Я Распутин

— Его Величество недавно перечитывал жизнеописание деда — Александра Освободителя. Его очень впечатлила история с картузником Осипом Комисаровым, который спас царя, оттолкнув руку с пистолетом террориста Каракозова. Сей спаситель впоследствии был возведён в дворянское достоинство с фамилией Комиссарова-Костромского.

Я взглянул в жалованную грамоту. Ага, мне тоже фамилию добавили. Распутин-Тобольский.

— Сведения о сем будут внесены в восемнадцатую часть Общего Гербовника в ближайшее время. Еще раз поздравляю.

Я поклонился, пошел на выход. Но не дошел, попал в полицию.

Перехватил меня на полпути высокий человек, плавно принял под локоток и пригласил пройти. Мундир на нем странный был, вроде как военный, но погоны полицейские. Думал, жандарм какой, так нет, лазоревого цвета не видно.

Пока голову ломал, он сам представился — подполковник Герарди, Борис Андревич, начальник дворцовой полиции. Пригласил «на беседу». Так это спокон веку называется.

Беседовали мы у него в кабинете, под сенью парадного портрета Николая в гусарском мундире. Доломан, ментик, кисточки на сапогах, все дела.

Начал он с обращения на «ты», пришлось ответить тем же, дрогнул у него глаз, но лицо подполковник сдержал, руками не размахивал и ногами топать не стал.

Так и пошло — на «ты», но по имени-отчеству.

Слов наплел много, начал с поведения во дворце, типа инструктажа, что можно, что нельзя. Прямо как правила проживания в общаге СПбГУ — ночью не шуметь, электроприборы не включать, баб не водить, по всем вопросам к старшему лакею, а коли беда какая — прямиком к нему, к Борису Андреевичу.

Оттуда сделал пару аккуратных заходцев, мол, его дело особу государя и семейство августейшее охранять, так если я где чего услышу или увижу или унюхаю, то чтобы прямиком к нему, а лучше к его заместителю, поскольку сам не всегда на месте. Вербовал, в общем, куда ж без этого. Но без огонька.

Я такой вариант предполагал и включил «старца», уповая на божий промысел и силу животворящего креста. Он и отступился, но, надо думать, еще попытку сделает, а пока галочку поставил.

Поправив зачес на залысины, принялся убалтывать на охрану. Ты же, говорит, Григорий Ефимович, теперь особа, приближенная к императору, в семейные покои вхож, тебе без охраны никак нельзя. Ходишь по городу, а вдруг на тебя злоумыслят или в карманы чего тикающего подбросят, большая беда выйти может.

А я опять все на бога валю, не допустит, спасет и сохранит. Охрана-то она охрана, но шпики будут постоянно со мной шататься и обо всем наверх докладывать — где был, что делал, с кем говорил… А у меня планов много, и такие есть, о которых никому знать не надо. Отбоярился кое-как, пришлось даже комедию ломать — поклоны бить перед иконкой, что на комоде у него стояла.

Вогнал он меня в пот и чувствую, в моей воображаемой анкете много виртуальных плюсиков и минусиков наставил. Непременно будет проверять и подходы искать тоже будет. Дело он, похоже, знает, на дурака по протекции на место севшего не похож, хоть и увешан аксельбантами.

Закончил я разговор в раздрае, взбудораженный весь. И времени еще сколько ушло, а в городе люди и дела ждут! Подполковник вежливо так проводил меня до двери, я уж думал, тут и раскланяемся, но нет, повел дальше.

И в очередном зале навстречу как раз дурак по протекции, прямой как палка великий князь Николай Николаевич Младший, первый жених на Царском селе, будущий муж Станы. Со свитой. Вот уж точно «у него наград не счесть: весь обвешанный, как елка, на спине — и то их шесть!» Мазнул по мне взглядом и на Герарди перевел, а тот, краем глаза вижу, головой отрицательно крутит, почти незаметно. Ага, Борис Андреевич, ясно, чья вы креатура, буду иметь в виду.

Ник Ник же после жеста подполковника на меня рыкнул, типа прочь с дороги, клоун. Я тут самый главный иду, расступись, или по стенкам размажу.

И уперся в меня глазами уже серьезно, задавить желает, сломать, показать, кто тут альфа. И вариантов никаких не предусматривается, тут целый командующий гвардией, генерал и великий князь. Да еще и роста у него под два метра, смотрит сверху вниз, по определению все людишки черви перед ним.

Ну что же, Григорий Ефимович, твой выход! Отведешь глаза сейчас — считай, пропал, сожрут с потрохами. А не отведешь — дерзость запредельная. Максимум позволенного — вид лихой и придурковатый, а мужику перед такой фигурой только шапку ломать можно, кланяться да в землю смотреть.

Но я-то не мужик, я Распутин-Тобольский, человек божий! А фигура… велика фигура, да дура, как говорится. Остановился, оперся на посох.

Собрал волю в кулак, сжал зубы и принялся накручивать себя, плюща его взглядом. Ах ты говно великокняжеское, полковник по рождению, стратег недоделанный! Думаешь, все вокруг стелются от масштаба личности? Хрен! Не ты такой, обстановка такая!

Навесили на тебя в первый же день жизни ленту Андрея Первозванного, чинов да званий надавали, а ты лишь вешалка для всего этого. Сорви этикеточку «великий князь» и чего ты стоить будешь? Думаешь, все под тебя и так прогибаться должны? Шалишь, я — человек божий! И ты не со мной, ты с богом взглядом бодаешься! Понял, чмо?

И — сработало.

Моргнул он раз, другой, да и отвел взгляд. Молча обошел, двинул дальше. За ним потопала свита.

Я же только тяжело вздохнул. Но, боюсь, теперь у меня во дворце враг до гроба. Как же-с, мужик перед великим князем не склонился!

*****

По дороге домой я размышлял о сложившемся положении. Ник Ник не отстанет, ему конкуренты за влияние на царя даром не сдались. Филиппа Низье ославили по всей столице как только у него смертельно заболела дочь и он не захотел, а точнее, не смог ее исцелить. Оккультиста Папюса так и вовсе выдавили из России сразу как он начал вызывать Николаю дух его крутого батюшки — Александра III и через этот спиритизм влиять на императорскую семью (в основном, в сторону набивания карманов деньгами).