Страница 8 из 38
В конце двух недель мама и матушка Чантер обе злились на меня из-за грязи и прорех на одежде, из-за того, что я поздно возвращалась.
— Она хотя бы не занимает место, как ты боялась, матушка Чантер, — услышала я маму, пока она наливала им обеим чай.
— Я забыла, что растить детей, которые почти стали взрослыми, было так тяжело, Генда. Ты не думаешь… что она гуляет с кем-то из деревенских парней?
— Ерунда. Они были детьми, когда она ушла отсюда, — сказала мама, и я ощутила удовлетворение в ее словах. Хоть кто-то еще верил в меня.
— Тогда с кем-то из мужчин? Она грязная и мятая, когда приходит домой. Целуется за сараями и на чердаках? — спросила матушка Чантер. — Мой Олэн, например…
— Нет, Данна, — с нажимом сказала мама. — Элли хорошая девочка. Она не потревожит твоего мальчика.
— Его брак с Хельдрой счастливый, — сказала матушка Чантер, но это звучало как предупреждение, а не утверждение.
— Ясное дело, Данна, — сказала моя мама, и я поежилась.
Было время, когда я завидовала бы Хельдре. Когда я хотела бы ее жизнь. Теперь мысли об украденных поцелуях напоминали мне только о Скувреле и том, как его поцелуи обожгли мои губы, испортив их для других.
Фейри все портили. Те несколько поцелуев мешали мне смотреть на мужчин-людей. Они не привлекали мое внимание, от них сердце не билось быстрее.
Я приняла слова мамы и матушки Чантер как позволение попробовать еще раз. Один раз никому не навредит, да?
Нет. Он мог навредить. Но если так, вредить хотела я.
Я поднялась по лесу к горной долине, прибыла, когда ночь накрыла одинокий каменный круг. Никто больше не играл тут музыку. Охотник не стрелял по странным существам. Защиты не было.
Я спокойно разделась до нижнего белья и танцевала по замерзшей земле вокруг камней.
— В следующий раз, когда решишь раздеться, предупреди, — сказала фейри в клетке. — ты уродливее, чем обычно, почти без одежды.
Я игнорировала ее и танцевала.
Быстрее, быстрее, быстрее.
Серебряная трава сверкала и хрустела под ногами, луна была полной и яркой, и я думала о том, что любила в Фейвальде — о большой статуе с глазом, полным книг, о зеленоватой коже орка Гардота и его зубастой улыбке, о гнезде из перьев у реки и запахе кедра по Дворе Кубков, о дымопадах и полетах среди гор, о надежде в измученных глазах Скувреля и том, как его губы ощущались на моих.
Я ударилась носком об камень и с гневным ругательством упала на землю и ободрала колени. Я сломала ноготь на большом пальце левой ступни, было больно. Издав тихий стон, похожий на мяуканье, я перевязала палец, с неохотой оделась, первые снежинки начали падать на волшебный круг. Мертвый и бесполезный волшебный круг.
Возьми меня, круг. Возьми меня в Фейвальд.
Но, как и каждый раз до этого, ничего не случилось.
Глава девятая
Деревня ощущалась как-то иначе, когда я шла по тающему снегу, неся наш козий сыр для обмена на муку со строгими указаниями от матушки Чантер, что мне нужно торговать только с семьей Пекарей, а не с новыми Спенсерами, которые прибыли в Скандтон из долин.
— Они не наши люди, — строго предупредила она меня.
Это казалось глупо, потому что они были смертными, что делало их «нашими людьми» больше, чем тех, кто ждал за кругом, который я не мог открыть.
Они точно были больше «нашими людьми», чем та, кто сидел в моей клетке. Я снова попыталась заключить с ней сделку прошлой ночью. Я угрожала. Пыталась вызвать интерес у нее. Но она была непреклонна.
— Я могу ждать, Смертная. Мой Двор скоро нападет на твою землю, как термиты. А потом они освободят меня из этой клетки и подарят мне твои внутренности как награду.
Я сдалась после этого. Потому я согласилась пойти в деревню для матушки Чантер этим утром. Мне нужно было место, чтобы поймать Хуланну, когда она прибудет. Чтобы выбрать его, я хотела понаблюдать за деревней.
Куда она отправится, как только прибудет? К нашему старому дому? Его уже не было, но то место могло сгодиться для ловушки.
Но Хуланна любила зрителей. Мне казалось, что она придет сразу на площадь.
Я шла к пекарне, затерявшись в мыслях о том, как поймать врага, который мог напасть в любое время, превосходил меня по количеству и имел все преимущества. Я была почти там, когда заметила, как тихо было в деревне.
Я застыла.
Стражи не остановили меня у ворот.
Дети не мешали пройти.
Кто-то строил платформу в центре деревни у колодца. На такой платформе обычно произносили речь. Они оставили пилу в бревне, словно их прервали во время работы.
Холодок пробежал по мне, и я опустила завернутый сыр на ступеньки пекарни и побежала по деревне к слабым звукам вдали. Что-то происходило на юге Скандтона.
Я схватила лук, вытащила его из колчана, замерла, чтобы поправить тетиву. Сердце билось в горле, ладони уже дрожали.
Они же не могли уже пройти через круг?
Я следила днем и ночью.
Но я была одна. И прошлой ночью я искала конец зеленого следа, который все вился, пока я не потеряла надежду и не ушла домой. Я не могла ходить по кругу весь день.
Может, я пропустила вторжение.
Может, я упустила шанс расставить ловушку.
Впереди были крики, но не счастливый писк детей, а злые вопли. Я ускорилась, почти бежала по улице мимо пустых домов и магазинов. Несколько голов с интересом выглядывали из окон и дверей, но не двигались, тихо смотрели, словно пытались расслышать шум вдали.
Если это была война, то мы были ужасно не готовы.
Я провела пальцами по стрелам на бегу. Двенадцать. Стоило взять больше. Стоило знать лучше.
Лейтенант молчала в клетке, даже сейчас не стала говорить. У меня не было времени опускать повязку и смотреть на нее. Если она использовала момент, чтобы сбежать, то я ничего не могла с этим поделать.
Вопли становились громче. Я слышала, как что-то звякнуло и стукнуло, будто металл ударил по дереву. Я заставила ноги бежать быстрее.
Впереди была толпа людей. Стражей или солдат не было видно. Как и Олэна на его лошади. Толку от тех рыцарей?
Но нет, это было не нападение. Кто-то из конца толпы бросил капустой вперед.
Вряд ли так можно было победить в бою.
И я начинала слышать слова.
— Мы не хотим тут ваш вид! Прочь!
— Возвращайтесь обратно!
— Прочь отсюда!
Кто-то повернулся в толпе, посмотрел на меня. Дикие глаза и гнев на лице человека сжали мое сердце. В последний раз я видела такое выражение лица у Кавариэля. Это был вид чистой злобы. Искаженный вид.
— Пропустите! — потребовала я, толкая злого мужчину и кряхтя, когда он ткнул меня локтем в ребра. Это было не случайно.
Как и эта толпа — ведь это была именно толпа. Злые лица, искаженные так, что они не были похожи на людей, давка со всех сторон. Мужчины, женщины, мальчики, девочки, все возраста и виды, но объединенные одной звериной эмоцией.
Я стиснула зубы и толкала их, боясь худшего. Может, Скуврель прошел через круг камней. Может, он искал меня. Что-то во мне болело от мысли. Не сердце, дело точно было в ушибленном пальце ноги. Конечно.