Страница 4 из 12
– А я пока не работаю, если не считать работой занятия живописью. Но это творчество даёт мне довольно регулярный самостоятельный доход. Конечно, на квартиру я бы не смогла заработать, её купил папа. Он меня балует и опекает. Вы ведь не считаете, что в двадцать один год стыдно зависеть от отца?
– Можно бы уже и на «ты» перейти. Конечно, я гораздо старше, но мы уже так изрядно выпили за близкое знакомство.
– Наверное, вы правы, – согласилась Кристина, немного смутившись. Тем, что мне лет уже порядочно? Или тем, что мы изрядно набрались?
– А чем занимаются твои родители? – я стойко поддерживала непринужденную дружескую беседу.
Неожиданно я задела больное место:
– У меня только папа… Маму я даже не помню. Она погибла, когда я была совсем маленькой. В автокатастрофе. Больше я ничего не знаю, а папа очень не любит об этом говорить. Может, он был за рулём, когда все случилось, и до сих пор чувствует свою вину?
– А где ты жила до сих пор, пока не переехала в наш дом? – спросила я, чтобы сменить тему.
– Мы с папой жили вдвоем в большом доме в посёлке Валентиновка. Н-не думай, – с некоторым усилием произнесла Кристина, обращаясь ко мне на «ты», – это совсем не скучно. Папа у меня умный и весёлый. У нас много друзей: моих, его и общих. Они приезжают в гости, иногда застревают надолго. Также в доме живут овчарка Барон и две кошки мурзиковой породы. В отдельном домике возле ворот обитают охранник с женой и своей собственной собакой. Ирина, жена охранника, помогает управляться с хозяйством. Ещё приходит женщина из посёлка убирать и готовить, когда у нас много гостей.
Кристина замолчала и обвела захламленное пространство комнаты задумчивым взглядом. Я терпеливо ждала продолжения, тем более что спешить было некуда. Тётя Шура похрапывала и причмокивала во сне.
– У папы своя архитектурная мастерская, всегда много заказов, поэтому он может себе позволить жить, как ему нравится, – немного виновато, как мне показалась, сообщила девушка. – И даже баловать дочку. Он хотел, чтобы я тоже стала архитектором. Но я уже на первом курсе института поняла, что это не для меня. И ушла учиться живописи.
Кристина надолго замолчала. Затем снова заговорила отчего-то совсем тоскливо.
– Папа очень часто уезжает по своим делам. И мне так неприятно оставаться одной в большом доме. Даже страшно, как это ни глупо. Особенно в последнее время, когда меня стали мучить эти ночные кошмары. Я во сне тону, выбегаю из горящего помещения, меня преследуют, пытаются убить. Боюсь просыпаться ночью, боюсь спать. Боюсь выключать свет и заходить в тёмные углы дома. Боюсь тишины и шорохов, боюсь поворачиваться спиной к дверям и окнам… И вообще, если я останусь жить с папой, он никогда больше не женится. И даже женщину домой не приведёт, – уже бодро закончила Кристина. – А ведь ему только пятьдесят лет. Совсем не старый для мужчины, правда, ведь?
– Не старый и для женщины, – довольно плоско пошутила я и снова сменила тему. – А ты уже все вещи привезла?
– Нет ещё, – вздохнула Кристина. – Остались ящики с красками и кистями, постельное бельё и кое-какая одежда. Но мне как-то жутковато подолгу лазить по углам и кладовкам, а просить Ирину пошарить вместе со мной стыдно. Как ты думаешь, это не начало помешательства? Говорят, художники часто сдвигаются мозгами.
– Это просто усталость или нервное перенапряжение. Со многими студентами случается. И не только с ними… А хочешь, я с тобой поеду в вашу Валентиновку. Завтра всё равно нечего делать. Мне даже интересно будет.
– Правда?! – обрадовалась девушка. – Но я могу поехать только после двух, мне с утра в академии обязательно нужно появиться.
– Ой, девочки, как славно я подремала! – подала голос неожиданно очнувшаяся Шура, затем она заговорщически подмигнула и сообщила таинственным шёпотом. – Пятьдесят лет для женщины совсем ещё не возраст. Вот я, например, пятьдесят лет назад была совсем дитём…
Глава 3. Большие и маленькие тайны Кристины (Утро понедельника, вечер и ночь на вторник)
Вода клокотала и бурлила, увлекая девушку всё дальше от тепла и огней крошечного, но казавшегося надёжным, клочка суши. Дальше от людей и возможного спасения. Она ещё боролась с ревущим потоком, но сил оставалось меньше и меньше. И только ужас, растущий с каждой секундой страх, заставлял её барахтаться на поверхности, отчаянным усилием выбираться из-под волны, упорно накрывающей с головой своими мокрыми, бесформенными и жёсткими лапами. Вдруг что-то сильно хлестнуло по ногам, обвило, сдавило, потащило в тёмную жуткую глубину. «Морская змея», – успела мелькнуть страшная мысль. Вот и конец, меркнущее сознание выхватило на секунду кусок мрачного, с рваными багровыми отсветами, неба.
***
Проснулась я от странного скрипа и ворчания. В комнате было ещё совсем темно. Раздался резкий стук, и снова что-то заворчало:
– Фр-рр, хр-рр. Фью-усть!
Я беспокойно заворочалась в постели, но вставать было лень. Глаза понемногу привыкали к темноте, чему немало способствовали горящие зелёные кошачьи глаза. Алиска сидела напротив на маленьком столике и неотрывно смотрела на меня. Заметив, что я проснулась, кошка громко мяукнула.
Снова что-то хлопнуло, заскрипело, зашуршало…
Ну, конечно, оставила в кухне форточку настежь. Поднялся ветер, и теперь они вместе хлопают, шуршат и хрюкают. Форточка с ветром, то есть. Проснувшись окончательно, я резко села на кровати и спустила ноги на ковёр. Внезапно закружилась голова, оказывается, в ней тоже уже некоторое время гудит и звенит. Я с усилием пошевелила мозгами и вспомнила вчерашний вечер с кошмарными разговорами. То есть, про кошмары. Что ж это мы такое жуткое пили? Ага! Тётя Шура самогонку принесла. Своего производства. А потом мы сидели на полу и пели романсы. Нет, это Шура пела, а мы с Кристиной сплетничали. Про нас обеих, и немножко самогонщицу нашу прихватили языками.
А что отмечали-то? Ну, конечно, новоселье! И я что-то наобещала новой соседке. Что-то принести или изготовить. Вряд ли испечь, на такое я и спьяна не решусь. Вспомнить бы! Я поплелась на кухню, с трудом волоча босые ноги по холодному полу. Голова трещала всё сильнее. За окном бесновался ветер, опасно дёргая мою родную форточку. Я захлопнула её, щёлкнула задвижкой и тяжело опустилась на табуретку. Если не выпью кофе, то голова, чего доброго, треснет. Лечиться коньяком совсем не хотелось. Что же я такого могла наобещать? Ничего, чашечка-другая кофейку покрепче, да с шоколадкой. Глядишь, и прояснение наступит.
Дрожащими руками я бухнула изрядную толику кофе в турку, зажгла горелку… Родной привычный аромат проникал в организм, и ему, бедняге, постепенно становилось легче. Что-то уже припоминается: то ли мы на дачу собрались с Кристиной и тёткой Шурой, то ли в музей… Тьфу ты, чёрт! Да это ж я Кристине обещала помочь картины и краски забрать из папашиной деревни. Её папаши, не моего, понятно. И это определенно без Шуры.
А я для чего-то очень нужна. То ли машины у Кристины нет, то ли боится она какую-то прислугу в доме. Или собака там злая? Но главное я уже вспомнила, а остальное мне Кристина объяснит. Теперь бы прийти в пригодное для поездки состояние: холодный душ, крепкий чай. И ещё раз в том же порядке. Выйти на ветерок проветриться не получится, так как я ни за что не могла вспомнить, на какое время намечено мероприятие.
Под душем меня осенило: Кристина отчего-то боится папочку и смывается, пока он где-то в командировке. Стоп! А квартира-то откуда взялась? Папочка же и купил. А как же тогда с тайным переездом? Ах ты, Господи, вспомнила: папочка-то женится, вот дочка ему теперь и мешает. Что значит трезвый аналитический ум!
***
Кристина зашла за мной в три часа. В короткой ярко-красной курточке и вполне ковбойских джинсах она была исключительно хороша. Мне немедленно захотелось сесть на диету. Вот прямо сейчас и начну голодать, тем более что как раз успела пообедать. Девушка смущённо теребила сумочку: