Страница 17 из 18
– Хорошо, – медленно произнесла я, – а когда я могу зайти, чтобы застать его?
– Это лучше спросить у Элины, – не дожидаясь моего ответа, женщина удалилась.
А у меня было время, чтобы оглядеться. Оказывается, до этого момента я смотрела исключительно на мраморный пол, выложенный каким–то оригинальным рисунком.
Холл был просторный и светлый, белый, как и в моём доме, только вот здесь не ощущалось того ненавистного чувства стерильности. Дом был живым, как и, наверное, люди, которые в нём жили.
Через многочисленные узкие окна под самым куполообразным потолком лился яркий свет, хоть день и клонился к закату. На стенах, как и в моём доме, висели картины, абсолютно не похожие друг на друга, с одной лишь разницей: они, словно в галерее, подсвечивались деликатным искусственным светом.
– Прошу, за мной, – мягкий голос вывел меня из задумчивости.
Я вздрогнула и, кивнув, пошла следом, абсолютно не представляя, что сказать этой самой Элине. Разговор определённо выйдет коротким.
Я усмехнулась про себя и невольно покачала головой. Ведь обещала же себе больше не проявлять слабоволия, но вот я уже радуюсь, что не столкнулась с причиной моих бед лицом к лицу у самого порога.
Отсутствие Эйвана в доме почему–то несколько успокаивало. Да, я пыталась оттянуть неизбежное. Но даже такая маленькая отсрочка была подобна глотку драгоценного кислорода для тонущего в открытом море человека.
Оставив меня одну у светло–бежевой двери, женщина удалилась. Недолго поколебавшись, я решилась и, глубоко вздохнув, повернула ручку, входя внутрь. В конце концов, если и дальше буду проявлять нерешительность, я никогда не сделаю то, зачем пришла в этот дом. Мне надо увидеть Эйвана, сообщить ему о последствиях того, что мы натворили. А вот примет ли он ответственность или откажется – это другой вопрос. Впрочем, я не возлагала никаких надежд, даже в глубине души. Просто до получения результатов анализов я уже надеялась, что этого не случится, но тщетно. Поэтому строить какие–то радужные перспективы в моём положении нелепо.
Так что я просто открыла дверь и... оказалась в студии. Просторная комната, наполненная светом, казалось, дышала, жила своей собственной жизнью. Даже наполовину заставленная завершёнными и ещё незаконченными работами и старой, тяжеловесной, заляпанной краской мебелью с отколотыми углами – студия располагала к творчеству и вовсе не выглядела захламлённой.
Улыбчивая женщина лет тридцати пяти вышла мне навстречу. Её тёмные вьющиеся волосы были собраны в высокий хвостик, полные чувственные губы растянулись в улыбке. Одетая в дорогой белый брючный костюм и туфли на шпильке, высотой, как успела оценить я, не менее шестнадцати сантиметров, она легко обходила расставленные на полу картины. Браслеты на её запястьях звенели. Ярко–красный шарфик выделялся, словно смелый мазок на девственно–белом полотне. Никак не ожидала, что тётя Эйвана окажется такой молодой.
– Привет, – с улыбкой обратилась она ко мне. Тёмные глаза под изогнутыми дугами бровей с любопытством смотрели на меня.
– Здравствуйте, – вежливо ответила я.
Женщина сморщила свой аккуратный носик.
– Как официально, со мной можно просто на "ты", – она махнула рукой и кинула на низенький столик у окна испачканную в красках тряпку, которой, видимо, протирала кисти. – Элина, – представилась она и замолчала, выжидающе смотря на меня.
– Эм... – я растерялась от её дружелюбности. Подобный приём… Я вообще не рассчитывала на него в этом доме. – Грей... с... – технически я не врала.
Грейс – моё второе имя. Другое дело, я совершенно им не пользовалась. Всегда только Райли. И вот теперь сознательно представилась другим именем. Мне не хотелось, чтобы каким–то образом информация, что я разыскиваю Эйвана, дошла до ушей моей матери. А этого нельзя исключать.
– У вас милая студия, – я попыталась отвлечь её внимание от моей заминки с именем.
Элина широко улыбнулась. – Разбираешься в искусстве?
– Ну, у моей мамы галерея, – зачем–то ляпнула я.
Женщина приподняла брови.
– Вот как... Значит, можешь отличить супрематизм от арт–брута?
– Могу, – кивнула я.
Слава Богу, она не стала интересоваться именем моей матери или названием галереи, хотя могла. Может, она просто решила не проявлять любопытства, а, может, не сочла нужным.
– А сама пишешь? – спросила хозяйка дома.
– Немного, но ничего новомодного, – я пожала плечами.
Несколько лет тому назад Андре отправила меня в художественную студию.
– Тяготеешь к классике?
– К пейзажам, – я мяла в руках свою сумочку.
Элина, заметив это, кивнула на столик, предлагая мне освободить руки. Решив, что отказываться невежливо, я опустила сумку на стол и пошла вслед за женщиной вглубь комнаты. Тишину нарушали лишь приглушённый звук наших шагов, да бренчание украшений на Элине.
– Пейзажи? – уточнила она.
– Ну... я люблю сады, парки, – задумчиво начала я, – только не регулярные.
Элина обернулась через плечо и слегка улыбнулась.
– Мы же в Майами.
– Да, – усмехнулась я, – здешние пейзажи меня не особо вдохновляют. Вот и пишу редко.
– Приходи как–нибудь с одной из своих работ, мне было бы любопытно взглянуть, – останавливаясь возле стены с выставленными в ряд картинами, внезапно сказала она. – Я иногда организую выставки для малоизвестных или совсем начинающих художников. Глядишь, и у тебя мне что–нибудь приглянется.
– Правда? – растерялась я. – Хорошо, – на самом деле я сомневалась, что приеду в этот дом повторно, а потом дикая, но вполне реальная мысль ворвалась в моё шокированное сознание. Эта женщина – яркая, необычная и добрая – я видела это по её глазам – она была не просто связана с Эйваном, она уже была связана со мной, с моим ребёнком.
Я отвернулась к стене, чтобы скрыть своё замешательство, делая вид, что разглядываю полотна.
– Кларисса сказала, ты ищешь моего племянника.
Наконец, мы перешли к сути вопроса.
– Да, – осторожно ответила я, всё ещё пребывая в некой прострации от той реальности, что открывалась передо мной.
Эйван и я... своим поступком мы не просто повлияли на жизни друг друга, мы задели и других людей, оказавшихся теперь невольно вовлечёнными в этот круговорот. И в ребёнке, которого я ношу, течёт толика крови этой женщины.
– Эйвана нет, может, ему что–нибудь передать?
Я обернулась, посмотреть на Элину. Она ждала моего ответа.
– Ну, боюсь, мне надо поговорить с ним с глазу на глаз, – словно извиняясь, произнесла я.
Она с сожалением улыбнулась мне.
– Это невозможно, он уехал в Европу. Вчера.
Её слова падали, словно тяжёлые камни. Призрачная надежда объясниться с Эйваном окончательно развеялась.
– В Европу? – на автомате переспросила я, пытаясь собраться, но следующее, что я услышала, окончательно выбило почву из–под моих ног.
– Да в Европу, со своей девушкой.
Несколько секунд, я словно рыба беззвучно открывала и закрывала рот, не зная, что ответить. Меня будто покрыла тонкая корка льда, не позволяющая сделать и шага.
– Очень жаль, – наконец, удалось произнести мне. Я даже похвалила себя за ровно звучащий голос; он не выдал меня. – Я так надеялась с ним поговорить.
Получив положительный результат на тест, я думала, что ничего уже не сможет шокировать меня больше, чем эта новость, но я ошибалась.
– Пожалуй, пойду, – встрепенулась я, чувствуя лишь одно желание – побыстрее уйти из этого тёплого, уютного дома, сделавшегося вдруг вмиг холодным и чуждым. – Извините, что побеспокоила.
– Что ты, милая, не извиняйся, я всегда рада друзьям Эйвана.
От этих слов я, не сдержавшись, поморщилась, затем рассеянно кивнула. Только вот так случилось, что я – не друг Эйвана. Я – никто. Никто даже при том, что ношу его ребёнка. Я даже не знала, какой он настоящий, как и он не знал реальную меня.
Развернувшись на каблуках, я уже было приготовилась рвануть к выходу, как вдруг моё внимание привлекла одна картина – даже не картина – а её часть, то, что виднелось из–под накинутой поверх полотна ткани. Помещённая в тонкую раму, она стояла отдельно ото всех, словно бы тот, кто создал её, не определился, что с ней делать.