, ни Британии, вовсе не мучила бравого королевского офицера, а вот тревогу и неуверенность побороть не получилось. Одно дело — направлять руку какого-нибудь фанатика-туземца, и совсем другое — организовывать диверсии и покушения собственноручно. Тайная война — представление, в котором джентльмены прекрасно чувствуют себя за кулисами и не совсем уверенно — на сцене. Поэтому звук автомобиля великого князя Дмитрия Павловича, подъехавшего к конспиративной явке британской разведки, заставил Стивена облегченно расслабиться. Заговорщики не разбегаются зайцами из столицы, а спокойно, по-деловому разъезжают на великокняжеском авто. Значит, всё прошло успешно. Задание выполнено. Первая мишень сбита.

Попросив визитёра подождать в гостевой комнате, капитан Алей прошёл в прихожую, спрятав на всякий случай за спиной правую руку с револьвером, а левой отодвинул щеколду, приоткрывая дверь. Но вместо моложавого, холёного лица Освальда с улицы на Стивена уставилась оскалившаяся космато-бородатая харя. Голос с противным гаденьким акцентом издевательски произнёс “сюрпра-а-а-айз!”, и волосатый кулак встретился с английским аристократическим носом. Синематограф закончился.

Визитёр сначала не придал значения бытовому шуму, доносящемуся из прихожей, хотя топот нескольких пар ног заставил напрячься. Но когда он услышал знакомый густой баритон, беспокойство переросло в панику.

—Капитан Алей, — требовательно грохотал за дверью оратор, — я не буду тратить время, заглядывая вам в лицо и спрашивая, знаете ли вы сидящих перед вами людей. Меня не интересуют ваши признания, подтверждающие приказ Бьюкенена на мою ликвидацию. Но я намерен получить имеющиеся у вас письменные инструкции о шагах английской разведки, следующих за этим терактом…