Красное и зеленое

Они подались в лес, долго блуждали и, уже когда совсем отчаялись встретить жертву, оказались лицом к лицу с группой Ильина.

Первым заметил офицера и охранника Терещенко. Сердце у него испуганно замерло; он хотел крикнуть товарищам, но язык не слушался. Он даже забыл, что у него в руках пистолет, ужас охватил его. Он вдруг страшно закричал и, подняв руки, бросился навстречу Райнкопфу. Охранник дал очередь из автомата. Терещенко свалился, как подрезанный. А сам охранник, увидев группу заключенных, шарахнулся в кусты, предоставив своему офицеру выкручиваться из создавшегося положения.

Лейтенант какую-нибудь секунду стоял с пистолетом в руке, не решаясь стрелять. Ему тоже было страшно. И вдруг он увидел перед собой знакомое лицо.

— Ильин! — на весь лес крикнул он и нажал спусковой крючок.

Пистолет подскочил в его дрогнувшей руке, пуля впилась в ствол дерева рядом с Ильиным. Второго выстрела он сделать не успел. Ильин поднял пистолет. Гестаповец выронил оружие и ничком упал на траву.

— Ну вот, — сказал Ильин. — Я опять начал воевать. Первый выстрел, кажется, удачный.

Он подошел к Райнкопфу, взял его пистолет, свой отдал товарищу. Потом остановился над телом Терещенки. Аркадий Павлович перевернул его, посмотрел на уже отрешенное лицо и вздохнул. Он не сказал ни слова осуждения, ни слова сочувствия.

Эта короткая и драматическая встреча в лесу имела свои последствия.

Сбежавший охранник довольно скоро нашел своих и повел солдат к месту происшествия. Отряд разыскал убитых лейтенанта и заключенного и бросился в погоню.

С Аркадием Павловичем осталось шесть человек. У них был один автомат, две гранаты и три пистолета. Когда их нагнали, обреченные люди не подняли рук. Они забились между скалами на вершине небольшой горы и решили отдать свою жизнь как можно дороже. У солдат, окруживших беглецов, такой решимости, к счастью, не было. Они не полезли на верную смерть и начали осаду. Связной бросился в ближайший фольварк доложить Габеманну о положении.

Майор выслушал связного по телефону и приказал:

— Уничтожить на месте.

Связной сказал:

— Отто Кранц, который обнаружил беглецов вместе с покойным лейтенантом, слышал, как бедняга Райнкопф перед смертью выкрикнул фамилию Ильина. Это не тот русский, которого вы искали?

Майор молчал больше, чем полагалось молчать начальнику перед вынесением серьезного решения. Справившись с волнением, он приказал:

— Повторите еще раз…

Связной повторил.

— Приказываю держать группу до моего приезда. Ясно?

— Так точно!

Майор бросился к фон Ботцки.

— Нашли! — сказал он с такой радостью, будто разыскал самого близкого человека. — Взяли вашего Ильина, профессор! Вот здесь. — Палец Габеманна показал в зеленый угол на карте.

Фон Ботцки прочитал надпись «Заповедник». Он тут же вспомнил Фихтера. Ну да, именно здесь живет старик Фихтер. Боже мой, как это он совсем забыл о нем! Добряга Фихтер, жив ли ты?

В голове герра профессора поднялась целая волна» воспоминаний, а вместе с ними и тревог за собственное будущее. Он подумал, что его кумир, на которого он ставил, вот-вот будет бит, а ему самому надо еще жить да жить. Он вдруг понял, что, для того чтобы жить, ему необходимо плюнуть на всех и вся и заблаговременно отвести от себя крупные неприятности, какие могут возникнуть в связи с лабораторией и вот с такими друзьями, как этот долговязый Габеманн. И фон Ботцки поймал себя на мысли, что хорошо бы податься к Фихтеру, переждать у него в блаженной тишине лесов катастрофу и хорошенько обдумать будущее. Но тут же он вспомнил об Ильине, участь которого должна быть решена сейчас, сию минуту, и о своей лаборатории, которую пора бы перевести в другое, более покойное место, если вообще в Германии найдется сейчас такое место. Ему страшно захотелось владеть секретом Ильина, теперь, быть может, уже не для величия тысячелетней империи, а для себя лично, чтобы иметь что-то выдающееся на руках, когда придется явиться в иное общество, где не будет ни Гитлера, ни вот этого черномундирного Габеманна. В самом деле, не он ли, фон Ботцки, любил говаривать, что хозяева могут меняться, а наука вечна. Человечество, конечно же, не погибнет вместе с нацистами. И Германия останется. Значит, и он, Вильгельм фон Ботцки, останется. Надо только умно и быстро смыть с себя коричневую краску, которая не пользуется больше популярностью даже в Мюнхене, и позаботиться о собственной безопасности. Что же касается господина Ильина…

Он посмотрел на Габеманна. Майор явно ждал его слова и с жадным нетерпением следил за лицом профессора. Уж не читает ли он его мысли?

Фон Ботцки выпрямился, свел на лбу глубокие складки и сказал:

— Ильина надо сохранить. Мы все-таки возьмем у него тайну вещества. Дайте ему возможность выйти вот в этот район. — Палец профессора ткнулся в поляну с надписью «Заповедник». — Пусть он придет сюда. Можно не сомневаться, его там встретят сердечные и добрые люди. А вы блокируйте этот район, чтобы он не ушел. Запрем здесь. Я все устрою так, что Ильин сам выложит нам свое изобретение. Лично я еду в заповедник сегодня же.

Майор не все понял. Собственно, оп даже ничего не понял. Но расспрашивать полковника счел неудобным, сказал: «Есть», — и вышел.

…На восходе солнца Ильин поднялся на самый верх скалы, у подножия которой засели его товарищи, и осторожно огляделся вокруг.

Лес, лес и лес. Вершины невысоких гор. Скалистые останцы. Далеко внизу виднелись красные крыши каких-то селений, сверкало озеро.

Километрах в трех, на кромке леса, он увидел большое здание служебного типа, рядом несколько домиков поменьше. Из трубы одного дома шел дымок…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Вильгельм фон Ботцки решил пройти до заповедника пешком. Каких-нибудь четыре километра, да тем более лесом.

Профессор сменил военную форму на штатский костюм, вооружился толстой палкой и не торопясь пошел в гору, по пути обдумывая, как ему вести себя со старым товарищем.

Придерживаясь заросшей лесной дороги, профессор шел все выше и выше. В его руках подымалась и твердо стукалась о землю палка. Фон Ботцки часто останавливался и осматривался. В такой глухомани нетрудно и заблудиться.

Никто ему не встретился, никто не потревожил. Здесь было очень тихо и очень спокойно.

Он опять подумал об Ильине. Все-таки он его перехитрит, выманит у этого русского секрет открытия, заставит работать на него, на фон Ботцки. Если бы удался его тонко задуманный план!..

Все зависит сейчас от старого Фихтера. Попадется он на удочку или нет.

Лес стал редеть. Фон Ботцки поднялся на пологую гору. Под ногами хрустели осколки скальных пород, чуть покрытые мхом и травой, деревья цеплялись за камни узловатыми корнями.

Полковник шел уверенно. Он уже не боялся заблудиться.

Скоро он вышел из леса. Здесь начинались альпийские луга. А дальше и впереди по склону возвышались вершины гор.

Вильгельм фон Ботцки с любопытством осматривал горы, лес и луга. Давно он не был в таких местах. Городской житель. Глаза его приятно отдыхали на нежной зелени, наслаждались игрой света и тени в скалах, уши улавливали блаженную тишину первозданной природы. Какое-то давно не испытанное чувство покоя охватило его. Хотелось лечь на траву, закрыть глаза и лежать так долго-долго, забыв о человеческой суете.

Полковник нахмурился. Что это его тянет на сантименты? Впереди серьезные дела, а он расчувствовался. И вдруг он понял: дело не в Фихтере и не в этом пейзаже. Дело даже не в Ильине. Все это частности. Дело в войне. Если говорить честно, она проиграна. Может быть, вот сейчас, сию минуту, русские уже пошли через Одер на Берлин. И нет больше Гитлера, нет нацистов, а он — большой, уверенный в себе, сильный фон Ботцки, как сирота, без папы и мамы. И кто знает, что ждет его завтра? Не потянут ли его, полковника нацистской армии, к ответу вместе с Габеманном и другими воинами Гиммлера?