Страница 3 из 24
– Не терпится, что ли? – спросил Волков, сразу помрачнев.
– Не терпится, – уже зло отвечала девица. – А чего мне терпеть, в хлеву, со скотами пьяными живу. Кабак, одно слово. Ор, вонь да морды козлиные, что облизываются на меня и днём, и ночью. А жена ваша, корова толстозадая, даже к ужину ни разу не позвала. Хотя в первый же день я ей визит нанесла. Хоть девка ваша рыжая иной раз заходила, спрашивала, не надобно ли мне чего… Да и просто поговорить, а то иначе как с Сычом мне бы и словом перекинуться не довелось всё то время, что вас ждала.
– Не была бы ты такой злобной, так, может, и звали бы тебя на ужин чаще, – заметил кавалер.
– У меня в Ланне и недели не проходит без приглашения, хоть злобная я, хоть какая иная, потому что там люди живут…, – ещё злее прежнего говорила Агнес, – а тут деревня, глушь, дичь и одно быдло вокруг! С ума я тут схожу! И грязь! Грязь везде! Как ни выйду куда, так подол застирывать надо! Так что давайте уже дело делать.
Волков наклонился к ней и прорычал сквозь зубы тихо:
– Дело будешь делать, когда я тебе велю. А грязь… Грязь потерпишь, ты этой грязи до меня побольше видала, чем со мной.
Агнес насупилась, но дерзить в ответ не посмела, а он выпрямился, отвернулся от неё и задумался на время короткое. Конечно, он мог сказать ей, чтобы сидела в трактире и ждала того момента, который он сочтёт нужным, и она сидела бы и ждала, да дело было в том, что момент этот уже давно, давно наступил. Вот-вот он начнёт войну, имея у себя в тылу лютого недруга. А вдруг случится что? С горцами шутить нельзя, побить могут запросто. И побить могут так, что придётся бежать. И если удастся бежать во Фринланд, ещё повезёт ему, тамошним людишкам он долги раздал, пир устроил, вроде как и замирился, а вдруг во Фринланд сбежать не придётся? Придётся в Малене искать защиты. Что тогда? Очень легко будет в лапы графа попасть, и хорошо, если он выдаст его тогда герцогу, а ведь может и горцам выдать, даром что родственник. Нет, с графом нужно было разрешить всё до войны.
– Сегодня займусь этим делом, люди мои из-за реки приедут, сразу и займусь, думаю, что завтра и ты приступать должна, – наконец после раздумий произносит генерал.
– Уже сообщите мне, когда начинать, – поджав губы, говорит она, – и Сыча мне в помощь дайте. Он мне надобен будет.
Сон? Какой ещё сон? Не до сна ему. Отдых? После, всё после. А пока дела, дела нужно решать, те, что, кроме него, никто не решит.
Тут же за ушедшей Агнес пришёл к нему Ёган, и пока господин завтракал, он и Бригитт сидели рядом и говорили с ним.
– Тысячу людей? – у Ёгана глаза округлились.
– Кажется, больше, – отвечал кавалер, отрезая себе колбасы, – как придут Рене и брат Ипполит, тебе скажут, сколько их.
Ёган, видно, волнуется:
– Господи, да где же я столько расположу?
Волков перестаёт есть, смотрит на него недовольно:
– Ты же, болван, мне говорил, что у нас около реки земли теперь пахать-не перепахать и что ты ещё за это лето осушишь, под луга. А теперь что?
– Земли-то… Земли, да, у нас немало, и земля та хорошая, но тысяча душ людей…! Это… очень много… Это ж надо дома им строить.
– Да, и сараи строить, и скот, кур, коз купить. И землю нарезать на каждый дом для огорода, – говорит Волков.
– А дома построить до зимы, и поля распахать… Лошади, плуги! А кормить…! А кормить их чем всё это время?
– Большой обоз за моим войском едет, на пару месяцев им хватит, если экономить, а уж за пару месяцев ты придумай, где им на зиму еды взять.
– Господи, святые угодники, как же мне всё это сделать?! – Ёган чуть без чувств со стула не сползает.
– Успокойся, Ёган, – говорит Бригитт, – буду тебе помогать, коли господин денег даст, так справимся, с голода никто не помрёт.
Ёган смотрит на неё, как на святую, едва руки молитвенно не складывает:
– Ах, госпожа, на вас вся надежда, один я не справлюсь. Слыхано ли дело за тысячу душ отвечать. Страшно.
– Денег дам, сколько нужно будет, – говорит кавалер. – А вы найдите племянника моего Бруно и архитектора нашего, пусть прикинут, сколько леса, сколько кирпича нужно им на дома и на сараи будет. Посчитайте всё… Про кузнеца не забудьте, пусть помогает по мере сил, чем сможет.
И у Бригитт, и у Ёгана были вопросы к нему, он по их лицам видел, что вопросов тех много, но прибежала девка и сказала, что к господину пришли святые отцы.
– Зови святых отцов, – говорит Волков. – А с тобой, Ёган, мы после поговорим.
Бригитт и Ёган понимают, что теперь господин занят будет, встают разочарованно. Не будь тут жены, что сидела, неразлучная со своей монахиней, в конце стола, так он бы её руки коснулся, а так просто сказал:
– Госпожа Ланге, коли силы в себе найдёте, помогите нашему управляющему.
– Непременно, – обещает Бригитт, сделав быстрый книксен, – думаю в город поехать, кое-что узнать. Сейчас же прикажу карету запрягать.
Отец Семион и отец Бартоломей, ещё в недавнем прошлом инквизитор брат Николас, картину из себя представляли противоречивую. Любитель вина и женщин, дважды изгонявшийся из прихода, причём один раз самими прихожанами, отец Семион выглядел роскошно. Сутана синего бархата, вызывающе синего, как раз того цвета, что многими святыми отцами порицаем, широкий пояс, серебром расшитый, серебряная цепь с позолоченным распятием, мягкие туфли и золотой перстень с лазуритом. А отец Бартоломей, епископ маленский, как и просил его Волков, одет был в сутану тёмно-коричневую, старую, штопаную, деревянное распятие на верёвке, сандалии такие же, какие носил брат Ипполит. И подпоясан был толстой верёвкой. Так увидев их, человек незнакомый с ними решил бы, что брат Бартоломей – монах нищенствующего ордена, а брат Семион – епископ.
Тем не менее, Волков был доволен, вид епископа был как раз такой, какой и нужен, кавалер, хоть и устал смертельно, всё-таки встал, подошёл и, к удивлению всех присутствующих, поклонился и поцеловал борату Бартоломею руку. Все должны знать, что новый поп – человек высокого статуса:
– Монсеньор, как вы тут? Всего ли было в достатке?
– Всего было даже с избытком, – отвечал епископ, – брат Семион радушный хозяин. Все святые отцы из окружных мест уже были у меня, со всеми я познакомился. Даже отец Марк был, – продолжал брат Бартоломей многозначительно.
– Отец Марк? – Волков не знал, о ком говорит епископ.
– То настоятель храма в Мелендорфе, – пояснил брат Семион. – Духовник его светлости.
«Ах вот кто это, поп графа!».
– И как вам показался отец Марк? – спросил Волков у епископа.
– Достойный муж, – коротко отвечал тот.
– Может, он встретил вас без должного уважения?
– Нет-нет, – отвечал отец Бартоломей, – приехал по первому зову, как и другие святые отцы, говорил без заносчивости и спеси.
– Да-да, – поддакивал брат Семион, – говорил со всем почтением.
– Прекрасно. Святые отцы, прошу вас к столу, сейчас уже будет обед… Или поздний завтрак.
– Благодарю вас, сын мой, но совсем недавно мы отобедали. Я пришёл к вам, чтобы узнать, когда мне уже на кафедру города быть пора?
– А сегодня в Мален и поедем, – отвечал Волков беззаботно, – сейчас мои люди с обозом приедут, и сразу поедем в Мален. Понимаете, герцог велел горожанам мне ворота не открывать, так мне их епископ откроет.
– Я? – удивлялся отец Бартоломей. – Смею вам напомнить, что чина я не воинского, я ворота замков взламывать не умею. Не думаю я, что уместно будет начинать дело с противоречия мирскому сеньору.
Волков тут почувствовал, что затея эта совсем не нравится епископу, не хочет поп начинать своё служение в Малене распрей с герцогом.
И Волкова тут пробрало; тихо, чтобы другие не слышали, он сказал попу:
– Друг мой, за ваше назначение на эту кафедру я отдал архиепископу вашему двадцать пудов серебра и целую деревню людей. Целую деревню! Двести душ, мужиков, баб и детей! И просил я на кафедру эту назначить именно вас, так как думал, что вы мне помощью будете. Опорой. Что вы под себя город возьмёте, а не с герцогом в любезности жить станете.