Адди

   Странная мысль. Если бы маму или папу подменили, Денис почуял бы подмену за три версты. Но как раскрыть эту тайну, если ты, сам будучи подменой, родился у фальшивки и прожил рядом с ней всю сознательную жизнь? Это напоминает зеркальный лабиринт, где, как Денис вычитал в какой-то книжке, можно потерять не только ведущую к выходу дорожку, но и самого себя.

   Денис нещадно мял руки, заламывал пальцы и, закусив губу, пробовал прочувствовать боль. Он-то знал, что это никакой не сон. И брат, и Доминико, и эта жуткая ПОРЧА, и все-все, начиная от сиу и кончая искрящимся морем, были настоящие... оттого ещё жутче, потому что последние слова его, как от них не отгораживайся, тоже могли быть правдой. И мама, и папа... конечно же, они всамделишные. Денис столько с ними прожил. Они не могли оказаться фантазий в чьей-то голове.

   Когда он вымылся, оделся и вышел в зал, сияя как отполированный до блеска бриллиант под лупой коллекционера, там уже сидел папа. На нём - просторная белая рубашка, специально для летних посиделок на крыльце, шорты и тапочки. Волосы, как обычно бывало после утренней ванны, залачены на манер старых фильмов об Америке двадцатых годов и зачёсаны назад. И выражение на лице, как у кота, который поймал рыбку, и рыбка эта - отличный день. Денис готов был броситься на шею и ему, и только то, что отец не признаёт подобных лобызаний, предпочитая держать дистанцию в отношениях отца и сына (не слишком большую, но дистанцию), его удержало.

   - Что, малыш, - сказал он, отправляя в рот вилку с куском яичницы. - Плохой сон?

   Денис готов был сделать из слова "малыш" медаль и носить её на груди с гордостью, не снимая до самой старости.

   Сон? На минуту Денису и в самом деле так показалось. Разве он не свалился с кровати десять минут назад, разве не в короткий миг падения уложился стремительный полёт вверх по ступеням маяка и последний разговор с братом? Все эти истины, которые были на него излиты...

   Денисова робкая надежда, чтобы это всё и в самом деле оказалось сном, вдребезги разлеталась в момент столкновения с образом. Этот Максим: робкий, чужой, умный и забавный в редкие, но яркие моменты. Как одичалый учёный, вечно ищущий и любопытный. За время их самого ненужного на свете путешествия Денис, кажется, узнал его, как никого. Он и в самом деле полюбил братика. Как может оказаться так, что он растворится без следа, исчезнет? Как может оказаться, что его братец никогда на самом деле не существовал? И всё же сейчас, сидя за столом и заново привыкая к мягкой обивке стула, ножки которого точно по ногам мальчишки (замечательное изобретение человечества, эти стулья; всяко лучше камней или травы, на которых приходилось сидеть во время путешествия), готовясь точно направить вилку в разложенную на тарелке еду, Денис не мог поверить последним словам Максима. Может так быть, что только эта, последняя часть их путешествия была сном? Наверное, он, Денис, утомившись, вконец сбив ноги, устроился на бывшем огороде Доминико под самым большим лопухом, и спит, в то время как братик и дух, не замечая потерь в своих рядах, пробуют на прочность ступеньки крыльца и придаются воспоминаниям.

   Под столом, незаметно от мамы и папы, Денис ещё раз ущипнул себя за руку. Ничего. Нет, лучше будет думать, что под этим кустом он и нашёл волшебную дверь, провалился в кроличью нору, как Алиса из книжки, только эта нора вела в обыкновенный мир. И проснулся, упав с собственной постели.

   Вздохнув, Денис решил, что пока будет держаться этой теории.

   - Всё хорошо, папа, - сказал он, отправляя в рот первый караван с едой.

   Отец нахмурился.

   - Ты потише ешь, господин юный людоед, не проглоти вместе с содержимым тарелки нас всех.

   Он был сегодня в прекрасном настроении. Может, даже улыбался, но за бородой это было трудно понять. Отец обладал редким даром хмуриться и улыбаться одновременно.

   - Вы невкусные. Я просто, наверное, жевал во сне одеяло и соскучился по нормальной пище.

   - Даже по манной каше с комочками? - спросила с кухни мама.

   Денис заёрзал на стуле.

   - А что, она будет?

   - Да, сейчас вплывёт. На огромном блюде, как ты любишь. Комочек на комочке, всё на листьях щавеля. Ты же любишь его так же, как и манную кашу, я ничего не путаю?

   На мгновение Денису показалось, что в руках у мамы, на тарелке будет комковатая тьма, которая, как чёрная дыра, немедленно затянет в себя всё вокруг. Чтобы избавиться от этого видения, Денис зажмурился и больно надавил на большой палец ноги ножкой стула. Он слышал вкрадчивые мамины шаги, шуршание её юбки, чувствовал, как на шее выступает холодный пот. Но это всего лишь поднос с яблоками, румяными и кое-где уже переспелыми. Ставя поднос на стол, мама подмигнула. Переспелые, "сахарные" яблоки всегда были страстью Дениса. Но сейчас он не испытывал к ним влечения.

   - Спасибо, - сказал он, беря один плод и чувствуя, как голова идёт кругом. - Я, пожалуй, пойду к себе. Почитаю что-нибудь.

   - На улице прекрасная погода, - сказал папа. - Открой хотя бы окно.

   - Так и сделаю - пообещал Денис.

   В распахнутое окно, словно джин, немедленно влетел Митяй. Когда Денис увидел уцепившиеся за карниз пальцы, он снова подумал о ТЕНИ. Но образ её как будто уменьшался в размерах, уходил прочь. Он больше не был таким пронзительным, не казался глубже самого глубокого колодца. Возможно, пройдёт время, и Денис будет видеть её признаки лишь в колючих силуэтах, которые росистым утром отбрасывают на землю кленовые деревья.

   Румяное лицо Митяя светилось, как у бурундука, который видел, как в кладовую пронесли мешок семечек.

   - Ну, что?

   - Что что?

   - Насчёт чердака? Ты был там? Ну же, скажи, герой, что ты обдурил предков и стал Джеймсом Бондом года в этом доме? Конечно, только в то время, когда я у тебя не гощу.

   - Не был.

   - Но я видел, как зажглась лампа!

   - Ах, да. Лампа, - Денис досадливо потёр бровь. - Я про неё забыл.