Западный рубеж

Разношерстная толпа — сплошная головная боль для командования. Будь мы на «суше», то для сплочения личного состава устроил бы пару-тройку занятий по строевой подготовке, наплевав, что среди нынешних «чекистов» имеются бывшие офицеры. Можно еще окопы рыть. Еще невредно соорудить, а потом дружно преодолеть полосу препятствий, да чтобы грязи побольше и рвы поглубже.

Комиссара бы мне или помощника по воспитательной работе, чтобы занимал личный состав политинформациями и чтением газет. Можно вслух.

После третьего курса я «отбывал» практику в пионерском лагере. Две смены! Спать приходилось ложиться далеко за полночь, вставать в шесть, а остальное время отслеживать — не случилось ли чего? Сразу скажу, что «этакова», о чем любят писать современные авторы: подросткового секса, презервативов, раскиданных в умывалке, девочек, отдающихся пионервожатым, или вожатых (хоть девочек, хоть мальчиков), стремящихся соблазнить малолеток не было. Возможно, это все где-то и случалось, но мне попались нормальные дети. Мальчишки в четырнадцать лет совсем не стремились забраться к подружке под одеяло, а жаждали запустить туда лягушку или вымазать понравившуюся девочку зубной пастой. Девчонки красились, выставляли свои «металлоконструкции» на обозрение мальчиков, но дальше невинных поцелуев в щечку дело не шло. Нет-нет, во все времена случались и девочки, беременевшие от сверстников в четырнадцать лет и мальчики, к пятнадцати годам познавшие все прелести секса, но это, скорее, исключение, нежели правило. Впрочем, это характерно и для сегодняшнего дня, что бы там не говорили журналисты. На журналистов нельзя сердиться. Напиши правду — кто станет читать и, соответственно, покупать, ставить лайки?

Нет, мы отслеживали иное. А вдруг мальчишки с девчонками примутся курить в кустиках, кто-нибудь отправится в путешествие по окрестностям или ночью пойдет купаться на речку? ЧП, если ребенок, уставший от режима дня и купаний по свистку, решит «дунуть» домой.

Но самым худшим, по мнению начальника лагеря и старшего пионервожатого (а я, кстати, с ними абсолютно согласен), если детки застигнуты за игрой в карты. И дело здесь не в том, что карты — азартная игра, осуждаемая как церковью, так и Уставом пионерского лагеря, а в том, что если деточки играют в карты, значит им очень скучно, а вожатый, вместо того чтобы увлечь подопечных делами, устраивать какие-нибудь конкурсы-соревнования-концерты, занимается черт-те чем.

И вот сейчас, обходя вагон, где размещался личный состав, застукал на «горячем» славную троицу, азартно резавшуюся в карты.

У меня глаза на лоб полезли, когда я увидел картежников. Ну, Семенцов, понятно, что с него взять. Прибылов, недавно вышедший из пионерского возраста, тоже ладно. Но третьим оказался Исаков! Петрович, хоть и бывший белогвардеец, но отчего-то сразу вызвавший у меня огромное уважение. А тут азартно лупит своей раскрашенной бумажкой карту соседа.

И, что самое интересное — выигрывает комсомолец Прибылов. Вон, Семенцов уже сидит без гимнастерки в одной лишь нательной рубахе (а ведь я ему, гаду ползучему, лично обмундирование выдал, из сэкономленного!), а Петрович без пояса. Это что, наше подрастающее поколение профессиональные «кидалы» или Семенцов делает то, что делают матерые картежники с новичками — проигрывают по-маленькому, а потом возвращают по-крупному?

К тому же, судя по легкому аромату чего-то спиртосодержащего, картежники еще и успели «дерябнуть».

Исаков, военная косточка, при виде старшего по должности встал — быстро, но несуетливо, соблюдая достоинство бывшего офицера и кавалера, и даже подал команду: «Товарищи… э-э…», но сбился, верно задумавшись, а что говорить дальше? Не то «товарищи офицеры», не то еще что-то.

— Вольно, — выручил я Исакова, а потом обратился к троице: — Граждане и товарищи. И, какого, простите…

Дальше я договаривать не стал, но они поняли.

— Товарищ начальник, а что такого? — блеснул очками Петрович. — Мы вне строя, имеем право…

— Карты, — протянул я руку, и картежники послушно сложили в мою ладонь расписанные от руки прямоугольники.

— Товарищ Исаков, в ВЧК вы находитесь в строю двадцать четыре часа, — сообщил я. — Предупреждаю всех в первый и последний раз. Употребление спиртных напитков, азартные игры — запрещены.

— Э, гражданин начальник, — забеспокоился Семенцов. — А отыграться? Я же…

Хм. А он, оказывается, проиграл не только гимнастерку, но и штаны. Я просто не сразу увидел.

— И барахло мне отдайте, — кивнул я Прибылову на одежду и пояса. Свернув обмундирование уголовника, сказал: — Опять-таки, в первый и последний раз прощаю, что вы играли на казенное обмундирование, что приравнивается к его незаконной купле-продаже и является не только нарушением воинской дисциплины, но и уголовным преступлением. В следующий раз все трое пойдете под суд.

— Пояс мой собственный, — возмутился Исаков.

Я бросил на колени Александра Петровича его поясной ремень, сунул гимнастерку и штаны Семенцова под мышку и собрался уходить.

— А как же я, гражданин начальник?! — завопил Семенцов.

— Еще слово — посажу в угольный ящик, прямо вот так, в нательном белье, — пообещал я. Пожал плечами: — Выкручивайтесь, как хотите.

Вернувшись в штабной вагон, где в одном купе обитал я сам, в другом машинистка с «Ундервудом», а остальное пространство занимал стол и несколько скамеек, кинул одежду в угол.

Сел за стол, принялся рассматривать карты. Понятное дело, что самодельные, работы Саши Прибылова, по формату чуть больше стандартного. Но вот изображения, мамма миа! Шестерки с десятками еще более-менее, но остальные…

Тузы: бубновый — арестантская роба, с ромбом посередине спины; червовый — легкомысленное бальное платьице с сердечком; крестовый — ряса священника с восьмиконечным крестом; пиковый — кожаная куртка, наподобие комиссарской, в которую воткнута стилизованная алебарда.

Короли либо с буйной шевелюрой, либо с лысиной. Королей пик и треф опознал сразу — Карл Маркс и Фридрих Энгельс, соответственно. Червовый, если судить по небольшой бороде и лысине — сам товарищ Ленин, а вот кто скрывается под видом короля бубен? Пышная борода, некогда роскошная, а теперь поредевшая шевелюра, очки, сократовский лоб, лысина… Ба, так это же революционер-анархист князь Кропоткин!

С дамами получилось похуже. Опознал лишь Надежду Константиновну Крупскую, в образе дамы червей, а остальных, увы. Крестовая, должно быть, Клара Цеткин, а остальные? Спрошу у художника. А вот валеты… Пиковый валет, не иначе сам Лев Давидович, узнаваемый по вздыбленному чубу, пенсне и бородке. В образе крестового валета — бородка клинышком, словно у кардинала Ришелье, фуражка — товарищ Дзержинский. Бубнового и червового валетов опознать не смог, слишком похожие. Хотя… В бубновом что-то знакомое. Етишкина жизнь! Еще бы, да не знакомое. Я каждый день вижу эту рожу в зеркале.

Вот почему так получается? Что ни художник, то с какими-то вывертами? Глядя на карты с картинками вождей, я уже с грустью вспоминал алкоголика Тимофея Веревкина. Его триптих казался невинной забавой на фоне валетов с изображениями вождей революции.

Ну Прибылов, ну зараза! Если тебя расстреляют за такие карты, то не жалко. С другой стороны, лестно, конечно, что меня поместили в один ряд с Дзержинским и Троцким, однако такой чести я еще не заслужил, да и вряд ли заслужу.

Карты бы сжечь, но что-то мне помешало. Может, если заменить бубновый валет, изобразив на нем чью-нибудь более известную рожу — Бухарина, что ли, то эту колоду можно кому-нибудь и подарить. Например, преподнести товарищу Сталину.

Махнув рукой, лег спать и проспал до самого утра. Когда в щель между оконными бронепластинами начал пробиваться утренний лучик света, вагон резко тряхнуло, он на какой-то миг подскочил вверх, а потом опять встал на рельсы, внизу завизжали тормозные колодки, отчаянно загудел паровоз. Со стороны тендера застрочил пулемет. Высадив куда-то не меньше половины ленты, стих, принявшись стрелять одиночными выстрелами, по броневагону застучали пули. В штабном купе загремел голос Карбунки: