Красное и зеленое

В одном из малоизвестных предместий Мюнхена в старой пивной по вечерам собирались за кружкой пива старые друзья. Эта пивная имела для собиравшихся особую притягательную силу. Именно здесь, в небольшом зальчике с серо-коричневыми стенками, на этих прочных, грубо сколоченных креслах, за тяжелыми дубовыми столами когда-то, в «добрые старые времена», сиживали мюнхенцы, которые потом, десятилетия спустя, взяли в свои преступные руки судьбу большой страны и почти всей Европы, а еще позже в национальном угаре бросились через границы на восток и залили кровью огромный материк. Все знают, чем это кончилось, хотя, впрочем, не очень многие из оставшихся в живых могут сказать, где дотлевают кости и где развеян пепел этих самых мюнхенцев, героев двадцать девятого — тридцать третьего годов. Но тень их витала над пивной и поныне, и оставшиеся в живых свидетели силы и бесславия предпочитали собираться именно здесь, где все так напоминало начало военного взлета и безграничной власти над умами местных обывателей.

Много хозяев сменилось в пивной за эти неспокойные и грозные годы. Часто дрожали узорные стекла в окнах от хриплого выкрика «хайль!» и громких строф из «Хорста Весселя», и от разрывов авиационных бомб на улицах города, и от вызывающего гомона чужеземных солдат, оккупировавших южную зону страны.

Но во все времена торговля шла, и пиво пенилось в больших фарфоровых кружках, и за столами по-прежнему звучала отрывистая речь разномастных посетителей.

Почетный профессор Вильгельм фон Ботцки всякий раз, когда ему приходилось бывать в Мюнхене, заходил в это заведение, зная, что наверняка встретит здесь кого-нибудь из своих старых приятелей. Сослуживцы фон Ботцки во время подготовки Нюрнбергского процесса старались не подавать признаков жизни по вполне понятным причинам: в памяти народов были слишком живы воспоминания об их делах. Но вскоре они осмелели. Снисходительность официальных лиц из нового правительства земли Бавария и оккупационных властей позволила им выползти на свет белый. И те же официальные лица закрывали глаза на организацию всевозможных союзов, партий и товариществ.

Фон Ботцки теперь жил в Мюнхене постоянно. Шеф фирмы пока еще не удостаивал профессора личным приемом. Но у Ботцки и без того было немало забот, и главной до сих пор оставался Ильин. Вильгельм фон Ботцки не знал, какие виды на русского ученого у шефа. Но по тому, как часто и подробно его расспрашивали обо всем, что касается зеленого препарата, фон Ботцки понимал, что фирма очень заинтересована работой Ильина.

В свободные часы Вильгельм фон Ботцки шел в знакомую пивную, чтобы там за кружкой пива и в разговорах с приятелями убить время и узнать новости, которыми буквально кишел воздух этого заведения.

Здесь, в этой пивной, он и услышал впервые об операции «Красные камни».

Говорили полушепотом, близко подвигаясь друг к другу, хотя знали один другого многие годы и не имели оснований не доверять своим товарищам.

— Где находится этот райский уголок? — спрашивали непосвященные, осторожно косясь на собеседника.

— Кажется, где-то в районе Мадагаскара, южнее или восточнее. А впрочем, черт его знает. Набирают добровольцев и везут. Связи с островом нет, письма не шлют. Платят хорошие деньги, но охотников мало. А кто обнаружил руду?

— Наши морские силы. Помните экспедиционное судно из Гамбурга? Кстати или некстати, но оно натолкнулось на этот забытый богом остров; команда высадилась на берег для разминки, устроила небольшую разведку в горах. Остров невелик, обследование провели быстро.

— Ну и что?

— Успех небывалый. Оказывается, там в горах огромные запасы радиоактивной руды. Уран или что-то в этом роде. Отто Кирхенблюм сказал, что это именно то, о чем он мог только мечтать. Первый же кусок руды, который ему доставили, он отправил в дело.

— Новость невелика. В Бельгийском Конго такой руды огромные запасы. Говорят, оттуда ее вывозят в железных бочках целыми транспортами.

— Но за океан, в другое полушарие, а не в Гамбург и не в Киль.

— Есть слухи, что и для нас скоро перепадет. Всему свое время.

— То-то и оно, перепадет. А если бы мы имели свои расщепляющиеся материалы, тогда по-другому заговорили бы.

— Во всяком случае, Кирхенблюм знает, что делает. А он ухватился за этот остров, как черт за душу Фауста.

— Но тогда в чем же дело? Организовать широкую добычу урана, и дело с концом. Разве у нас для этого не хватает сил? — Профессор фон Ботцки задал этот вопрос и показал себя явным новичком.

Его собеседник поморщился:

— Как вы отстали, Ботцки! Кто же разрешит побежденной стране заниматься добычей расщепляющихся материалов? Да еще сразу после окончания войны. Остров к тому же не наш, он принадлежит другой стране, хотя на нем никто и не живет. Суверенитет и прочие искусственные ограничения. Добычу руды приходится проводить в глубокой тайне, с огромными осторожностями. Малейшая ошибка может повлечь за собой провал всего предприятия, пойдут запросы, ноты протеста, шумиха в газетах и тому подобное. Вот почему надо быть исключительно осторожными.

Вильгельм фон Ботцки почувствовал, что он приятно взволнован. Не так уж плохи дела у его бедного отечества, если затеваются подобные мероприятия. Жизнь входит в свою колею.

В один из свободных вечеров фон Ботцки встретился в пивной со своим сослуживцем майором Габеманном.

Майор был одет в штатское и носил очки с затемненными стеклами. Ему надо было маскироваться. Ходили слухи, что польское правительство потребовало выдачи его как военного преступника. В Мюнхене сделали вид, что Габеманна не знают.

Высокий, худой, с длинным бледным лицом диккенсовского Урия Хипа, майор Габеманн и теперь оставался в одиночестве, на отшибе. У него никогда не было друзей, а в это неустойчивое время и подавно. Вот только разве фон Ботцки… Он был рад и этому. К тому же Габеманн имел поручение, касающееся профессора.

Профессор не знал, что его бывший подчиненный выполнял пикантные задания шефа, который считал не лишним проверить новых сотрудников, в том числе и фон Ботцки. Габеманн уже несколько раз встречался с Вильгельмом фон Ботцки, заводил разговор на разные темы и потом докладывал о своих наблюдениях шефу. Фирме нужны были люди абсолютно надежные. А поражение гитлеровского райха скверно повлияло на некоторые головы, куда более устойчивые, чем голова фон Ботцки. Неизвестно еще, о чем думает теперь этот бывший полковник. Но в общем профессором были довольны. Такому можно доверять.

— Что нового, Габеманн? — спросил профессор.

— Теперь только и говорят, что об острове. Новость номер один.

Фон Ботцки промолчал. Габеманну это понравилось. Он подвинулся к профессору:

— Как старому другу…

Они уселись в сторонке от всех, и Габеманн стал посвящать его в детали.

— …Открытое море, тяжелые подступы к берегам, а самое главное — почти невыносимые условия жизни: скудная растительность, жара, голые камни. Вот почему на острове никто и не живет. Понимаете? Кто же согласится в таких условиях работать? Да еще в шахте с радиоактивной рудой! Сначала удалось завербовать немного рабочих из «Союза фронтовиков». Вместе с ними привезли туда машинное оборудование, продовольствие, и все это ночью, скрытно, в глубокой тайне от всех. Лодки тотчас же ушли, а рабочие начали грызть и ковырять эту самую руду. И знаете, сколько они выдержали? Около двух месяцев. А потом устроили настоящий бунт, не согласившись ни на какие приманки и посулы, и фирме пришлось увозить их с острова.

— Куда?

— Домой. Ни деньги, ничто не могло удержать их. Мой друг, который побывал там, говорил, что это хуже Кайенны.

— А фирма не боится разоблачения?

— Этими людьми? О нет! Они и сейчас в надежных руках.

— Ну, а дальше?

— Вербуют еще одну партию. Кстати, здесь, в Мюнхене. Человек тридцать удалось собрать. Правда, не очень надежные, но что же поделать! Дней через двадцать их повезут в Гамбург. Там все готово к отплытию.