Из глубины

На звук разбитого стекла тотчас же появилась квартирная хозяйка. Не подумайте, что мой вид привел ее в замешательство, нет. Она спокойно вышла из комнаты, но вскоре появилась снова в сопровождении двух учтивых молодых людей, которые ласково говорили со мной и увезли на извозчике в некий дом, где мне подлечили расшалившиеся нервы и израненную душу.

Когда я был отпущен, то решил посвятить досуг изучению повадок мотыльков и бабочек.

Таким образом, однажды, я и оказался на Вашей, Милостивый Государь, лекции в Музее естественных наук. Стоит ли говорить, что демонстрируемый Вами «новый вид» я узнал сразу же – это была последняя, из мною написанных, бабочек, та самая с ликом Богородицы. И что бы тот священник ни говорил, бабочку эту создал я, а вовсе не Господь. Поэтому слезно умоляю, вернуть мне мою собственность, которая нынче покоится у вас на парчовой подушке, намертво сколотая булавками. А также, прошу компенсировать мне ее смерть в размере десяти рублей.

Всегда Ваш

Андрей Петров, живописец.

Эмма

Впервые Йона увидел Эмму еще до ее рождения.

В тот день нянька Федора по секрету сообщила ему, что скоро в доме появится еще один ребенок – брат или сестра Йоны. Мальчик, конечно, не поверил, ведь он уже знал, откуда берутся дети, но аисты в этот год не свили ни одного гнезда в округе. Откуда же взяться этому малышу? Но назвать няньку лгуньей не решился, потому что старшим грубить нельзя. Так всегда говорила мама. До самого обеда он молчал, погрузившись в собственные мысли и даже за десертом не попросил добавки, хотя в тот день были печеные груши с медом – его любимое лакомство. Как только унесли со стола, он словно очнулся, и сам поразился собственной беспечности, поэтому решил отправиться на кухню и разведать, что там с грушами. Вдруг удастся добыть хотя бы одну и съесть ее тайком, спрятавшись в сарае за ворохом сена. Мама не разрешала кусочничать. Это было обидное слово, но еще обиднее было остаться без добавки.

В кухне сидела Федора и вела нескончаемый разговор с кухаркой. Йона вздохнул, поняв, что план провалился. Закопченные балки потолка, с которых свешивались связки лука и чеснока, запах сушеных трав, хранившихся на деревянных полках под самым потолком, и особенно погасшая печь, зияющая провалом, бесконечным в своей черноте, вызывали в мальчике тоскливые чувства. Несмотря на то, что окошко с цветными стеклами было распахнуто настежь, и зелень сада, словно рвалась в комнату, ему до боли захотелось на воздух. Он ухватил Федору за руку и потянул к дверям.

– Погоди, малыш, – сказала она, – немного погоди и потом пойдем. Вот только договорим с Мартой.

От нечего делать он принялся рассматривать серебряные кольца, унизывавшие почти каждый федорин палец. Это были все старинные кольца с чернением и разноцветными камушками. Особенно много было голубых, как небо. Федора называла их турецкими, но мама как-то объяснила, что настоящее их название «фирузэ», что значит камень счастья. Но принесли ли эти украшения счастье Федоре – Йона не знал. Она была молодой вдовой. Непонятное слово «вдова» не вызывало никаких ассоциаций. Но вот молодой, Федора уж точно не была. Молодая – это соседская девчонка Янка, ровесница Йоны. Мальчику семи лет любой взрослый кажется жутко старым.

– Пойдееем, – протянул он, поглаживая пальцем круглый голубой камушек.

Но Федора говорила с Мартой о женихах. Разве можно прервать такой интересный разговор?

– Иди пока сам. Погуляй в саду. А я вот тут из окошка буду тебя видеть.

Йона побрел в сад, там под окнами кухни возвышалась горка песка, и валялся грузовичок, забытый мальчиком вчера вечером. Ночью прошел дождь, и весь песок был словно исколот иголками, пахло сыростью. Задетый ненароком куст смородины, стряхнул водяную пыль, от которой озноб пробежал по коже. И непонятное ощущение скорой беды сжало своими ледяными руками маленькое сердце, не знавшее до сих пор никаких тревог.

За забором мелькнуло что-то белое, качнулась ветка, и тут же раздалось тоненькое хихиканье. Янка!

– Янка! – радостно крикнул Йона и бросился к забору. – Янка, ты аистов видела?

– Не видела, а зачем тебе? – между досками показался блестящий голубой глаз. – Не прилетали еще. А мне нельзя с тобой водиться – вы богатые.

– Ладно, пусть. Не увидят. – Отмахнулся Йона. – Понимаешь, аисты приносят детей, а у нас скоро будет ребенок. Только, откуда же он возьмется?

– Вот ты глупый! Дети выпрыгивают из маминого живота, а про аистов взрослые все врут. И я пошла, а то если увидят, заругают. Хорошо вам богатым, а мне еще кашу варить.

– Кашу варить… Задавака. Без тебя не сварится эта каша.

Но Янка уже убежала. Всегда так – ни один важный разговор до конца не доведет. То у нее каша, то стирка.

Загадочные слова Янки нисколько не рассеяли тревожные мысли мальчика. Выпрыгивают из живота мамы. Брррр…. Нет, все-таки аист звучит убедительнее. Кого бы спросить? Отец на работе, и мама куда-то ушла. А Федора, ей-то откуда знать, у нее нет детей. Может дойти до замка? Вот он тут – рукой подать. Нет, нельзя – это папина работа, дети не должны мешать работать взрослым.

Вот давеча Янка сказала, что они богатые. Наверное, в деревне они самые богатые, потому что папа служит смотрителем музея. Они думают, что замок принадлежит Йоне? В замок любой может прийти, заплатить деньги и смотреть, сколько влезет. Йона тоже там был. А еще там были туристы. И одна смешная старушка в коротких штанах, похожих на штаны маленького мальчика, подарила ему вещь. Коробочку, под крышкой которой притаилась музыка. Стоило ее открыть, как невидимые колокольчики начинали вызванивать нежную мелодию. И сразу хотелось свернуться под одеялом и уснуть. Каждый вечер, укладываясь спать, Йона непременно слушал колокольчики. Это было неизменным ритуалом вот уже целую неделю. Он только переживал, что однажды музыка умолкнет навсегда, но папа сказал, что просто нужно будет поменять батарейку и мальчик успокоился. Конечно, у Янки и ее младших братьев таких игрушек не было. Йона вздохнул. Он бы и подарил свое сокровище, но ведь тогда у него самого ничего не останется. «Просто вынесу ее завтра в сад, – решил он, наконец. – Вот и Янка послушает. Это же просто музыка, она для всех».

Вечером Аурика, как всегда, сама умыла сына. Расчесала его кудри, приговаривая:

– Ты – мой принц. Ты – мой красавец!

Принц уворачивался от щетки, морщился и ныл. Он согласился бы быть вовсе не красавцем и даже не принцем, лишь бы постричься налысо и не испытывать ежевечерние муки. Щетка нещадно драла волосы. Нужно было еще о стольких вещах успеть подумать перед сном, но как тут думать, когда выдирают волосы прямо с мыслями? Наконец ритуал был закончен, и Йона нырнул под одеяло. Мама чмокнула его в голову, притушила ночник в виде лилии и ушла, прикрыв дверь. Интересный этот ночник – вроде и лампочки никакой нет, а светятся почему-то только края лепестков розовым и зеленым. Папа говорил, что лилия сделана из светопроводящей пластмассы. Света она не дает, поэтому кажется, что просто висит в темноте, зато можно сразу угадать, если проснешься – где стол, а где стена. Хорошо, что чудовищ в комнате Йоны не водится. Иначе лилия не спасла бы – вон по углам какая темень стелется. А дверь-то неплотно прикрыта и оттуда падает на стену светлый лучик. Йона прислушался, из соседней комнаты доносились голоса. Там спальня родителей. Интересно, о чем они говорят?

Йона осторожно спустил ноги с кровати, и, не надевая тапочек, на цыпочках пробрался к двери. Самое трудное в такой ситуации – не сопеть. Нужно прижаться к стене и изо всех сил сдерживать дыхание. В узенькую щель было видно, что Аурика сидит перед зеркалом и… расчесывает волосы. Это ее любимое занятие. Папе повезло больше всех из семьи, он почти лысый, а то замучила бы и его.

Но тут раздался папин голос и Йона обратился в слух.