Он приходит по пятницам

– Электрик наш. Уволен полтора года назад. Мизулин Александр Петрович, – мигом вытащила она из своей натренированной памяти необходимые сведения. А затем, порывшись в своих шкафах, вытащила тоненькую папочку-скоросшиватель – «Личное дело».

– Так… Записывайте. Мизулин – ну, это я уже говорила. Тридцать шестого года рождения, русский, беспартийный. Работал у нас чуть больше года и уволен по собственному желанию в феврале прошлого года. Записей о взысканиях или поощрениях за время работы в институте нет. Военнообязанный, младший сержант запаса. Разведен, выплачивал алименты на оставшуюся с женой дочку. Проживал по адресу: Артиллерийский проезд, дом 3, кв. 14. Всё. Остальное тут вам, наверное, не интересно – его заявления, характеристики, инструктаж по технике безопасности и так далее.

После этого рапорта, захлопнув папочку и протянув ее капитану, она перешла к неофициальной, так сказать, части. По ее словам, работал Мизулин нормально, претензий к нему не было, толковый, квалифицированный – он с образованием: закончил ремесленное училище, к нам пришел электриком пятого разряда, – но имел свойственную многим нашим соотечественникам одну, но пагубную страсть… Алкоголиком в медицинском смысле назвать его было нельзя (по крайней мере, кадровица, ничего про его лечение и диагнозы не слышала), но окружающим видно было, что почти весь круг жизненных интересов этого индивида замыкается на «выпить», «добавить», «посидеть с друзьями», «поправиться» и так далее. Пьяница он был, чего там… и сам особенно не скрывал, – резюмировала рассказывающая свою характеристику, – оттого, верно, и с женой разошелся. На работе его пьянство вроде бы не сказывалось, но после того, как он был несколько раз замечен в рабочее время не то в легком подпитии, не то в состоянии тяжкого похмелья, было решено с ним расстаться. – У нас видите ли оборудование сложное, энергоемкое, даже своя подстан­ция потребовалась, высокие напряжения… долго ли до аварии или несчастного случая… кому ж охота из-за пьяницы своей головой рисковать. Вот и Василий Суренович подтвердят – с ним вопрос обсуждался… Присутствовавший при разговоре замдиректора молча кивнул головой, но от своих комментариев воздержался – он вообще был очень немногословен в общении с милиционерами и, сделав вызов, никакой собственной инициативы не проявлял. Возможно, был озабочен и прикидывал, чем вся эта история может грозить НИИКИЭМСу и ему лично.

Из дальнейшего рассказа начальницы по кадрам следовало, что она пригласила Мизулина и, объявив о решении высокого начальства, предложила ему написать заявление «по собственному желанию» – чтобы не портить ему трудовую книжку. Тот несколько поупирался и пытался заверить своего непосредственного начальника, что он, дескать, всё осознал и что… Но главный инженер остался непреклонен: решение уже принято и согласовано. Действительно, зачем ему было брать на себя эту головную боль – электриков что ли мало? Может, он с кем-то уже и переговорил заранее. Проштрафившемуся работяге не оставалось ничего другого, кроме как уволиться. Но ушел он по-мирному, без скандала. Так ведь и с ним поступили по-человечески, ни выговора, ничего… характеристику дали положительную… Не было у него причины обижаться – сам же виноват был.

Выслушавши такую пространную справку об интересующем его кадре и удостоверившись через милицию, что Мизулин прописан по прежнему адресу, командовавший следствием капитан с кем-то переговорил, в результате чего на квартиру убитого выехала отдельная группа с заданием выяснить всё, что только можно, о жертве преступления и поискать каких-нибудь улик, могущих пролить свет на мотивы убийства и выявить подозреваемых.

Пока капитан разговаривал с тем, с другим, с третьим, приехавшие с ним сотрудники тоже времени даром не теряли. Труп через некоторое время увезли на специально приехавшей машине, и с ней уехал и судмедэксперт, пообещавший капитану не тянуть со вскрытием и оперативно информировать о его результатах. Специалист по дактилоскопии – предварительно сняв отпечатки пальцев покойника – обсыпал своим порошком всё, что только можно: дверные ручки, косяки, выключатели на всех этажах, краны в туалете и тому подобные поверхности, на которых можно было ожидать выявления искомых следов. Но значимых результатов эта деятельность не дала – то есть кое-какие отпечатки обнаружены были и фотограф их заснял, но ни один из них, по мнению дактилоскописта, не принадлежал покойному. Напрашивался вывод, что в здании он действовал в перчатках, либо был убит сразу после того, как оказался в институте, и еще ни к чему не успел прикоснуться. Маловероятно, конечно, но кто его знает, как было на самом деле. Кстати сказать, перчатки также обнаружены не были – карманы убитого были абсолютно пусты, и если бы не свидетельства Хачатряна и Анны Леонидовны – а ведь это было чисто случайным обстоятельством – следствию бы, наверное, пришлось еще долго разбираться, кем был убитый.

Прервусь на минуту и объяснюсь с читателем: я уже в который раз употребил слово «следствие», хотя я сильно сомневаюсь, уместно ли оно в данном контексте и не вернее ли было бы использовать здесь термин «дознание». После не слишком внимательного чтения книжек про советскую милицию или после просмотра фильмов такого рода (вроде «Следствие ведут знатоки») складывается впечатление, что вступающие в схватку с преступниками следователь и его ближайшие соратники непосредственно участвуют во всех перипетиях и фазах этой борьбы. Они выезжают на место происшествия, фиксируют оставленные злодеями следы, проводят обыски и аресты, разыскивают устроенные бандитами и расхитителями тайники с золотишком, бриллиантами и долларами, сами на служебных «Волгах» гоняются за убегающими жуликами, участвуют в перестрелках на пустынных этажах недостроенных зданий и сами же защелкивают наручники на запястьях бандитов, уже смирившихся со своим проигрышем и отбросивших оружие. Однако, по-видимому, всё это – лишь художественная условность, а на деле следователи почти ничем из этого перечня не занимаются. Для этого существуют специальные органы дознания и розыска (и, вероятно, еще какие-то неизвестные мне милицейские структуры). Следователь, насколько я понял, работает почти исключительно с уже готовыми документами: протоколами осмотров, опросов свидетелей, обысков, изъятий, результатами проведенных специалистами экспертиз и тому подобное. Он может проводить допросы и очные ставки, беседовать с потерпевшими и представителями общественности, принимать разного рода заявления и ходатайства, но главная его задача – организация и координация деятельности разнообразных участников предварительного следствия, в число которых входят и органы дознания. Следователь должен сводить воедино все полученные в ходе следствия материалы, систематизировать их и затем подготовить на их основе передаваемое в суд обвинительное заключение (или же обосновать принимаемое им решение о прекращении уголовного дела). Гоняться на визжащих тормозами автомобилях за удирающими бандитами ему, скорее всего, и не приходится – это, если понадобится, делают совсем другие люди.

В недрах юридических служб органы дознания и органы следствия четко отграничены друг от друга, а их полномочия и обязанности определяются разными законами и внутренними нормативными документами. Несмотря на то, что они совместно делают общее дело, это разные организации (у каждой – свое начальство), вступающие в сложные взаимоотношения, в которых непросто разобраться человеку со стороны. Конечно, почти то же самое можно сказать и о различных подразделениях и структурах, входящих в состав любой крупной организации, где множество людей занимается каким-то общим для всех делом: что-то они строят, производят, изучают, планируют и так далее. Так, например, Миша долго пытался мне втолковать, как соотносятся между собой дирекция стандартного НИИ, его Ученый совет и функционирующий при нем же «защитный» Ученый совет, в котором сотрудники защищают кандидатские и докторские диссертации. С одной стороны, не думаю, чтобы это было так уж сложно и непостижимо для всех тех, кто сам в жизни с подобным не сталкивался, а с другой… я быстро махнул на все эти сложности рукой – зачем мне всё это?