Страница 5 из 10
Кстати, вспомнив о том, как убиралась в этом доме и почитала это за счастье, потому что Шалаев был рядом со мной, я решительно отставила швабру в сторону и уперла руки в боки:
– Девушке поверю, что ты мудак! Уволю обоих. Ее за оговор, а тебя за провокацию!
– Ух ты, какая ты дикая! А что сразу за оговор? Разве я не могу захотеть сотрудницу, которая против? – Алекс сделал ко мне медленный шаг. Под его ногой хрустнул осколок.
Как я ни старалась, у меня не получалось поймать мой взгляд. Он смотрел куда-то мне на шею и чуть ниже, и его кадык дернулся, когда он сглотнул.
Я фыркнула, отойдя еще в сторонку.
– Твои сотрудницы, небось, трусы на работу не носят, все равно сразу промокают.
– А у тебя промокли?
Он все же вздернул взгляд и приподнял одну бровь, разглядывая меня невероятно нагло. Как всегда.
– Обойдешься!
– Так значит, если я попытаюсь тебя изнасиловать, ты будешь против?
Его потемневший взгляд сверлил меня в упор, а я не понимала, к чему он ведет.
– Буду!
– А если изнасилую, ты не будешь против, что тебя уволят. За оговор?
Так вот к чему!
– Я тебе не дамся!
– Кто тебя спросит…
Его пальцы жестко легли на мое предплечье и сжали до боли. Переползли на запястье и чуть ли не с щелчком, как наручники, зафиксировали меня.
– Я тебя убью, Шалаев! – Прошипела я ему в лицо.
– Убивай. Но потом. Сначала…
И Алекс подсек меня ногой, роняя на кухонный пол и нависая сверху.
Алекс. Ловушка
Она лежала подо мной такая испуганная, что холодок удовольствия от власти над этой самонадеянной стервочкой пробежал по позвоночнику.
– Начинай… – медленно сказал я. – Убивай.
Никуда не торопясь, не дергаясь, как нервничал бы, будь я реальным насильником, я задрал ее короткое платье на живот, обнажая белые полоски бедер между резинкой чулок и кружевными черными трусиками.
Соня попыталась прикрыться, но я так же издевательский медленно по одной разложил ее руки, прижав их к полу рядом с ее головой своими руками.
– Ну что ж ты. Будешь искать нож или задушишь голыми руками? – Издевался я, раздвигая коленом ее ноги.
– Убью! – Рычала она, срываясь на визг. – Тебя убью! А потом себя! Уйди!
Она тратила все силы на то, чтобы свести ноги и как-то вернуть на место подол, а вовсе не на то, чтобы как следует бороться.
– Сопротивляйся как следует! – Рявкнул я, позволяя ей свести ноги только для того, чтобы, задрав обе руки ей за голову, сжать запястья одной рукой, а другой потянуть вниз тонкие трусики. Хотел сначала порвать, но пожалел дурочку. Небось самое роскошное белье в ее жизни.
Снял их с одной ноги и на этот раз развел колени рывком, безжалостно преодолев даже тень сопротивления. Навалился сверху, вжимаясь в ее мягкое, трепещущее подо мной тело.
Хер, конечно, давно стоял. Девочка подо мной так горячо бьется, тут и у монаха встанет.
Не на саму же Сонечку, истеричную монашку, я возбудился! Ее визги и зажимания могли завести только настоящего извращенца. А я таким был только в ее воспаленных мозгах.
Сама по себе картинка была хороша: раскрасневшаяся, вся в слезах и с потекшей тушью девочка с дрожащими губами, ее тонкие белые ножки, впалый живот, жалкая тряпочка трусиков, болтающаяся на лодыжке дергающейся ноги. Платье сползло с одного плеча, открывая бретельку бюстгальтера и полувыпавшее из кружев полушарие груди.
Несколько капель смазки выступили на головке члена, промочив мягкую ткань спортивных штанов. Но я намочил их еще сильнее, вдавив звенящий от напряжения болт между ее гладкими и нежными нижними губками.
Это было охрененно горячо! Я аж дернулся, закатывая глаза от горячей волны, ударившей в пах.
Но Сонечка заверещала как резанная:
– Чертов урод! Слезь с меня! Я на тебя заяву напишу!
Я ухмыльнулся и будто бы послушавшись, скатился с нее, продолжая фиксировать разведенные ноги коленом.
Свободной рукой пошарил у нее между ног, нащупывая влажные лепестки и клитор между ними и двумя пальцами провел по скользкой долине, увлажненной вытекшей смазкой. Резко и пряно запахло женским возбуждением, и я громко втянул носом воздух, наслаждаясь этим ароматом.
– Перестань! Шлюхам своим грабли между ног суй, извращенец! – Сладкая нежная девочка Соня могла ругаться как портовая шлюха. Как жаль, что все остальное как портовая шлюха она не делала…
Я засмеялся, отпуская ее руки и легко вскакивая с пола:
– Ну что, убедилась? Я могу тебя изнасиловать. И ты дашься.
В первую секунду она ошеломленно смотрела на меня, отошедшего в сторону и устроившегося на барном стуле, как ни в чем ни бывало.
Она натягивала трусики, стараясь делать это как-то незаметно. Что само по себе было забавно. И отворачивалась, как будто, если она не будет смотреть мне в глаза, я не увижу ее белую кожу на бедрах и гладенькую промежность, чуть припухлую и блестящую от сладкого сока.
Я поправил хер в штанах, прижал его резинкой к животу и поморщился от напряжения, звенящего в каждой клетке тела.
Вот вечно с ней одно и то же. Даже когда мы были вместе, Сонечка давала мне не больше раза в день. Еще и кривилась, что требую слишком часто. А сладкая она была, как конфетка… Хотелось не меньше пяти раз кончить, не вынимая, только с утра.
Я уходил дрочить в ванную, представляя, что делаю с ней все то, что для нее было извращениями, а меня заводило до искр из глаз.
И шлюхой не назовешь. Наоборот.
– Я просто не в полную силу отбивалась! – Звонким от близких слез голосом выкрикнула она. – Боялась тебя покалечить… А так бы…
– Орала, что убьешь, но отбивалась не в полную силу. Логика не твое, Сонь. Может тебе рано в «Голд-Элит»?
Вскинула глазища, пронзила меня такой ненавистью, что член аж зазвенел, так захотелось чтобы эти глаза сверкали над распахнутым ротиком, который полировал бы мой хер, двигаясь вперед-назад, вперед-назад… Я бы надавил ей на затылок, заставляя принять его до конца, и слезы придали бы ее бешенству такой острый оттенок…
Твою мать, Шалаев, ты что, опять хочешь эту малолетку? После всего?
– Если бы чужой мужик был, я бы отбилась! – Продолжала дурить Сонька.
– То-то столько изнасилованных женщин отбивается, ага! – Заржал я. Такие же самонадеянные клуши.
Она злобно скривилась:
– Они просто хотят этого, а потом начинают ссаться, что прослывут шалавами!
Вот это новое что-то от Сонечки… Кто ее этой херне научил?
– То есть, ты уверена что от левого мужика точно-точно отобьешься? А если нет – значит хотела?.. – Уточнил я.
– Не хочу я!
– Фригидная сучка… – в паху снова кольнуло, в пояснице взорвался фейерверк, когда она, плюнув на стеснение, начала подтягивать чулок.
Я потянулся к шкафчику, в котором пряталась моя дежурная бутылка виски, и вдруг замер, пронзенный светлой идеей.
– Сонь… – Сказал я мягко, боясь спугнуть. – А давай с тобой поспорим?
– На тему? – Стрельнула она подозрительным взглядом.
– Ты же уверена, что отобьешься, если что?
– Да…
– Так пошли в бар, заведешь там какого-нибудь ублюдка, и потом отобьешься, – предложил я. – Если что, я буду рядом.
– Я больная по-твоему?! – Взвилась она. – Нет, это ты больной!!!
– Я все равно собирался завтра тебя куда-нибудь повести, протестировать твои знания на живых людях, – пожал я плечами. – Сегодня и начнем, а заодно проверим твою теорию.
– И зачем это мне? – Она сложила руки на груди, не замечая, что ее сосочек уже выбрался из плена лифчика и семафорил мне своей темной ареолой.
– Если ты отобьешься… – я сделал вид, что задумался. – Знаешь, мне наш главный должен одну очень, очень большую услугу. Настолько большую, что на просьбу взять тебя без собеседования и испытательного срока в «Голд-элит» сочтет меня лохом. Но я готов потерпеть.
Ухмыльнулся. Ну. Давай, девочка.
– По рукам! – Гордо вскинула Соня голову.
– Настолько уверена, что даже не спросишь, что будет, если ты проиграешь? – Не удержался я.