Страница 14 из 19
– Ты зачем сюда полез-то? – я искоса глянула в нетерпеливо мнущегося Зима.
– Сам не знаю, – признался он. – Подсказало что-то.
Я медленно, оттягивая время, провела пальцем по словам, повторяя изгибы букв.
Шамир, возможно ли это?.. Что тебя слышит хладнокровный? Старая кровь-то в большинстве своём забыла, что с тобой надо общаться – и забыла, как надо общаться, а люди и подавно не знали. Они верят в тебя тихо и покорно, и на этом ваше «общение» заканчивается.
Но этот…
«…не привык быть один. Не могу быть один. Мне тошно в общине. И я ненавижу одиночество. Довольна?»
Нечаянное признание, вырванное у Зима в Ярмарочном, теперь объясняло ещё кое-что – очень, очень важное. Знающие всегда в дороге, всегда в работе – и всегда в одиночестве. Даже когда заканчивается сезонная сила. Потому что ни для кого из нас община не заменила утраченную семью и потерянных друзей. Потому что даже среди своих мы до жути одиноки.
И потому что мы и на пороге Гиблой тропы оставались всё теми же людьми, которые нуждаются в дружбе, в семье, в любви.
Так я от тоски по дому начала разговаривать с Шамиром больше и чаще, чем обычно. И договорилась до того, что стала слышать его чаще, понимать глубже и чувствовать острее. И договорилась явно не я одна.
Шамир вдруг померещился снежной птицей – он сидел на карнизе, крошечный, невесомый, сияющий, склонив голову набок. И Зим добил меня внезапным:
– Ось, а кто это? Вот там, на карнизе? Откуда мы слезли?
Я повернулась и прямо сказала:
– Это Шамир.
Знающий проглотил своё извечное «что?!» и посмотрел на меня жалобно, как заблудившийся ребёнок, которому показывают верную дорогу домой, но он уже слишком устал, чтобы идти.
– Ничего, привыкнешь, – пообещала я. – Шамир решил, что ты ему нужен, так гордись этим. Но имей в виду, что работать на него придётся больше и без бутылки. И отказ он не примет.
Зим сглотнул, снова посмотрел на сияющую, дружелюбно распахнувшую крылья птицу и понятливо кивнул.
– Доконать тебя или пожалеть? – я отвернулась от надписи и с любопытством уставилась на своего новоявленного (надеюсь, лишь на время Забытых) спутника.
Знающий кашлянул и сипло спросил:
– А что здесь написано-то?
– Это старое наречие искр, – пояснила я. – Здесь говорится, что города над нами нет и никогда не было. Что морок этот сделан для отвода глаз. Его сила проводит незримую границу с запада на восток, чтобы дальше Сердца не прошмыгнул ни один Забытый или его приспешник. И если однажды город исчезнет, это будет означать лишь одно – кто-то из Забытых хотел прорвать границу и проникнуть дальше в Обжитые земли. И тогда то, что казалось городом, сменит обличье и встанет непроходимой стеной с запада на восток.
Зим моментально сделал свои выводы из содержания записки:
– То есть Сердце сотворил не Зной?
– Видимо, нет, – нехотя признала я. – Я покопалась в памяти и увидела такой же морок, который создал кто-то из старых искр. Но тогда это, должно быть, работа нескольких старых и опытных искр. Один бы такое не сотворил… наверное.
– Или всё-таки Зной? – возразил знающий вдохновенно. – Который пошёл против остальных? И который был искрой?
– Забытые, Зим, были людьми, – отрезала я. – Хладнокровными. Это единственное, что мы помним о них достоверно. И не только мы. Пишущие, говорящие – тоже. За безлетных не скажу – они давно замолчали. А эта записка и наши чары… Это просто помощь из прошлого от кого-то из моего народа. В то время, пока одни прятались, другие рискнули и поставили заслон. И может быть, именно он когда-то не пустил Забытых дальше Ярмарочного.
Я замолчала и вздохнула – и с облегчением тоже. Потому что в предательство верить слишком больно. А вот в помощь… В помощь из прошлого верилось. Что кто-то из древних и мощных искр, у кого достало времени, сил и знаний, успел помочь. Поставил стену. И предупредил: «Это будет означать лишь одно – кто-то из Забытых хотел прорвать границу».
– Кто-то из Забытых уже здесь… – Зим озвучил мои мысли и поёжился.
– Да. Стужа. Спорю на что угодно. Не зря же зима началась раньше положенного.
…и именно в ту ночь, когда с карты Обжитых земель исчез, породив недоумение, смятение и страх, крупный центральный острог – Сердце. Я грешила на дыхание Стужи, но… Ошибся Силен. Стужа всё-таки появилась. Но и угадал – из спячки.
Записка утратила важность, и я вылезла из ямы. Заметила пса, сидевшего у противоположно столба, и вопросительно подняла брови. Он, как обычно, не ответил, лишь улёгся устало, положил голову на передние лапы.
– Ось, – раздалось любопытственное, – а про Забытых в записке прямо сказано – что «кто-то из Забытых», или ты их так сама назвала, чтобы мне понятней было? Как их называл тот, кто писал?
– Сама, – проворчала я. Вот дотошливый-то… – В те времена их называли иначе.
– Как? – Зим тоже выбрался из ямы и отряхнулся.
– Вернувшиеся.
И меня как накрыло осознанием – и страхом…
Где-то среди людей в самом обычном и затрапезном облике гуляет Стужа – Забытый из прошлого, явно пробудившийся, как и предполагал Силен, явно выжидающий… Что делать, если наши пути сойдутся?.. Я же с ним не справлюсь, хоть и поклялась убить… Я даже с этим безлетным не справлюсь, а по глупости и малолетству на Забытого замахнулась!..
– Здесь есть ещё что-нибудь важное? – я в упор посмотрела на пса.
Тот открыл льдистые глаза, медленно потянулся и снова расслабился, зажмурился. Видимо, нет. Но я всё же поищу. Пепел силы наверняка сохранился. Те, кто сотворил столь мощный морок, поди, порядком наследили. И я очень надеюсь, что это именно «те». Один такое не создаст… да, если это не Зной. Но в Зноя верить не хотелось. В такой роли он рушил всё, что я знала, и всё, во что верила. А мне слишком страшно, чтобы оставаться без главной своей опоры. Поэтому пока…
– А я бы ещё поискал, – поддержал меня Зим и смерил взглядом следующий столб, явно собираясь устроить очередной подкоп. А потом таким же взглядом смерил и меня: – Ты вроде хотела меня чем-то доконать?
Да. Разница. И древние силы Шамира. Может, это вернёт мне веру в собственные силы… Хотя в победе над тем, кто заведомо слабее, не найти ни чести, ни понимания себя. Ни уверенности в поединке с тем, кто сильнее.
Но – знающему будет полезно увидеть, какими Шамир создал своих первых кудесников. И кого повторяли те, кто творил Забытых.
Я сжала кулаки, и вокруг них вспыхнули искры. Пока неопасные, тусклые, вялые.
Зим оживился:
– Значит, ты – тот чаровник, который сильнее меня? А места нам хватит?
– Вполне, – я улыбнулась. – И мы даже ничего не разрушим.
Знающий недоверчиво хмыкнул, но трещины на его руках засияли снежным серебром, вокруг плеч завихрилась вьюга. Но, конечно, ему не хватит знаний использовать снег против меня так, как использовала бы Стужа. И, да, ещё и этому я могу его научить.
Ведь если проснулась Стужа, то и Зной… не за горами.
И, зуб даю, именно тогда Забытые и проснулись – чуть больше двух лет назад. Знать бы, отчего…
– Ось, сейчас врежу, – Зим заметил, что мыслями я уплыла в неведомые дали, и, кажется, обиделся.
Предупредил – привлёк моё внимание – и, да, врезал. Вьюга собралась в кулак, размахнулась и ринулась на меня. Я усмехнулась и пренебрежительно сплюнула. Струя искр поднялась стеной солнечного пламени, и от вьюги остались лишь вялые испарения.
Знающий нахмурился и поступил очень правильно – вместо следующей ненужной атаки попятился и задумался.
– Это первое, что я хотела тебе показать, – объяснила я негромко, гася стену, – разницу между чарами людей и старой крови. Разницу между тем, как используем силу мы, а как – вы. Потому что Забытые всему научились у нас. И развили в себе то, чего изначально в них не было. Что было только нашим.
Я снова сплюнула потоком искр. Зим посмотрел на свои руки и сообразил. Я продолжила:
– Вы используете сырую стихийную силу мира – либо грубо направленную, либо загодя заключённую в сплетённые чары. То, что знающим даёт Шамир, вы не трогаете – да, по себе осенней знаю, не трогаете. Этой силы едва хватает, чтобы пропитать солнцем кровь. Внутренний осколок силы в знающем – это мостик между человеком и стихиями Шамира. Поэтому все осколки силы в знающих одинаковы. Для создания чар они не нужны. Они дают вам способность чаровать. Понимаешь?