Наше вечное вчера

У меня останавливается дыхание, когда он ловко ловит какую-то девушку за талию. Вовсе не важно, что она споткнулась, важно только то, что он касается её. И когда эта самая девушка поднимает голову, мне становится как никогда дурно, потому что эту девушку я называю подругой. Анна улыбается ему и что-то говорит, в ответ Ди немного улыбается. Когда-то он улыбался мне, касался меня. Девушка заправляет рыжие локоны за ухо и направляется дальше, пока я слушаю, как грохочет собственное сердце.

Когда она усаживается рядом, блеск её чёрных глаз отражает меня, словно это не глаза, а зеркала. Кажется, в них разглядываю бледность своего лица. Анна обнимает меня, но я остаюсь в том же оцепенении, что было прежде. Только тогда, когда она отпускает и хмурится, немного оживаю и обнимаю её в ответ. Это лицемерие с моей стороны, но мне просто нужно время. И даже если так жалко, я хочу ощутить Ди, а она была именно той, кого он коснулся сейчас.

Я стараюсь поддерживать беседу, но всё, что говорю, выходит так неестественно и черство, что становится ещё хуже. Я продолжаю смотреть в сторону Ди, когда локоть Тары пихает меня.

– Кажется, у нас есть претендент.

– На что? – улыбчиво отзывается Анна.

– На ОЗМС.

Девочки хихикают, и я могла тоже, если бы чувствовала хоть что-то.

– И что это значит? – с неподдельным интересом, спрашивает Анна.

– Он забрал мое сердце.

– Кто?

– Тот парень в чёрной толстовке на третьем ряду с края.

– Оу… он очень даже ничего, – улыбается Анна. – У него сексуальный испанский акцент.

– Ты узнала это, когда свалилась к нему в руки?

– Почти, ещё он пропустил меня на входе.

– Пожалуйста, хватит, – прошу я, наконец, найдя в себе способность разговаривать.

– Давай, Мэди, – подталкивает Тара. – Всё в твоих руках. Сделай так, чтобы он заметил тебя.

Мои губы вытягиваются в мрачной улыбке. Он больше не хочет замечать меня. Всё, что могу – найти предлог и не делать ничего. Я не знаю, хочу ли попадаться на глаза или лучше избегать его взгляда всеми возможными способами. Так или иначе, Ди не видит меня, и возможно, ничего не придётся делать.

Профессор завершает монотонную лекцию спустя час. Несколько минут трачу на то, чтобы собраться, хотя, собирать нечего, разве что саму себя. Я жду, когда Ди покинет аудиторию, только после этого выпрямляюсь и направляюсь к выходу. Тара и Анна плетутся следом. Они активно продолжают обсуждать Ди. Абсолютно всё. Их мнение построено на воображении, но моё выстроено на знании. Это смешно, ведь я вовсе не знаю его. Я знаю только то, как он целуется, но за прошедшее время всё могло поменяться. Уже подхожу к дверям, но спотыкаюсь и отшатываюсь назад, как от открытого огня.

Я не могу моргнуть, в то время как взгляд Ди холодный и стеклянный. Он проходит мимо, словно мы не знакомы. Он не оборачивается. Не заостряет на мне даже секундное внимание. Я уже не уверена, существую ли на самом деле, и хочу ли быть реальной. Я хочу исчезнуть. Вижу, что Ди принимает какой-то лист от профессора и вновь проходит мимо, растоптав меня равнодушием. В то время, как я помню и чувствую себя ничтожно, он, кажется, предпочёл забыть и ему это удалось. Как же жалко, что я именно та, кто помнит и думает о поцелуе, как о неземной любви. Я не вижу нарочитого безразличия, словно ему действительно всё равно. Именно так я познаю ту сторону медали, где ощущаю что-то, но не чувствую ничего в ответ.

Вплоть до самого вечера не могу закрыть глаза. Стоит это сделать, и возникает только одна картинка. Несмотря на каменный век в своей квартире, предпочитаю вернуться в неё, а не в дом родителей, где всё поймут спустя секунду. Они не знаю, как низко я могла поступить, но то, что что-то произошло, распознают сразу. Это вырезано на моём лбу.

Проходит час, два, три. Я продолжаю лежать в кровати и смотреть в потолок. Время перевалило за одиннадцать, и за эти несколько часов я соизволила выпить стакан воды. В конечном счёте, заставляю себя подняться и покинуть стены, которые решили сгущаться и издеваться над памятью. Выбираю дорогу ни к дому родителей, а к Мэйсу. Ужасно, что я не в силах бороться и противостоять самой себе. Иногда такое случается. При всем желании оставаться открытой и весёлой, понимаю, что порой это не получается, как бы ни старалась. Каждый человек сталкивает с этим. Каждый может быть редко, но погружается в себя и тот мрак, что существует, скрываясь под ярким светом, напоминает о себе. Я не люблю копаться в нём. Не люблю думать, что он есть. Не люблю вспоминать, что он имеется. Я хочу заколотить все щели, из которых он просачивается.

Стучу в дверь, но никаких шумов за ней не раздаётся. Я точно уверена, Мэйс дома. Не знаю, почему, но чувствую. Стучу ещё раз, и вновь никаких отголосков живого по ту сторону. Не знай я родного брата, могла бы развернуться и уйти, либо же продолжать названивать ему без конца и края, но я хорошо его знаю. Лифт туда не поднимается, поэтому проскальзываю через дверь, что скрывается в самом дальнем темном уголке. Мои шаги эхом отзываются в пустых стенах, как только нога касается металлической лестницы. Я никогда не решалась подниматься туда, но сейчас очень нуждаюсь в его компании.

Удивительно, но дверь не скрипит, когда открывается, это происходит без мельчайшего шума. Вероятно, это дело рук Мэйса, очень сомневаюсь, что ему дали ключи и позволили сюда подниматься. От увиденного, у меня перехватывает дыхание и захватывает дух. Словно весь город расстелился на ладони и теперь сияет потрясающими красками. Но вместе с этим ощущением прекрасного, чувствую неимоверный страх кануть вниз головой.

Как и предполагалось, Мэйсон тут. Он сидит ко мне спиной, опираясь на выступ и раскинув по нему обе руки, словно этот пейзаж эксклюзивно предоставили для него. Когда занимаю место рядом, он резко поворачивает голову.

– Что… – удивление поднимает его брови. – Мэди?

– Ты даже не боишься? – спрашиваю я, положив голову на его плечо.

– Как ты вообще тут оказалась?

– Ты заставил меня пойти на поиски.

– И ты сразу решила залезть на крышу?

– Там, где высоко, можно найти тебя.

– Нет, не боюсь, – говорит он, дёрнув меня за локон волос.

– Ты же можешь свалиться отсюда, или ещё хуже: тебя увидят.

– Да плевать, эта квартира стоит столько, что у меня должен быть тут личный бассейн и алкогольный бар.

– Папа убьёт тебя, если ему скажут.

– И что скажут? Что владелец квартиры залезает на крышу? Тем более, он уже был тут.

– Был? – удивлённо ахаю я, подняв голову с его плеча.

– В нашей семье только ты не любишь высоту. Ты и Эйден приёмные.

Возмущённо пихаю его в бедро и недовольно ворчу:

– Спасибо.

– А что? Я занимаюсь боксом, как и отец, мама любит высоту и адреналин, как мы. Эйден выбрал хоккей, а ты боишься спрыгнуть даже со ступеньки.

– И что?

– Подозреваю, что вас подложили.

– Придурок, – улыбаюсь я.

Не знаю, стоит ли заводить разговор о встрече, которая состоялась спустя годы. Я никогда не говорила об этом Мэйсу, скрыв и подавив произошедший момент. Я хорошо знаю брата, чувствую его всегда и везде, но не могу прийти к реакции, которую могла ожидать. В этом плане Мэйс непредсказуем. Но если учитывать, что, будучи в отношениях с его лучшим другом, уже бывшим лучшим другом, я поцеловала того, кого он тоже знал, можно рассчитывать на гнев и разочарование. Я не хочу, чтобы он смотрел на меня под другим углом. Он, конечно, не в праве судить меня, но в дальнейшем, было бы тяжело видеть его глаза, в которых скрыто разочарование. Я не хочу терять связь с ним. Я цепляюсь за неё, как за спасательный круг.

– Как прошёл день? – спрашиваю, заходя издалека, но блуждая по границе.

Уголки губ Мэйса растягиваются в довольной ухмылке.

– Отлично, меня хотели отчислить.

– Что ты натворил в первый день?

– Уже не помню, но потом я порвал бумаги и бросил их на пол. Ты должна была видеть его лицо.

– Когда-нибудь, он подпишет их принудительно сам, тогда тебе просто сообщат новости.