Красное и зеленое

Сорок восемь часов. Длинная узкая камера. Аркадий Павлович ходил взад и вперед, взад и вперед, от двери до окна и никак не мог додумать свою мысль до конца, никак не мог решиться произнести окончательное слово: «Согласен».

Если бы не Маша, он знал бы, как поступить: плюнул бы в лицо этому самоуверенному офицеришке, и конец. Но что будет с ней?

— Мы с тобой уйдем из этого ада, — сказал он Маше тихо. — Новое место, новые возможности. Как знать, не удастся ли бежать оттуда, хотя бы тебе. Подожди, слушай меня, не перебивай. Надо оттянуть время как можно дольше. Мы выиграем, если оттянем время. Либо война кончится, либо…

— Но твое открытие? Ты же будешь обязан…

— Почему ты думаешь, что я обязан? Я не имею перед ними никаких обязанностей. Я в плену, в рабстве, какой может быть разговор об обязанностях? Я буду их водить за нос до тех пор, пока им не надоест или пока не удастся скрыться, бежать тебе или нам обоим. Мы еще поборемся с ними, вот увидишь!

Глаза Аркадия Павловича горели. Он решился.

Сорок восемь часов истекли. Ильина и Бегичеву снова повели в гестапо.

На этот раз в кабинете, кроме уже знакомого гестаповца, находился еще один человек. Представительный, полный, в форме полковника немецкой армии, он сидел в стороне, удобно развалившись в кресле. Он заинтересованно поглядел на вошедших, кивнул Ильину и чуть-чуть улыбнулся. Улыбка у него была усталая, доброжелательная.

— Как отдохнули? — с циничной ухмылкой спросил гестаповец.

— Благодарю вас, — ответил Ильин, — Очень хорошо.

— Итак?

Ильин развел руками:

— Выход у меня один. Придется работать. Тем более, что моя родина, как вы изволили сказать, накануне краха.

Полковник быстро, изучающе взглянул на Ильина. Или он почувствовал в его словах издевку?

— Вот и прекрасно, герр Ильин.

— Позвольте мне высказать просьбу. Терещенко, вероятно, сказал вам, что Мария Бегичева работала в лаборатории Максатова и в какой-то мере причастна к нашему открытию. Поэтому я хотел бы, чтобы наше сотрудничество продолжалось. Это будет полезно для дела.

Офицер, раздумывая, произнес:

— Фрау Бегичеву мы хотели определить на другую работу… — Он в замешательстве взглянул на полковника.

Тот едва заметно кивнул и перевел взгляд на Бегичеву.

— Ну, хорошо. Значит, будем считать, что согласие достигнуто, не так ли, герр Ильин? Господин полковник, вы можете забирать Ильина и его лаборантку. Герр Ильин, представляю вам профессора Вильгельма фон Ботцки. Не обращайте внимания на его мундир, он такой же биолог, как и вы. Ваш коллега.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Полковник фон Ботцки, Ильин и Маша ехали в большой закрытой машине по горным дорогам, пересекая лесистый район южной Германии.

В полдень второго дня машина остановилась возле очень знакомых ворот. Снова лагерь. Такие ворота сооружались в лагерях по всей Германии. Качаясь от усталости и голода, Ильин и Маша вылезли из машины. Но их не повели через ворота. Обогнув высокий забор, приезжие пошли по тропе на гору и через пять минут оказались возле другого сплошного забора, за которым лаяли собаки.

Ильин остановился перевести дух и оглянулся по сторонам. Картина исключительно красивой природы развернулась перед ним.

Всюду лежали горы, покрытые по-зимнему обнаженным дубом. Местами дубовые рощи сменялись темной зеленью величественных хвойных деревьев. Кое-где лес был разорван голыми скалами, темными провалами оврагов, и эти скалы и щели провалов придавали ландшафту особую, мрачную красоту. Холмы уходили круто вниз. Там, под скупым зимним солнцем, блестела широкая река с висячими ажурными мостами. За рекой дымили трубы, над ними темнело облако. А ниже угадывался большой город. В живописных местах по холмам приютились белые домики, окруженные аккуратными заборами. А совсем близко, почти под ними, страшным серым пятном выделялась вытоптанная до глянца земля. Низкие бараки, каменный блок, высокая труба…

— Что это? — спросил Ильин у солдата, сопровождавшего его.

— Лагерь для режимных заключенных.

— А река?

— Рейн… — сказал он и боязливо оглянулся, не слышит ли кто.

Их провели через вахту. Первый, кого они встретили у входа в Дом, был Ион Петрович Терещенко.

Увидев его, Ильин вспыхнул и весь напрягся. Но то, что он услышал от Терещенки, поразило и остановило его. Ион Петрович бросился к нему, сжал руки Аркадия и взволнованным голосом, не обращая внимания на стоящих рядом немцев, быстро заговорил:

— Наши вошли в Польшу, переправились через Вислу. Есть слухи, что на Днепре… И насчет второго фронта… Наступил перелом. Какая радость, товарищи!

Это сообщение, сказанное взволнованным голосом, подействовало на Ильина и Машу настолько ошеломляюще, что они забыли обо всем остальном. Неужели правда? Все презрение, вся ненависть к человеку, который предал их, на какое-то время исчезли. Ведь это первая за полгода настоящая весточка с Родины! Охрана топталась на месте, не решаясь прервать сцену встречи соотечественников, истинного значения которой они не понимали, полагая, что вновь прибывшие просто обрадовались друг другу.

Терещенко спешил использовать благоприятный момент.

— Слава богу, что вы оба остались живы. Я уж не надеялся вас увидеть. Теперь мы можем спокойно работать. Это очень хорошо, что мне удалось вырвать вас из лагеря смерти. Есть сведения, что наш город давно уже освобожден. Еще немного — и войне конец, и мы снова поедем к себе. Как я рад, что вы приехали, друзья! Здесь довольно прилично можно жить…

Ильин вдруг нахмурился. Слово «друзья», сказанное этим человеком, резануло ухо. Постепенно все становилось на свое место. Аркадий замкнулся и не смотрел больше на Терещенко.

— Что же мы стоим! — спохватился тот и на правах гостеприимного хозяина сказал: — Комнаты готовы, вам надо отдохнуть с дороги.

Терещенко побежал вперед. Он прекрасно выглядел. Сытое лицо опять стало круглым. И только бегающие глаза выдавали его беспокойство.

У входа в дом Ильин круто остановился и спросил Терещенко:

— Это ты рассказал в гестапо о «веществе Ариль»?

— Да. — Терещенко натянуто улыбнулся. — Единственный способ вырвать тебя и Машу из лагеря смерти. Немцы ухватились за мое сообщение, и вот; ты и Маша здесь, в относительной безопасности и в человеческих условиях.

— Ты предатель, Терещенко! Ты наше дело предал. И это тебе не забудется.

Ион Петрович отвел взгляд, потупился. Он сразу как-то сжался, ссутулился и с минуту стоял так перед Ильиным. Не поднимая глаз, тихо промолвил:

— Ты не знаешь, как меня пытали, Аркадий. Никто бы не выдержал. Это такие муки, такой ужас… И я сдался. Я знаю, что достоин только презрения, мне иногда жить не хочется, до того я противен себе. Но теперь уже не вернешь, засосало, как в трясину. Можешь ненавидеть меня, можешь отвернуться, я даже прощения просить у тебя не решаюсь. Но войди в мое положение, пойми меня, Аркадий…

Он поднял испуганные, умоляющие глаза, встретил холодный взгляд Ильина, с той же мольбой посмотрел на Машу. Она отвернулась. Ей было жаль этого человека, но вместе с тем она ненавидела его. Разве не он поставил их перед страшной пропастью?

Ильин и Маша повернулись и пошли в дом. Терещенко остался.

— Вот ваша комната, герр Ильин. А ваша рядом, фрау Бегичева, прошу сюда. — Вежливый человек в штатской одежде указал на двери, кивнул головой и ушел.

Ильин огляделся. Длинный коридор, много дверей, тишина. У входной двери столик с телефонами.

Войдя в свою комнату, он сразу же увидел решетки на окнах. Обстановку комнаты составляла опрятно убранная кровать, стол, на нем библия и графин с водой. Потоптавшись немного, Ильин снова вышел в коридор.

За столиком сидел тот же вежливый человек. Заметив Ильина, он встал.

— Куда мы попали? — спросил Ильин по-немецки.