1794

– Прошу прощения. У меня своеобразное чувство юмора, многие жалуются. И то, что я осмелился выказать его на столь ранней стадии, свидетельствует только об одном: даже после короткого знакомства я испытываю к вам безграничное доверие.

Он выбил трубку о каблук, поднялся и пожелал мне доброй ночи.

– Вернее, доброго остатка, – поправился он и снова засмеялся. – Знаю, что в Густавии немало злых языков. И вы представить себе не можете, насколько радует меня ваше понимание. Надеюсь, вы не станете, наслушавшись сплетников, думать обо мне плохо?

Я неуверенно кивнул – что на это ответишь? Но он, словно не заметив моего замешательства, просиял и положил мне руку на плечо.

– Все, что я знаю о вашем отце, я знаю из ваших же рассказов, но… простите меня, человек, который отсылает сына в Богом забытое место… или, как вы выразились, в место, к которому Бог повернулся спиной… такой человек мало чем отличается от сумасшедшего. И знайте – вы всегда желанный гость в Куль-де-Сак. Нужда заставит или подвернется случай – помните: желанный гость. Я попрошу Яррика всегда содержать вашу спальню наготове, и мое высшее желание – чтобы вы чувствовали себя здесь, как дома. Буду польщен. Спокойной ночи.

13

Поутру, когда Юхан Аксель меня растолкал, появилось чувство, что мы спали куда дольше, чем следовало. Тем не менее Сетон уже ждал нас на веранде за накрытым столом. Дымящийся кофейник, хлеб и конечно же селедка, нежнейшая селедка в каком-то незнакомом мне соусе.

– Крабы, – сказал Сетон, заметив мое недоумение. – Соус из крабов.

Он допил кофе, достал из кармана кошель и начал выкладывать на стол деньги.

– Я попытался оценить сумму, которую я задолжал Короне по причине отсутствия моих рабов на общих работах. Не угодно ли господину Шильдту удостовериться… вернее, не угодно ли господину Шильдту проверить, верна ли моя калькуляция? Вот и счеты к вашим услугам. – Он пододвинул Юхану Акселю деревянную рамку с нанизанными на металлические прутки костяшками и испещренный цифрами лист бумаги.

Юхан Аксель не стал пользоваться счетами. Он поводил пальцем по рядам цифр и пожал плечами.

– Расчеты выглядят корректно, но сумма почему-то больше истинной.

– Да… я взял на себя смелость предположить, что губернатор Багге примет избыток как компенсацию за возможные неудобства, которые я доставил администрации. Или, если угодно, как задаток за будущие неудобства подобного рода.

Юхан Аксель нахмурился.

– Я не уверен, что губернатор согласен решать подобные вопросы таким необычным способом.

Сетон весело посмотрел на моего кузена и улыбнулся. Впервые я заметил, как в его повадке проскользнула тень превосходства взрослого, много повидавшего человека над неопытными мальчишками.

– Если на вашем жизненном пути встречались исключительно люди, отвергающие предложенные без всяких требований взаимных услуг деньги… что ж, значит, вам посчастливилось жить среди ангелов. Но я предлагаю дождаться, что скажет сам губернатор. Вам надо только передать деньги его превосходительству Карлу Фредрику Багге. Деньги и письмо. И, конечно, расписаться в получении означенной суммы.

Он протянул Юхану Акселю тщательно очиненное перо какой-то экзотической птицы и изящную чернильницу. Юхан Аксель еще раз пробежал глазами калькуляцию и подписал.

Во дворе уже дожидался Яррик, держа под уздцы наших вымытых и вычищенных до жаркого блеска лошадей. Сетон помахал нам с веранды, и мы двинулись в путь. Солнце палило немилосердно. Довольно долго мы молчали. Кузен ехал чуть впереди, и настроение его угадать было нетрудно: плечи опущены, взгляд устремлен вниз. Поэтому первым прервал молчание я.

– Что тебя гнетет, Юхан?

Он придержал лошадь, и мы поравнялись.

– В усадьбе нет ни одного раба. Хотя по бумагам их должно быть не меньше двадцати. Хлопковую плантацию ты видел сам. Нигде нет и следа каких-то работ. Ты пошел спать, а я еще успел поговорить с Тихо Сетоном. Он долго расспрашивал, что я думаю о том, о сем… к примеру, о делах шведской Короны на острове Бартелеми. И в конце концов дал разъяснение.

– И какое же? Разъяснение, я имею в виду?

Юхан Аксель методично обгрыз траурную кайму на ногте большого пальца, выплюнул в канаву и некоторое время полировал оставшийся ноготь, потирая его о зубы, – укоренившаяся и довольно неприятная привычка.

– Какое разъяснение… мне очень хотелось бы верить. Разъяснение вот какое: он испытывает ничуть не меньшее отвращение к порядкам на Бартелеми, что и мы с тобой.

– Мне он говорил то же самое, – кивнул я с энтузиазмом. – Я тоже успел побеседовать с ним наедине.

Юхан Аксель нахмурился.

– Когда ты успел с ним поговорить?

– Ночью… Я вышел проверить, в самом ли деле его хваленые цветы такие мастера пахнуть. А он сидел на веранде с трубкой. Судя по всему, еще не ложился.

– Эрик… я не хочу, чтобы ты встречался с ним наедине. По крайней мере пока я не выясню, что скрывается за его прекраснодушием. Обещаешь?

Я с трудом скрыл раздражение.

– Ты считаешь меня несмышленым младенцем? Ты то же?

Юхан Аксель посмотрел на меня так озабоченно, будто я и в самом деле не имел права что-либо решать.

– Ты еще не повзрослел, Эрик. Ты так легковерен… тебе хочется обо всех думать хорошо, даже о тех, кто этого не заслуживает. И тут нечего стесняться, наоборот. Но ты показываешь свои чувства открыто, и это делает тебя ранимым. Грубо говоря, легкой добычей. Я не собираюсь от тебя ничего скрывать, но сначала должен выяснить, как и что. И пока я не уверюсь, что все в порядке, умоляю тебя: держись подальше от Куль-де-Сак!

Возможно, из-за жары, возможно, из-за жажды, но раздражение мгновенно переросло в гнев. Сетон говорил со мной, как с равным, – первый человек на Бартелеми.

– Ну да, – прошипел я, – малыш Эрик Тре Русур не может позаботиться о себе сам. Он всего-то туповатый кузен Шильдта, никому не нужен и только путается под ногами. К тому же все только и думают, как бы его надуть, провести и использовать в своих целях. Но знай, Юхан, – мы знаем других не лучше и не хуже, чем самих себя.

– Что ты имеешь в виду, Эрик? – сдержанно спросил Юхан Аксель. Глаза его потемнели.

– Ты прекрасно понимаешь. Отец оплатил твое путешествие, чтобы ты за мной шпионил, читал мои письма – все для моей же пользы, разумеется. Но мне не нужна нянька. Отныне я выбираю друзей сам!

Я сказал это в запальчивости, вскоре и сам пожалел. Но в тот момент кровь во мне кипела, как вода в чайнике, и я пришпорил лошадь. Она всхрапнула от удивления, сделала попытку оглянуться, но послушно перешла на рысь. Моя лошадка была помоложе и порезвее, и Юхан Аксель догнать меня не мог, даже если бы и захотел.

Наверное, я свернул где-то не там, ошибся на одном из немногочисленных перекрестков. К счастью, дорог на острове мало, окончательно заблудиться невозможно, поэтому я все же доехал до Густавии, хотя и с опозданием на пару часов. Отвел лошадь в конюшню, передал конюху и пошел к Дэвису. Уже наступил вечер, но Юхана Акселя не было ни в кабаке, ни в нашем номере. Сэмюель Фальберг помахал мне рукой: видимо, понял, насколько мне одиноко, и пригласил за свой столик, чему я обрадовался несказанно.

– Весь день не видел ни вас, ни юного Шильдта, – сказал он, не успел я присесть. – Где вы пропадали?

Я коротко поведал ему о нашем поручении.

– Вот оно что… Тихо Сетон… я с ним лично не знаком, но все равно помню… он был здесь, в Густавии, хоть и очень коротко. Пока не купил землю на другом берегу острова. Моего коллегу несколько раз вызывали во все публичные дома Густавии – так немилосердно Сетон издевался над жрицами любви. Очень быстро стал персона нон грата. И как он вам показался?

Я вспомнил: Сетон предупреждал меня о слухах, которые распространяют о нем злые языки.

– Отменный, радушный хозяин. Мы замечательно побеседовали. Думаю, всем заметно, как мне трудно найти свое место здесь, на острове… но он один отнесся к этому с пониманием.