Страница 24 из 82
Принимая во внимание почтенный возраст описываемой здесь женщины, можно, без боязни ошибиться, утверждать, что в детстве она была крещена и со своими родителями или бабушкой посещала церковь, слышала разъяснения родных о загробном мире, о воскресении Христа и других евангельских и библейских чудесах. Если же ее детство проходило в сельской местности, то практически неизбежно, что она была наслышана о леших и домовых, о зловредных мертвецах, не желающих успокоиться в своем последнем пристанище или вырванных из вечного сна человеческими заклинаниями (волхва словами пробужденных), о колдунах и ведьмах, русалках (то есть утопленницах) и оборотнях. Не знаю, как сейчас обстоят дела, но еще относительно недавно жизнь в русской деревне предполагала обстоятельное знакомство с такими, существовавшими в течение многих тысячелетий поверьями. Пусть даже люди, рассказывающие такие былички, и не верили полностью в их содержание, но оно и не отвергалось ими как нечто абсолютно невероятное. Слышанное от других передавалось как рассказы о событиях, действительно имевших когда-то место, – пусть и отдаленных во времени и пространстве. Люди говорят, а следовательно, как-то так оно и было, – а как же иначе, дыма без огня не бывает.
Впоследствии пионерское детство, школьное воспитание, долгие годы жизни в городской среде, практически безрелигиозной и даже гордящейся своими современными взглядами и свободой от дедовских предрассудков, привели, по-видимому, к появлению у Анны Леонидовны ее материалистического мировоззрения. Трудно сомневаться, что, говоря о своем неприятии суеверий, она вовсе не кривила душой – да и зачем ей было обманывать следователя в этом смысле? Она и в самом деле не верила в блуждающих мертвецов, и все же – как мы еще увидим позже – нечто в ее позиции по отношению ко всякого рода чудесам явно переменилось, произошел некий трудно уловимый сдвиг. Люди вообще устроены далеко не так рационально, как это им самим кажется. Не редко человек и не верит в нечто, и с жаром опровергает возможность чего-то подобного, отдающего потусторонним миром, но такая осознанная позиция вовсе не исключает того, что несуществующее, по его мнению, потустороннее подспудно страшит его и может сильно влиять на его действительное поведение. Тех читателей, которые со мной в этом не согласятся, я бы попросил сказать, многие ли из числа их знакомых, да и они сами, согласились бы посидеть в одиночестве часок ночью на кладбище? А ведь чего, казалось бы, бояться? Мертвые-то, как известно, не кусаются. Так вот. Что-то подобное можно предположить и по поводу противоречивых чувств нашей героини: может, она по привычке еще и не верила в блуждающих мертвецов, но уже начинала их бояться.
Но об этом еще будет разговор в дальнейших главах, а пока что вернемся в институтский коридор, в котором началось следствие по делу об убийстве неизвестного.
Хотя я и назвал убитого «неизвестным», но так имело смысл говорить только в самом начале следствия, а на деле идентификация личности покойного была произведена очень быстро – в тот же самый день. Уже в разговоре с дежурным по городу Хачатрян сказал, что убит «бывший работник НИИКИЭМСа». Естественно, то же самое он сообщил и приехавшему капитану, но, к сожалению, не смог назвать фамилию опознанного им человека – в лицо опознал, но никаких его данных не помнил. Когда после осмотра врача вахтера попросили выйти в коридор и внимательно посмотреть на убитого, она уже твердо держалась на ногах и без видимых колебаний подошла к трупу – уже взяла себя в руки, надо полагать. Несколько секунд она внимательно разглядывала лежащего и затем уверенно заявила: Да, мне он знаком – электромонтер наш, Саша его все зовут. …Звали. Но его уже давно не видно было, может, он и не работает больше в институте. Из дальнейших расспросов выяснилось, что фамилии его она не помнит, да, скорее всего, и не знала никогда, знакомство их было крайне поверхностное – ключи как-то брал, спрашивал, нет ли заявок на его работу, вот и всё, – другие вахтеры звали его Сашей, а фамилию она и не спрашивала – зачем ей. Вопрос о личности покойника опять на некоторое время завис в воздухе, но разрешение его не представляло особых трудностей. Замдиректора сам вызвался пригласить начальника отдела кадров, которая, конечно, сможет дать исчерпывающие сведения о работниках института, в том числе и о бывших. Он позвонил кадровичке домой и попросил ее ненадолго приехать в НИИКИЭМС: У нас тут… гм… определенное ЧП произошло… нет-нет, вам не о чем беспокоиться, к вам оно отношения не имеет… но требуется ваша помощь. После этого капитан отправил одну из ожидавших у входа машин за начальницей по кадрам, и через каких-то полчаса она уже отпирала свой кабинет. Вид у нее был при этом – как легко себе представить – весьма бледный, поскольку анонсированное Хачатряном определенное ЧП предстало перед ней в виде трупа, ожидавшего ее для опознания.
Но прежде, чем продолжить эту линию и рассказать, кем же был покойный, я должен ненадолго прерваться и вернуться назад – к стоявшей в коридоре Анне Леонидовне. То, что она сообщила капитану после того, как внимательно осмотрела труп, имеет важное значение для нашего сюжета, и не стоит откладывать эти сведения на потом или информировать о них читателя скороговоркой, как будто речь идет о малосущественных деталях.
Похоже, сбитой с толку старухе самой не терпелось выложить расследующим известную ей правду, но она, тем не менее, сдерживала себя и не проявляла неуместной для ее должности и положения инициативы. Однако, как только капитан, покончив со своими указаниями подчиненным, спросил у нее – несколько неуверенным тоном:
– Скажите… вы ведь говорили, что и раньше видели здесь труп… Так вот… был ли он похож на тот, что вы видите сейчас?
Потерпевшая, ни секунды не раздумывая, выпалила:
– Точно тот же самый. Всё в точности. Лежал он, правда, не здесь, а вон там… – она махнула рукой в сторону открытой двери, – но всё остальное в точности. И спецовочка та же самая, и кепка… – она несколько запнулась, потому что кепку после манипуляций с собакой положили на ноги покойного, – она на голове была надета… но это же вы ее переложили, верно? А кепка та же самая. Я внимательно сейчас осмотрела – всё то же. Я лица тогда не видела – это я сейчас говорю: Саша-электрик, а тогда-то мне не видно было. Но остальное: точь-в-точь. Какие же галлюцинации? Вот и рука так же согнута. Будто он приподняться хотел – оперся, значит, на руку. …Я ведь тогда локоть его увидела. И вот – смотрите – нож. Вот у него ручка какая – из колечек. Мне тогда еще в глаза бросилось: последнее колечко – розовое. Вот! Видите?
Она ткнула пальцем в сторону ручки ножа и посмотрела в лицо капитану – видит ли он? – после чего, немного помолчав, добавила:
– Нет. Всё точно. Это он тогда был.
– Кто он? – не понял капитан.
– Ну он, – кивнула Анна Леонидовна в сторону трупа, – Саша… электрик… Ну, может, двойник какой его… не знаю я, как сказать…
Нетрудно догадаться, что последнее замечание было вызвано, по-видимому, реакцией милиционера на ее предыдущую фразу. Говорившая внезапно осознала, что капитану совершенно чужда мысль о трупе, который мог лежать в этом коридоре две недели назад и только теперь решил здесь окончательно обосноваться. Спохватившись, она уяснила себе, что ее слова звучат так, как будто бы она сама – рассказчица – может верить в такую мистическую чушь, – отсюда, надо думать, и ее невнятный лепет про убиваемых один за другим двойников.
Теперь, подчеркнув тот важный факт, что внешний вид трупа полностью совпадал с тем описанием, которое дала вахтер еще две недели назад (и было отражено в рапорте лейтенанта), мы можем вернуться к выяснению того, кем он был при жизни.
Мельком взглянувшая на покойного и машинально перекрестившаяся при этом начальник отдела кадров сразу же признала в нем бывшего работника института.