Страница 17 из 27
Да, еще ребенок несколько дней назад. Смерть от естественных причин, но на пояснице маленькая ранка – конечно, не такая, чтобы истечь кровью – лишь пара капель на простынях. Тогда я посчитал это за случайный укол булавкой от пеленок.
Все вместе отвечает тому, как, судя по книгам, действует демон – преследует врагов, словно вампир, пока все не сгинут. Равно и всех, кто встает у него на пути. Но и этого бывает мало. Демон может пожелать остаться в мертвом теле, насколько угодно.
Теперь, прежде чем вы скажете, что я помешался, позвольте добавить последний штрих к рассказу. Хотя это уже относится к сновидениям.
Мне снова приснился тот же сон – обо мне и негритянке – только сейчас все было натуральнее и по-другому. Так натурально, что я чуть не задохнулся.
Я проснулся и сел – окно было прямо передо мной – и через щель в занавесках увидел ЛИЦО, прижавшееся носом к стеклу. Было темно, черты лица расплывались, но это был индеец, смотревший так же, как в тот раз, когда я приходил к ним поговорить. С проницательностью и превосходством. Взгляд точно говорил: «Ну что, нравится сон, который я тебе послал?»
Так вот. Сон был тот же, с одной разницей: я занимался любовью с ее ободранным трупом – таким, как в ночь, когда мы с Хайремом ее похоронили.
И как, по-вашему, в своем ли я уме?
Глава шестая
– Не думаю, что вы спятили, Док, – сказал Преподобный. – Но я был бы лжецом, сказав, что принимаю все на веру. Вы явно убеждены в том, что говорите, но можете сильно ошибаться.
– Папа, – сказала Эбби, – я верю, ты видел лицо в окне – только оно могло быть частью сна. Ты винил себя в том, что случилось, – возможно, думал, что смог бы остановить толпу. А что до влечения к женщине, оно вполне здоровое. Но ты убедил себя, что должен хранить верность маме и после ее смерти, а во сне ты будто оскверняешь ее память. Последний сон об утехах с трупом соединил обе твои вины.
Док слегка покраснел.
– Допускаю, такое возможно.
– И еще, – сказал Преподобный, – вам может не давать покоя прежняя зависть к талантам индейца. А в глубине души вы можете считать, что так ему было суждено. Такие мысли всем приходят в голову. Вы попусту терзаетесь, Док.
А про себя он подумал: «Вот мне как раз есть за что терзаться».
– Все равно это не объясняет сходство ран у Фостера и Нолана. И человека на улице.
– Ладно, Док. Будем считать, что все правда. Как нам быть?
– Точно не скажу. Но все больше склоняюсь к тому, что дело не в моем воображении. Уверен, проклятие существует, и, если существует способ избавиться от него, – Док махнул рукой, – нужно искать в этих книгах.
Все трое какое-то время молчали.
– Черт, – сказал наконец Док. – Чувствую себя болваном. Естественно, вы правы.
Он налил новую стопку и залпом выпил:
– Все это лишь в моей голове.
Преподобный и Эбби вышли в переулок.
– Извините папины чудачества, – сказала Эбби. – Как мама умерла, он сам не свой.
– Не нужно извинений. Ваш папа, по-моему, очень обаятельный. – Раз уж Эбби начала оправдываться, он не стал добавлять о подозрениях по поводу того, что Док что-то обнаружил.
– Может показаться неприличным, но я хотела бы увидеть вас снова.
– Увидите.
Она взяла его за руку. В следующий миг она оказалась в его объятиях, и их губы слились. Он не ожидал, что будет так хорошо.
После поцелуя Преподобный выглядел взволнованным, даже смущенным.
– Что, Джеб, не подобает сану?
– Священник не должен целоваться с красавицами в переулке.
Она улыбнулась.
– Не забудь, ты обещал увидеться.
– Завтра. – Они поцеловались еще раз, и он быстро распрощался.
Док догадывался о взаимном влечении Преподобного и Эбби, но не волновался на этот счет. Напротив, был рад. Преподобный казался достойным человеком, пусть несущим печать скрытых терзаний. Он не знал каких, но мог это понять. После индейца он носил такой же шрам.
Однако списывать все на чувство вины не годилось. Он не собирался разом отрекаться от своих суждений. Мад-Крик проклят.
Этим вечером он не стал возвращаться в лечебницу. Никаких срочных дел там не было. Он сел перелистывать книги и делать заметки. То, что он обнаружил, прибавило опасений.
Вернувшись в отель, Преподобный раскрыл Библию на Откровении Иоанна Богослова. Капли крови не исчезли, – значит, тогда он не спал.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Наступал вечер. До заката, пожалуй, не больше часа.
Он сел на кровать и стал чистить револьвер. Потом зарядил все шесть патронов и проверил, достаточно ли их осталось в карманах сюртука. Сам не зная зачем.
Едва начало темнеть, как Джо Боб Райн отправился домой, наказав Дэвиду закончить дневную работу и среди прочего – затащить на сеновал старую упряжь.
Прежде сеновал не был для Дэвида чем-то особенным. Но в последние дни, пусть это пришло в голову только что, мысль подняться туда вызывала тревогу. Теперь он даже жалел, что отца нет в конюшне, – при иных обстоятельствах он и подумать о таком не мог. Обычно рядом с отцом он напрягался, не зная, когда тот рассвирепеет и даст взбучку, – хорошо, если только на словах. Будь отец в лавке, думал он, мысль забираться по лестнице с упряжью не нагоняла бы страху. Но одному в сгущающихся сумерках было очень неуютно.
Лошади тоже беспокоились – уже несколько дней. Они фыркали, таращили глаза и не поддавались уговорам. Папаша считал, что дело в погоде. Из-за нее, мол, капризничают.
Может быть. Только на памяти Дэвида они так себя не вели. Они не очень-то капризничали – скорее были напуганы.
Стоило поднять глаза на сеновал, и он будто чувствовал чей-то пристальный взгляд и еще что-то – слово само пришло на ум – ЗЛОВЕЩЕЕ.
Полная ерунда, но именно это он чувствовал. Зло на сеновале.
Нелепица какая-то. Самыми злыми созданиями на сеновале были крысы. И ничего больше.
Повторив себе это дважды, он глубоко вдохнул, подхватил упряжь и направился к лестнице.
Чем выше он взбирался, тем сильнее наплывало сознание нереальности происходящего. Точно он знал, что кто-то притаился у самого края сеновала и ждет, чтобы наброситься на него. В голове возник образ огромной руки, хватающей его за макушку, отрывающей от ступенек и словно щенка швыряющей вниз. Еще шаг – и ему показалось, что сверху донесся скрип. Так скрипят ржавые петли. И запахло падалью. Может, там дохлые крысы?
Снова скрип.
Он замер.
Сейчас все звуки стихли. Но запах усилился. Почти невыносимый.
Еще одна ступенька – и он заглянул на сеновал.
Там лежал старый ящик для плуга. Весь в земле, будто выкопанный из могилы. И на мгновение ему показалось, что крышка слегка шевельнулась – как если бы кто-то спрятался внутри и быстро ее закрыл.
Он понял, что не может глотнуть. Этого ящика он не помнил.
Оставалось подняться на несколько ступеней и выбраться на сеновал. Потом пройти наискосок через кучи сена и закинуть упряжь на крюк в стене. Всего-то.
Только он не мог.
Даже если папаша отхлещет его вожжами – он не мог. Просто не мог двинуть ногой. Его сковал холод, как в середине зимы. А главное, он был напуган, как бывает, когда знаешь, что рядом свернулась готовая ужалить змея, но не можешь ее разглядеть.
Дэвид скинул с плеча упряжь, с размаху швырнул как можно дальше и стал спускаться. На полпути он вновь услышал скрип и остановился.
Взглянув наверх, вроде бы различил сквозь щели между досками неясные очертания лица и горящие глаза.
Он кубарем скатился вниз, вылетел из конюшни и захлопнул двери. Просунул в дужки замок и, опершись на широко расставленные руки, отдышался.
Приложив ухо к дверям, он долго слушал. Кроме знакомых звуков от лошадей – ничего.