Страница 18 из 25
– Ну да.
– А, я чего хотел сказать, новость радостная у меня. Брат из Швейцарии едет. Ты знал моего брата?
– Нет, не доводилось. На отдыхе был?
– Не, по партийным нуждам ездил, он у меня политикой занимается. Так вот, приезжает. Будет ужин у нас с музыкой, танцами, новостями заграничными.
– Так пост же.
– Ты ж неверующий. А я и подавно.
– Не то чтобы не верующий, уважающий. Маменька научила посты соблюдать. Глубоко не вникал. Но от веселья воздержусь, в память о матушке.
– Да как же? Познакомить хотел, он у меня знаешь какая личность важная.
– Что ж он, на неделю приезжает?
– Нет, насовсем.
– Ну, так свидимся еще, познакомишь. Не обижайся, Веня, но танцы – это не про меня.
В дверь влетела сестра Татьяна, с которой и началась вся эта история, вид у нее был взволнованный, аж выговорить с первого раза не смогла, пока отдышалась.
– Чего случилось-то? На, водички хлебни, милая, запыхалась, – сочувственно протянул ей стакан Степан.
– Ой, какая там водичка. От Лисовских коляска пришла, спешно надо ехать. Михаил Антонович велел вам. Сказал, вы не ошибетесь с диагнозом. Быстрее надо. – Она схватила его за руку и потянула за собой.
– Да уж вы это, отпустите, Татьяна Олеговна. – Он аккуратно высвободился. – Мне саквояж надо собрать. Что известно?
– Ничего не поняла, не знаю, лучше вы быстрее идите, а там уж разберетесь.
– Что ж такого страшного в этих Лисовских? – бросил он, собираясь.
– Важные персоны, – ответил за нее Вениамин. – Кто Игнатию Лукичу не угодит – вон из города, и это в лучшем случае.
– Я готов, идемте. – Горин лишь усмехнулся. Какая бы ни была важная персона, а без доктора не может обойтись.
Кучер нервничал, ругался, что долго, да и лошадь била копытом и мотала головой, будто тоже торопилась. Ехать было недалеко – до Миллионной улицы, где обитал весь цвет местного знатного общества. Горели фонари, после утренней прогулки от дома до больницы Горину было даже дико от такого тихого вечера. Небо очистилось, а завтрашний день обещался быть солнечным. Он улыбался, прыгая в коляске на неровной дороге, на душе было спокойно. Как говорил его любимый профессор в академии, доктору нервничать ни к чему, даже вредно и опасно. Знания – его сила, внимательность к пациенту и доскональное обследование – его надежный гарант от ошибки, а эмоции – путь ложный. Твердая рука и холодный ум, никакой горячки. И все пред доктором равны: и пьяница из трактира, и предводитель дворянства.
Въехали в открытые узорчатые ворота и остановились у освещенного фонарями входа с широкой лестницей. Степан окинул взглядом огромный дом с горящими окнами. Встречать его из двери вылетел дородный мужчина лет пятидесяти и остановился как вкопанный в недоумении.
– Это что же такое! Почему Михаил Антонович такого молодого доктора послал? Да вы, молодой человек, точно врач? – громогласно возмущался он.
– Горин Степан Сергеевич, в больнице в должности хирурга служу, – представился уверенным тоном молодой человек. – Опыта достаточно, не беспокойтесь. Лучше расскажите, что у вас за происшествие.
Мужчина на мгновение всмотрелся в его лицо, но остался при своих сомнениях.
– Ах ты, Боже мой. Лисовский, Игнатий Лукич, – нехотя представился он. – Ладно уж, раз приехали. Идемте. Дочери плохо, не знаю что. Анна Матвеевна лучше расскажет.
Они вошли в просторный, богато и со вкусом обустроенный дом, Степан старался не вертеть головой, поэтому мало что рассмотрел, пока они дошли до покоев девушки. Оттуда доносилось всхлипывание нескольких женских голосов.
– Анна Матвеевна, вот доктор. – Лисовский впихнул Степана вперед себя в комнату.
– Ой, доктор, помогите, – кинулась к нему женщина средних лет с сильно заплаканным лицом, таким, что и черты лица трудно было различить. – Вера, дочка, бредит, а жару нет, рвота. Отравилась, наверное? Только чем же, непонятно, все свое, свежее, и все ели то же. Доктор, что же с ней?
Горин решительно подошел к кровати, на которой лежала в верхнем платье молодая красивая девушка, ее кудрявые, пышные волосы разметались по подушке, она с трудом хрипло дышала, пытаясь шептать что-то невнятное. Молодой человек наклонился ближе и прислушался, пощупал пульс, проверил зрачки и мышечную реакцию, осмотрел голову. Затем повернулся к окружившим его домочадцам с видом, что ему диагноз определенно ясен.
– Падала или ударялась головой? – спросил он сразу у всех.
– Рано утром только, выбежала мне папку подать, забыл, уж отъехал к воротам, – чуть смущенно ответил Игнатий Лукич. – А погода-то какая стояла, поскользнулась, но она встала, ни на что не жаловалась, улыбалась, и было все хорошо. Разве ж дело в этом?
– Да, это утром было, и она не говорила, что ушиблась, – подтвердила Анна Матвеевна. – Отравилась Верочка, ведь рвало ее.
– В диагнозе нет сомнений – это экстрадуральная гематома. Нужно немедленно везти барышню в больницу на операцию, – твердо произнес Горин.
– Ой, – схватилась за грудь Анна Матвеевна и села на кровать. – Что он говорит, Игнатий Лукич?! – уставилась она диким взглядом на мужа. – Как операция?! Что это за диагноз такой?! Я в обморок упаду. – Она закатила глаза.
– Сударыня, – наклонился к ней Степан. – В обморок не надо, не время сейчас, надо спасать барышню. Вот вам нюхательной соли и успокойтесь. – Он протянул ей пузырек. – Все будет хорошо, ежели поторопимся.
– Да он шарлатан! – заорал Игнатий Лукич. – Не может такого быть! Чего это ты там за слова странные говоришь? Нету у Верочки такого диагноза! И операция ей не нужна! Пошел вон! – Он решительно указал на дверь.
– Нет уж, многоуважаемый Игнатий Лукич, я не позволю вам так безрассудно поступать. Попрошу выслушать, а я со своей стороны постараюсь на понятном вам языке пояснить, – твердо и громко возразил ему молодой доктор. – Вера Игнатьевна поскользнулась утром, упала, ударилась головой, но внешних повреждений и неприятных ощущений никаких. При этом последующие симптомы свидетельствуют о том, что внутри черепной коробки лопнул от удара сосуд, но для того, чтобы кровоизлияние оказало достаточное давление на мозг, должно было пройти время, чтобы заполнить пространство между костью и твердой мозговой оболочкой. Теперь смотрите. Зрачки на свет не реагируют и расширены, дыхание, сами видите, затрудненное, но самое главное, паралич правой стороны. Простите, но это только гематома внутри черепа, и ничто иное. Рвота тоже является первым признаком сдавления мозга. Внешних повреждений нет, а значит, для крови нет выхода, и она давит на мозг, ежели ничего не делать, то к утру она умрет.
– Ах! – Анна Матвеевна все-таки потеряла сознание.
Степан достал из саквояжа пузырек и поднес к ее лицу, женщина тут же очнулась.
– Игнатий Лукич, везите ее в больницу, только пусть Михаил Антонович сам смотрит. Я этого не вынесу. Что же будет?
– Сударыня, доверьтесь медицине, и все будет хорошо. Ваша дочь после операции быстро и абсолютно поправится. Уверяю вас, никаких последствий. – Горин пытался говорить как можно более внушительно. – Прошу вас, успокойтесь.
– Это какое-то безумие! Неужто из-за такого пустяшного случая могла случиться такая трагедия?! Не верю! Не могу понять! – метался по комнате отец девушки.
Вдруг женщины, окружавшие кровать, служанки или гувернантки, Бог их знает кто, завизжали от ужаса. С Верой случилась судорога.
– Тихо, сударыни, тихо, все нормально. Это тоже симптом, но пока не смертельный. Прошу вас, Игнатий Лукич, медлить нельзя. Поверьте, я понимаю ваше смятение, поедемте, уверяю вас, Михаил Антонович подтвердит мои слова.
– Поезжай, Игнатий, поезжай, – рыдала Анна Матвеевна.
– Что ж делать, поедем, – недовольно выдавил он из себя. – Как везти-то?
– Голову нужно зафиксировать и можно в теплое одеяло или шубу завернуть, да в коляску, тут недалеко. Только придерживать от тряски, чтобы хуже не сделалось. Я шину наложу. Одеял побольше, лучше шерстяных, тепло укутать.