Попасть не пропасть.

Глава 21

Бал... бал!!! Взрыв веселья и чопорные танцы, нежные взгляды, первая влюбленность, ревность, вызовы на дуэль... Романтика?! Ага, сейчас! Не дождетесь! Бал был жестокой школой выживания для высшего света империи. На балу влюблялись и выбирали невесту, общались и составляли комплоты. Слово «бал» родом из немецкого и всего-навсего означает «мяч». В Средние века в Германских княжествах существовал такой обычай: на Пасху молоденькие поющие селянки ходили к своим подругам, которым посчастливилось обзавестись семьей в минувшем году. Каждой любезной подруженьке дарили мячик, набитый шерстью или пухом — этакая мини-подушечка в средневековом антураже. В ответ новоиспеченная фрау устраивала для деревенского молодняка пир на весь мир (хотя, скорее, поселок) и дискотеку, наняв за свой счет музыкантов. Сколько было в селении молодых семейств, столько давалось и мячей, или балов, то есть вечеринок с танцами. У нас до эпохи царя-реформатора ничего подобного не существовало. Указом Петра I были учреждены ассамблеи, именно они стали первыми русскими балами. А для молодой дворянской поросли балы превратились в место, где, по словам князя Вяземского, «учились любезничать, влюбляться, пользоваться правами и вместе с тем покоряться обязанностям общежития. Тут учились... и чинопочитанию, и почитанию старости».

Именно на подобное мероприятие занесло меня по приглашению Его Императорского Величества. На Большой рождественский бал мы поехали вместе с двумя Александрами — Бенкендорфом и Эйлером. В приглашении было назначено на шесть вечера, но Бенкендорф сразу сообщил мне, что появляться раньше семи — признак плохого тона. Поэтому прибыли мы минут в пятнадцать восьмого. Огромный зал блистал и переливался в свете тысяч свечей. На тщательно натертом паркете по замысловатым траекториям от одной группы гостей к другой фланировало все высшее общество Российской империи. Блеск орденов и позументы мундиров смешались с сиянием драгоценностей на точеных шейках дам и разноцветьем женских нарядов. Стройные леди в бальных платьях с открытыми плечами оглядывались вокруг с видом хищников, подбирающих себе добычу по вкусу, заодно демонстрируя гибкость стана. От них не отставали представители сильного пола, чьи облаченные в белые перчатки руки тянулись за бокалами шампанского. Открывал бал чопорный полонез; во главе банды танцующих выступал сам император Павел Петрович с Марией Федоровной. На первый танец ваш покорный слуга ангажировал одну из фрейлин императрицы, великолепную Марию Скавронскую — волнительную восемнадцатилетнюю прелестницу с тонкими, изящными чертами лица, которая укладывала белокурые волосы вокруг головы в форме ручек греческих амфор, ее тонкий стан, алебастровой белизны плечи, юный бюст, вздымающийся в бурном дыхании, вызывали восхищение и нескромные взгляды. Мило болтая ни о чем, мы с Марией завершили круг, и я проводил ее к кучке фрейлин императрицы. Вторым танцем объявили вальс, и к Маше с двух сторон устремились кавалеры. Я подошел к столу, взял бокал шампанского, отойдя к колоннам, встал за ними и принялся высматривать знакомые лица. Раскланялся с генералом Багратионом, проходящим мимо меня в направлении группы дам, в которой находилась сестра моей партнерши по полонезу — Екатерина. Мимо меня пронесся в вальсе Саша Бенкендорф, бережно обнимающий шестнадцатилетнюю Лизоньку Донец-Захаржевскую, для которой это был первый выход в свет. Глаза парочки весело блестели, и молодой задор так и шибал своими флюидами по сторонам. Покачивая в руке бокал, я направился к Багратиону и его группе прелестниц в расчете, что партнер Машеньки Скавронской вернет ее туда, где взял. После вальса был небольшой перерыв, пользуясь паузой, Катя Скавронская, старшая сестра Маши, предложила рассказать смешные истории, связанные с балами. Первому выпало вести повествование мне. На минуту задумавшись я выдал:

Во время бал-маскарада жена шепчет своему мужу: «Вон тот дворянин мне просто проходу не даёт. Даже не знаю, как от него избавиться!»

«Легко, — советует муж. — Сними маску.»

Общество рассмеялось немудрящей истории, и эстафета перешла к Багратиону. В этот момент в нашу компанию влился еще один человек. Это был полный мужчина средних лет южной внешности. Кто-то назвал бы его облик средиземноморским, а по мне так обычный торгаш с овощного рынка, только кепки-аэродрома не хватает. С загадочной улыбкой на устах он пожирал глазами Машеньку Скавронскую.

— Это что еще за престарелый фавн изрядной степени потасканности? — спросил я у подошедшего Бенкендорфа.

— Отчим вашей нимфы, граф от магии воды Юлий Помпеевич Литта, — просветил меня Саша.

— Как-то он не по-отечески на нее смотрит, — недовольно проворчал я.

И тут события понеслись вскачь. Отодвинув девушек в наш кружок, вломилась пьяная парочка — гусь да гагарочка. Один из вновь прибывших молодых людей внимательно оглядел всех окружающих и провозгласил:

— Федька, ты глянь — оба ублюдка здесь.

Второй сильно хмельной вьюнош посмотрел на меня неожиданно трезвыми глазами и заявил:

— Вы трус, сударь, и можете только убивать подло и исподтишка, — сообщил мне молодой наглец.

От такого пассажа я малость остолбенел и поинтересовался:

— А вы кто, собственно говоря, будете, юноша?

— Я сын графа Палена, которого вы подло убили с помощью своего богомерзкого колдовства.

— Убить убил, но шпагой, а не магией. Потрудитесь принести извинения, молодой наглец.

— Враки, — заявил графеныш и с вызовом посмотрел мне в глаза.

— Что ж, завтра утром у вас будут мои секунданты, — задумчиво сообщил я.

— Выбор оружия за мной, — еле сдерживая ликование, заявил Федор.

— За вами, — подтвердила моя светлость, осознав, что это «жужжу» неспроста.

В это время рядом с нами разыгралась безобразная сцена.

— Если ты, старый, жирный, похотливый козел еще раз подойдешь к Машке, я тебе уши обрежу, — заявило итало-азербайджанцу второе юное туловище.

Граф Литта испуганно прятал глаза. Я увидел, как у князя Петра Ивановича гневно раздулись ноздри, и поспешил предупредить вспышку ярости потомка Багратидов.

— Молодой человек, судя по тому, как вы называете столь уважаемую мной Марию Павловну, воспитывали вас явно на конюшне. Посему, так уж и быть, завтра мои секунданты посетят и вас, но после вашего брата. Соблаговолите указать им место, где я высеку вас вожжами, к чему вы, должно быть, привычны.

А вот второй Пален был действительно пьян и не нашел ничего лучшего, как, стиснув кулаки, сделать шаг в мою сторону. Коротким движением кисти я выплеснул ему в лицо остатки шампанского из бокала со словами: «Охолоните, невежда.»

Чудовищным усилием воли Павел Пален взял себя в руки и поклонившись сообщил мне: «Буду с нетерпением ждать», — развернулся, и они с братом покинули наше общество.

Объявили котильон и я, коротко поклонившись, пригласил младшую Скавронскую. Уже кружась с ней в безумном ритме танца, утонув в лучистых звездочках голубых глаз, я понял, что ни о чем не жалею и готов истребить всю обширную семью Паленов, лишь бы ни одна слезинка не выкатилась из этих очей. А еще мне пришло в голову, что, пожалуй, пора задуматься о женитьбе.

Следующим утром разбудил меня обер-прокурор собственной персоной.

— Император запрещает вам драться, — сообщил мне Обольянинов.

— Ваше сиятельство, один мудрый человек сказал: «Душу — Богу, жизнь — Отечеству, честь — никому!». Я не верю, что Павел Петрович, всего год назад сам вызвавший всех государей Европы на поединок*, запретил мне отстаивать свою честь со шпагой в руках.