Страница 12 из 84
Сила этого пронзила меня, как раскаленное лезвие, когда я держал все это великолепие в своих руках. Не в силах сдержать дикость своего влечения, я отпустил ее волосы, накрыл ее спину всем телом и впился зубами в ее шею над меткой, которую я поставил там ранее. Мои бедра грубо вбивались в эту влажную, бархатную киску, все еще дрожащую от сотрясений, которые подталкивали мой оргазм все ближе и ближе к поверхности.
— Vienimi dentro, capo mio.
Сначала слова не были услышаны. Я был так поглощен плавным, тесным скольжением моего члена внутри нее в погоне за оргазмом, что не услышал слов, а когда понял их, подумал, что ослышался.
Елена была всем классом и элегантностью, туго затянутым консерватизмом.
Чтобы заставить ее расплавиться для меня, задыхаться для меня, требовалась работа. Чтобы заставить ее говорить грязные вещи, требовались уговоры и сексуальное принуждение.
Но вот она говорила мне задыхающимся, но требовательным шепотом: «войди в меня, мой капо.»
И это было то, что нужно.
Зверь внутри меня вырвался из оков и опустошил ее. Я безжалостно прижимал ее к себе, вбиваясь в ее горячую киску, мое дыхание доносилось до ее уха, когда я хрипел и стонал от жестокости наслаждения, кипевшего внутри меня. Секунды спустя удовольствие пронеслось по моему позвоночнику, как удар молнии, и я взорвался внутри нее, сильно ударяясь членом о тугие стенки ее киски, наполняя ее струей за струей горячей спермы.
Она задрожала, когда я наполнил ее, наклонив бедра вверх, так что я оказался глубоко внутри нее, у самого входа в ее лоно.
Это напомнило мне, неожиданно и шокирующе, что мы не пользовались защитой и не говорили об этом.
— Без презерватива, — пробурчал я, способный только на это, прижимаясь лицом к ее шее и вдыхая аромат ее духов Шанель №5 и аромат ниже, который полностью состоял из секса, Елены и меня, элементарно смешанных вместе.
— Без, — согласилась она, но ее голос был мягким, почти нежным. Нежно, почти застенчиво, она положила руку на мою свободную, одна все еще обхватывала ее горло, а другую на мой живот, и прижала меня к себе. — Все в порядке. Беременность для меня, к сожалению, всё еще маловероятна.
— А если это случится? — потребовал я, когда что-то болезненное скрутило мое нутро. — Если мы сделаем ребенка? Потому что, Елена, я не намерен прекращать трахать тебя и наполнять своей спермой.
Она снова задрожала, ее светлые глаза поймали мой темный, затененный взгляд в зеркале.
— Я не знаю... Раньше я хотела сначала выйти замуж, иметь жизнь в стиле американской мечты с белым забором. Но теперь... теперь я не знаю. Все, что я понимаю, это то, что твой мир, а может быть, и наш мир сейчас опасное место для рождения ребенка.
— Да, — согласился я, соединяя наши пальцы на ее шее, проводя большими пальцами по ее замедляющемуся пульсу. — Но не для нашего ребенка. Не тогда, когда у него или у нее будешь ты в качестве щита, а я меча.
Эмоции вспыхнули в ее глазах так ярко, что ослепили меня, как солнечный свет на стали. Она попыталась скрыть это, моргая и опуская выразительный взгляд на раковину, будто это было очень интересно.
Я использовал наши соединенные руки, поднимая ее подбородок, заставляя ее посмотреть на меня.
— Между нами нет ничего постыдного, lottatice mia (пер. с итал. «мой боец»). Я не позволю тебе стесняться своих эмоций со мной. Стыдиться мечты, которую, я надеюсь, ты разделишь со мной. У большинства людей есть причины бояться меня. Я покончу с ними, не моргнув глазом, даже за малейшее оскорбление меня или моих близких. Но ты? — я провел носом по ее изящной шее и прижался открытым ртом к ее щеке. — Тебе нечего бояться меня, поняла? У тебя было достаточно поводов для страха в жизни, и я разнесу в клочья всю вселенную, если она посмеет снова причинить тебе вред. Ты меня поняла?
Она прикусила губу, помада стерлась до бледно-красных пятен.
— Я боюсь не столько тебя, сколько себя. У меня есть склонность разрушать все хорошее, что у меня когда-либо было. А ты, несомненно, лучшее из них.
Я медленно вытащил свой размякший член из нее, двигая рукой вниз, чтобы прижать ее к себе. Наша смешавшаяся сперма просочилась между пальцами и одинокой дорожкой стекала по внутренней стороне бедра. Я прижался к ее горлу, глядя в затуманенные штормом глаза, и дал ей обещание, которое не собирался нарушать.
— Tu si l'azzurro dò mare sì duci e si amar, — сказал я ей.
Ты как море, сладкая и соленая.
— Моряк не покидает море, потому что оно штормит, и не прощает океану его настроения. Я не намерен отказываться от тебя, Елена, потому что нет такой части тебя, которую я не считал бы достойной и очаровательной. Если все закончится, то только потому, что ты сама решила положить этому конец и отказываешься позволить мне бороться за то, чтобы вернуть тебя.
— Я не хочу этого, — прошептала она, так тихо, что это было едва слышно.
— Тогда я с тобой, — пообещал я, запечатывая слова поцелуем в эти полные красные губы.
И когда я оторвался, она яростно притянула меня обратно, произнося эти же слова в мои раздвинутые губы, словно садовник, сажающий семя.
— Io so
Глава 5
Елена
Неаполь был городом контрастов. Говорят, что человека формирует место его рождения, город, в котором он вырос, так что я стыдилась и гордилась этим, как в лучшую, так и в худшую сторону, поэтому Неаполь был моим домом.
Мы проехали по улицам города на длинном, низком Ламборджини, который появился возле виллы Рокко Абруцци в центре города, пока мы были заперты внутри. Данте взял ключи у прыщавого юноши в футбольной майке S.S.C. Napoli и с шестью золотыми цепочками на тонкой, почти хрупкой шее. Невозможно было смотреть на него и не представить Себастьяна в том же возрасте, если бы он поддался давлению Каморры и вступил в их ряды.
Данте уловил мою легкую дрожь, но не сказал ни слова, помогая мне забраться в низкую машину и закрывая за мной дверь, окликнув Фрэнки, который садился в черный Рендж Ровер, задерживающийся посреди улицы, несмотря на гудящий транспорт.
На самом деле, мы оба были странно молчаливы, пока ехали по улицам. Возможно, он был погружен в воспоминания, как и я, хотя мне казалось нереальным, что Данте мог существовать в городе в то же время, что и я. Это романтично и глупо, но я была уверена, что должна была почувствовать его в атмосфере, магнитную силу, притягивающую нас друг к другу через стены, покрытые штукатуркой, и ограждения из цепей.
По показной вилле Рокко и гладкому Ламборджини, на котором мы сейчас проезжали по улицам, было очевидно, что впечатления Данте от города значительно отличаются от моих собственных.
Когда мы въехали в Форчеллу, испанский район, я наконец-то узнала родной город. Здесь было бесчисленное множество бедных домов с одной или двумя комнатами, выходящих прямо на улицу или забитых в переулки, которые были магистралями города. Один мужчина спал лицом вниз на земле возле больницы, используя в качестве подушки мешок со старыми лимонами. Проститутки задерживались в открытых дверных проемах, частично завуалированных кусками яркой ткани, а дети носились по улицам, выполняя поручения родителей, отбивая футбольные мячи от стен на улицу, где они попадали под старые брошенные машины.
Это не гламурная Италия, не Италия для туристов.
Это моя Италия.
У меня болела грудь, когда я быстро проносилась по улицам. Это было странное и тревожное осознание того, как далеко я ушла от своего детства, когда я сидела здесь с человеком из мафии в машине за сто тысяч евро на пути к тому, что, несомненно, будет очередной роскошной виллой, подобные которой туристы и мечтатели всегда представляли себе как квинтэссенцию моей страны.