Ранние сумерки

И Ломион понял, что совершенно не боится.

Потом розовый язык прошёлся ему по всему лицу и взъерошил аж волосы надо лбом. Потом Хуан улыбнулся, свесил язык.

— За мной, — сказал псу светлый, чуть нахмурившись.

Повернулся и поспешил вверх по лестнице, не сомневаясь — за ним пойдут следом. Хуан и пошел, оглядываясь и улыбаясь. И мама тоже пошла, взяв Ломиона за руку.

“Мама...”

“Это дядя Келегорм. Тьелкормо, произносят у нас. Не бойся”.

“Я не нравлюсь ему”, подумал Ломион сам себе.

И все же страшно ему больше не было. Трудно было бояться, пока смотришь на улыбку Хуана во всю пасть и его длинный язык.

Залы здесь были огромные, но Келегорм, называть которого дядей у Ломиона даже в мыслях не получалось, привел их в покои поменьше. Не понять сразу, для гостей или хозяйские — большая комната с высокими окнами и расписными стенами. Здесь всюду были шкуры зверей или полотнища из меха, на лавках вдоль стен, на сундуках, на креслах, даже на стенах и на полу.

Охотник, понял Ломион, видя, как привычно падает на застеленный шкурами пол Хуан. Покои охотника. А ещё от окон на север тянет холодом.

— И вот ты снова появляешься из ниоткуда, — Келегорм сам налил вино из кувшина в стеклянные стаканы, похожие на полуоткрытые бутоны тюльпанов. — И ошеломляешь новостями. Ты хоть понимаешь, что мы думали все это время?

— Ты мог понимать, что я жива.

— И только!

Ломиону было неуютно в слишком большом деревянном кресле, даже накрытом волчьими шкурами для мягкости. Он бы лучше сел рядом с Хуаном. Но здесь чужой дом, непонятно, что может рассердить хозяина.

И в этом замке должен быть второй хозяин. Лорд Куруфин.

— Кто же оказался твой... Счастливый избранник?

— Эол из Нан-Эльмота. И беда в том, что я не хочу к нему возвращаться и возвращать туда Ломиона.

— Вот как! Ты не просто являешься ниоткуда, но и просишь о защите?

— Может быть. Мне нужно побыть без него и подумать.

— О чем?

— О том, не совершила ли я самую большую в жизни ошибку, братец Турко.

— Тогда зачем ты взяла ее с собой?

— Турко!!! Это мой сын!

Ломион вздрогнул, мечтая оказаться где угодно, лишь бы подальше от кричащих.

Хуан поймал его взгляд и встал. Подошёл, положил массивную голову на подлокотник и шумно вздохнул. Ломион нерешительно почесал огромную морду, погладил уши — и снова поймал на себе недовольный взгляд хозяина.

— Значит, ты действительно тогда исчезла в Нан-Эльмоте, — продолжал Келегорм как ни в чем не бывало. — И нашему посланнику попросту солгали.

— Был и посланник?

— А ты что думала? Что было после того, как дочь Нолофинвэ исчезла на наших землях? Догадываешься, что мы выслушали?!

— Он уверял, что известил вас и не получил ответа! — мать вскочила. — Я была очень зла на вас! Если бы не Ломион, могла бы отправиться прямиком на запад!

— Ещё одна глупость, Арэльдэ. После той, самой большой! Поверить Темному Эльфу из темного леса! Да знаешь, что о нем здесь порой говорят?!

— Тебе только скажи, поверишь чему угодно о том, кто не по нраву!

— Тогда, — сказал Келегорм, усмехаясь, — поговори с Курво. Узнаешь много нового. Но я хочу знать главное — почему ты приехала теперь.

— Потому что не желаю терпеть угрозы, Турко, даже от того, кого люблю.

— Что? — спросил светлый очень спокойно, только стакан поставил с громким стуком.

— Он услышал, как я рассказываю сыну о своих родных и зову именем на квэнья. И пригрозил разлучить нас, если это повторится.

— Арэльдэ, я ушам не верю...

Чем тише говорил Келегорм, тем страшнее становилось Ломиону, потому что в этом светлом теперь клубилась черная ярость. Почти такая же, как в отце. А если друг мамы похож на отца — зачем было приезжать?..

Зачем?

— Я тоже едва поверила, Турко. Мне пришлось солгать ему, чтобы успокоить... И я не желаю это повторять. Он отлучился на несколько дней, я взяла сына и немедленно уехала.

— Лучше бы... — Келегорм прервался. — Я извещу стражу о том, что у нас может случиться гость из Нан-Эльмота. И его следует послать обратно в лес. Эй, кто-нибудь! — крикнул он.

Ломион вздрогнул. Но на злой выкрик вбежал весёлый темноволосый юноша, невысокий и улыбающийся бесстрашно.

— Да, кано!

— Лучшую гостевую комнату для госпожи Арэльдэ.

— Уже готовят, кано. Двойную.

— Послание для пограничной стражи. К нам вскоре пожалует Эол из Нан-Эльмота. Загоните его обратно в лес, едва увидите, иначе я не ручаюсь за его... Здоровье. Известите брата обо всем этом немедленно.

— О приезде госпожи Арэльдэ с сыном и о запрете Эолу Темному Эльфу выезжать севернее Нан-Эльмота? Я верно понял?

— Быстро! — рявкнул Келегорм, и юноша исчез.

Мать встала, лицо ее было мрачно.

— Ты не поднимешь руку ни на кого из эльдар, Турко, — непонятно сказала она. — Ты слышишь меня?

— Слышу, — Келегорм смотрел в сторону. Хуан снова вздохнул. — Как тебя угораздило?

— Поговорим обо всем, но позже. Я мечтаю вымыться с дороги и поспать.

Ее рука снова легла на плечо Ломиона, он сполз с кресла и выпрямился, стараясь казаться выше. Здесь все были очень уж высокие.

— Отдыхай, — это было почти приказом хозяина. Маме, не ему.

Хуан не пошел за ними в гостевые комнаты, а жаль.

Но сами комнаты его поразили: гости в этом доме жили роскошнее его отца! Резные деревянные кровати, застеленные мехами, роспись на стенах не хуже, чем у хозяина, все травы да цветы, словно вокруг сад, а не голый камень... Тепло, исходящее от каменного пола. Теплые одежды и одеяла, которые им принесли даже без просьбы.

Купальня в основании замка потрясла Ломиона ещё больше. Здесь было совсем тепло, лилась из труб нагретая вода, стоило лишь повернуть рычаг, и наполняла ванны. Никто не таскал ведра воды и не мешал.

— Мама, — спросил Ломион позже, когда они после купания поднялись к себе и нашли в комнате горячий ужин из запеченного мяса и хлеба, — неужели ты раньше так и жила?..

— И так тоже, Ломион. И так — тоже.

— Мама...

— Да?

— Это ведь из-за отца Келегорма вы шли по льдам?

— Мы простили их тогда, Ломион. Он мой брат и мой друг.

— Я не нравлюсь ему.

— Ты мой любимый сын, нравится ему это или нет.

“И, может быть, единственный”, подумала мама слишком ясно, и он услышал, хотя и не понял.

Мама ушла наутро, предупредив, чтобы не покидал замок и оставив его бродить в одиночку по незнакомым переходам. Впрочем, может быть, она считает это место другим домом?

Но весь замок уже знал, что он сын госпожи Арэльдэ. Не “Арэдель”, как говорили дома. Язык синдар здесь беззаботно мешали с запретным языком нолдор, но хозяева говорили на втором, и имена на нем произносили чаще... Он раз десять вздрагивал, слыша запрещённую дома речь, а потом перестал.

Как здесь много было — всех. Эльдар, которые бегали по лестницам и переходам, хлопотали в комнатах и приветствовали его радостно. Собак, которые вообще-то жили снаружи, в настоящем деревянном доме, но порой забегали внутрь и сидели под дверью у Келегорма. А на замковой кухне жили кошки, которые чувствовали себя хозяйками здесь, не то, что сам Ломион.

Его ошеломил этот шум и многоголосье. Здесь говорили в полный голос даже слуги, а то и пели, и никто им не запрещал. Ну как не запрещал — когда во дворе пели особенно громко, кто-то призывал быть потише, но и только.

Хуана только не было, а увидеть его очень хотелось. Наверное, он оставался там, с хозяином, за высокими дверями, к которым Ломион побаивался подойти. А в комнате было скучно, он ведь уже привык учиться подолгу или же бродить по лесу у дома. Но здесь вовсе не было леса возле замка, только камни и трава, а лес далеко на западе, на горах. Не дойти так просто, чтобы до вечера и обратно.

Он сидел на ступенях и гладил коричневую собаку, когда рядом остановился ещё один высокий и темноволосый. На три ступеньки ниже.

— Грустно, сын Арэльдэ? — спросил он. Ломион кивнул молча.