Страница 5 из 9
Феоктистов догнал Василия Боткина, известного купца-мецената.
– Василий Петрович, и ты здесь!
– Люду много собралось, неужто и мне не прийти! – с зарецким купеческим говором ответил Боткин. – Слышь, Евгений, народ-то интересуется: не губернатора ли хоронят? А он вон, губернатор-то, здоров-живёхонек разъезжает! Ха, наделал Гоголь шороху своими похоронами!
– Ты груб, Василий!
– Обижусь! – погрозил Боткин. – Ой обижусь! Не будем пикироваться! Не в салоне мадам Салиас! Да и молод ты ещё.
Феоктистов недавно сошёлся с Боткиным, но уже успел заметить, что купец был добродушен, незлоблив, и, как многие, пользовался этим.
– Не будем, не будем, – быстро сменил тон Феоктистов. – Но смотри, Василий, сколько народу собралось! Велик Гоголь! Велик!.. Жаль, мало виделся с ним!
– Да… нелюдим был. Я с ним так и не сошёлся накоротке. Говорят, от голода помер. Неужто я бы не уважил такого человека?
– Эх, Василий! – с укоризной воскликнул Феоктистов. – Всё ты на свой аршин меряешь! О вечном надобно думать! Вот… для меня Гоголь – всё! Я его никогда не забуду. Великий человек!
– Пойдём-ка лучше подсобим господам студентам! – ответил на пафос приятеля практичный купец.
Боткин и Феоктистов взялись за гроб.
– Эх, – крякнул Боткин.
И качнул он Гоголя, хорошо качнул, во всю купеческую удаль.
Деньков этак на пять, может, шесть… вперёд.
На столе у губернатора Москвы графа Закревского лежал томик с произведениями Николая Васильевича Гоголя. Спустя несколько дней после похорон граф решил перечитать кое-что из написанного этим «странным хохлом». Начал читать и увлёкся. «Н-да… едкий был литератор! Но как метко схвачено! – дивился он гоголевскому таланту. – Конечно, я видывал такое общество и типов таких, однако же, нельзя вот так прямо об этом писать! Смело!..»
Закревский закрыл книгу, поправил свой знаменитый набриолиненный завитой клок волос на макушке лысого черепа, провёл рукой по гладко выбритым щекам.
«Поди Гоголь меня тоже бы описал! – подумал он, разглядывая себя в зеркале. – Похож! Бороды вон заставлял Аксаковых сбрить. Чем не повод для сатиры. – Закревский ещё раз провёл по гладким щекам. – Так для пользы отечества сие необходимо, ещё Пётр Алексеевич пример нам давал! Да и как Москвою-то управлять, ежели московские бороды иногда не укорачивать! Зарастут ведь, замшеют. – Губернатор покосился на открытые страницы книги с портретом Гоголя. Казалось, писатель иронично улыбнулся. – Ну, хорошо! – стушевался Закревский. – Ужо скажу Сергею Тимофеевичу – пускай растит! А сын – ни-ни!» – И довольный таким соломоновым решением генерал-губернатор велел секретарю запускать первого из виновников.
Феоктистов вошёл в кабинет, робко поклонился и замер в ожидании.
Губернатор отодвинул в сторону гоголевский том, чтобы тот более не смущал его в делах государственных, взял бумаги со стола.
– Евгений Михайлович! – строго произнёс он. – Я получил депешу из Петербурга от их превосходительства графа Орлова. Так вот, петербургское начальство недовольно публикацией статьи господина Тургенева в «Московских ведомостях» на смерть… – Закревский поморщился, приблизил к себе бумаги и прочёл: – На смерть… этого лакейского писателя.
– Ваше сиятельство! – пролепетал Феоктистов.
– Крайне недовольно! – повторил граф. – Настолько, что попросили меня, губернатора, разобраться. А мне известна ваша неблаговидная роль в публикации сего пасквиля! Вы отнесли заметку Тургенева в газету?
– Я… вместе с Боткиным. Тургенев мне из Петербурга прислал. Я ничего не знал о её запрещении… – попробовал оправдаться Феоктистов.
– И это нам известно, – перебил Закревский. – Однако, прежде чем совершать поступки, надобно думать. Тургеневу грозит ссылка в деревню. А вам? Он, кажется, ваш ДРУГ?
– Нет! – быстро и легко отказался Феоктистов.
– Полно, полно! – пожурил граф.
– Мы… в приятельских отношениях, – поправился Феоктистов.
– Надо же! – Закревский взял том Гоголя. – Ну, а к господину покойному литератору вы как относитесь? Я приметил вас во время похорон.
– Даровит, ваше сиятельство! Все участвовали в похоронной процессии… я в том числе. Хотя должен заметить вашему сиятельству, что весь этот шум с его похоронами, сожжением второго тома «Мёртвых душ» – полнейшее безумие. Только беспорядки в народе вызывают.
– Здравая мысль! – ответил губернатор, невозмутимо листая страницы книги.
– Я глубоко сожалею о случившемся… о моём невольном участии.
– Похвально, похвально… как говорится: не пройдёт и трёх дней, как ты отречёшься от меня. – Закревский взглянул на Феоктистова.
Феоктистов молчал. Противоречивые чувства охватывали его: с одной стороны – страх, а с другой – ему льстило, что его вызвал и принимает сам губернатор Москвы. Когда ещё представится такая возможность! Только бы угадать, потрафить начальству.
Феоктистов был готов на всё. Закревский знал это, но не спешил.
– Мы давно за вами наблюдаем, Евгений Михайлович, и ваш образ жизни нам не нравится: болтаетесь по московским салонам, общаетесь с либералами, неблагонадёжными лицами, литераторами… и наконец, словно почтальон, таскаете сомнительного рода писульки по редакциям. Нехорошо! Надо вас примерно наказать, как и господина Тургенева. Да-с!
– Ваше сиятельство, прошу простить меня! Я не помышлял! – Феоктистов покорно склонил голову, чувствуя, как бьётся в страхе его сердце.
– Евгений Михайлович! С вашими-то талантами и умом… и такие сомнительные знакомства! – Голос Закревского стал мягче. Феоктистов заметил перемену и поднял голову. – Полиберальничали – и будет! – Губернатор поманил Феоктистова. Тот подошёл поближе. – Евгений Михайлович, вам необходимо поступить на государственную службу. Полагаю рекомендовать вас… – Закревский сделал паузу и после продолжил: – Рекомендовать в Министерство внутренних дел… по надзору за литераторами.
Феоктистов нервно сглотнул слюну. Такой поворот разговора был для него полной неожиданностью.
– Вы много знаете, а славу пострадавшего либерала мы вам создадим. На Руси любят пострадавших. К тому же настала пора и на отечество поработать, а?
– Я согласен! – выпалил Феоктистов.
– И прекрасно! – ответил Закревский. – Я и не сомневался в вас! Идеалы идеалами, а служба службой! Не правда ли?
– Так точно! – по-военному отрапортовал пришедший в себя Феоктистов. Он уже понимал, что гроза миновала, и что всё, кажется, обойдется, и что, похоже, у него появилась возможность сделать карьеру, о которой втайне давно мечтал, что ему, можно сказать, даже повезло.
– Правда, наказания вам не избежать, – вернулся к началу разговора Закревский. – Поначалу мы поставим вас под негласный надзор… хорошее словечко «негласный». Надеюсь, вы не будете скрывать это от своих друзей? Да и вообще, неплохо бы вам куда-нибудь удалиться на время… это тоже придаёт некий шарм в глазах общественности.
– У меня есть родственники в Крыму.
– Договорились. Будем считать, что аудиенция окончена. Ступайте! И пусть пригласят вашего приятеля по этому делу – купца Боткина. Ах, забыл! Ведь вы с ним не друзья и даже не приятели! – не удержался и съязвил Закревский.
Феоктистов в очередной раз смолчал.
– Напрасно, Евгений Михайлович, вы так легко отказываетесь от дружеских отношений! – продолжил губернатор. – Напрасно… Ну, ладно с живыми, а с покойным Гоголем за что? Покойный – он беззащитен. Всякий и по всякому поводу может его истолковать. Вот, к примеру, «Выбранные места из переписки…» – очень благонамеренное произведение, защищает государственность и порядок. Как вам известно, Гоголь отказался от своих сатир на Россию. Вот и вам надо взять подобную сторону. А теперь идите!
В коридоре Феоктистов встретился с Боткиным. Провинившийся купец был бледен.
– Ну как? – спросил он Феоктистова.
– Под надзор полиции и ссылка… в Крым!