Звезда на излом

Белолицый.

— Ой, — повторила Нэл, так и прилипнув глазами к юному и гладкому лицу, ну чисто красавец-мальчишка не старше двадцати, только глаза ни разу не молодые и аж светятся.

А Лота перевела взгляд на варга, валяющегося как тряпка. Из-под челюсти у него торчала гнутая рукоять длинного эльфовского ножа и растекалась лужа — красная по розовому вечернему снегу.

— Девки, — сказала она хрипло. — Мясо!

Когда они с вальками и бадьями наперевес все вместе двинулись к белолицему, он аж бросил волка свежевать и невольно изготовился драться, потом распрямился.

— Что случилось? — спросил сухо.

— Мясо нам отдай, охотник, — сказала Лота.

И тут белолицый вытаращил глаза, как мальчишка.

— Вот это? Есть?

Женщины аж переглянулись.

— Смотрю, не голода-ают они там, в лесу, и без нашего хлеба! — пропела Мели.

— А как пугали, когда два лета назад забирали оброк в последний раз!

— Мы думали, им самим несладко, аж князь Железнорукий остервенел и ходит в одиночку вастаков бить!

Белолицый эльф поднял руку, останавливая их.

— Нам несладко, — сказал он, — но чтобы жрать гаура! Это совсем до истощения дойти надо! Он же Темным разит!

— Шубу из него это тебе носить не мешает, драный ты тулуп! — бросила бойкая Анни, словно чуя, что опасности тут нет.

— Да не сильно больше обычного волка воняет, — сказала примирительно Коротышка Эле. — Поварить свечи четыре-пять, так и ничего.

Белолицего передёрнуло.

— Оставлю мясо, — сказал он, возвращаясь к работе. — Осторожно здесь вечерами. Гауров в лесу больше стало.

— Так за вами, не за нами же! — пренебрежительно фыркнула Хали. Охотник бросил на нее недобрый насмешливый взгляд, но промолчал.

— Много забирают вастаки? — спросил он, торопливо работая ножом.

— Ты ещё спроси, сколько уродилось! И уродилось мало, и забирают до жопы! — Мели злилась, только не понять, на что именно, урожай, белолицего, вастаков или всех сразу. — А до того вы забирали! Велика разница!

— При них и урожаи лучше были, — возразила Коротышка.

— Ты ещё скажи — из-за них! Ха-ха!

Нэль подобралась ближе, смотрела с восторгом на тонкое, чистое лицо, изогнутые брови, словно тонкой кисточкой нарисованные, и густые волосы, черные с отливом в медь. А Лота высматривала и видела другое.

Жилистые худые руки в шрамах и жёсткие скулы белолицего. Латаную шубу, ещё тонкую, как в ее молодости носили, кое-где подшитую заплатами. Штопку на штанах. Грубые кожаные сапоги, которые точно не из мастерских Одинокой крепости вышли, ох, какая работа оттуда выходила... Налуч был вастакской работы, как и лук, только родовые знаки и цвета другие. Как у тех, своих вастаков, из племени Бора.

Уж они-то все до единого подхватились в леса три года назад, чтобы не вырезали. И всех, до кого дотянулись, прихватили тоже. Сволочи.

Женщины уже потащили тушу к мосткам, споря, разделать её или так уволочь, а она ещё стояла.

— Кто у тебя в лес ушел, аданет? — спросил белолицый, сворачивая шкуру и не глядя на нее.

— Сын. Десять лет всего. Тогда, три года назад было.

— Тогда не бойся, — сказал он. — Всех младших князь Маглор отправляет в отряд, который охраняет его детей. Там безопасно.

— У этого... Дети?

— Его приемные дети, — уточнил белолицый, подвязывая шкуру ремнями к седлу. — Им нужны товарищи. И защитники.

— За которых награда золотом? — ляпнула Лота.

Белолицый помрачнел и отвернулся.

— А Железнорукий князь правда невидимым ходит по ночам бить вастаков? — пискнула рядом Нэль.

Эльф вскочил на своего мохнатого злюку.

— Князь Маэдрос Железнорукий очень, очень зол. Он все может, — сказал он, и конь, разбрасывая снег, умчался к лесу.

Разговоров до лета хватит, думала Лота. Не вышло бы худо... Пододвинулась незаметно к Хали, когда укладывали отжатое белье в бадейки.

— Помалкивай.

— Да куда я денусь! — окрысилась та. — И дети куда денутся! Две девки! В лес им, что ли? К вастакам в рабыни? Или в прорубь?

«Может, и в лес»... — подумала вдруг Лота. Эх, где мои двадцать лет...

Где мой первый муж... На крыльях бы в лес улетел следом за белолицыми.

Облепила снегом доставшийся кусок волчьего мяса, кое-как впихнула в пустую бадейку — и поволокла по снегу домой.

*

В алом плаще с черным подбоем, на светлой, устало ковыляющей лошаденке, совсем юный всадник ехал вдоль колоннады могучих дубов, переплетавшихся ветвями высоко над его головой.

Видно его даже в лесу было издалека.

Три гаура видели и чуяли его прекрасно. Вожак втянул воздух снова и оскалился — запах от плаща был знаком и ничего хорошего не сулил. Но запах живого был другой — будоражащий, пряный и почти как от детеныша. Необычный голуг. Славная добыча.

Вожак заворчал и двинулся на перехват, зовя с собой остальных.

Услышав вой, Элрос вздрогнул сперва, завертел головой, потом потёр заледеневшие руки: гауры ещё далеко. Лошадь мотала головой и порывалась бежать.

— Да погоди ты! — шепотом сказал Элрос, косясь назад. Если уходить слишком быстро, кто-то из гауров наверняка бросит охоту, а то и все сразу.

Ещё немного.

И ещё.

И пустил, наконец, серую в галоп. Разбрасывая сухой снег во все стороны, они мчались через дубовую рощу — невысокий всадник в развевающемся алом плаще и черно-серые гауры, подбирающиеся все ближе. Лошадь мчалась то быстрее, когда три сауроновых волка пытались взять ее в клещи, то чуть медленнее, и тогда вновь припускали волки...

Коснулось теплом — на него смотрит Элронд, брат его видит.

Рывок — и гаур слева едва не ухватил зубами сапог мальчишки!

— Вперёд! Вперёд! — Воскликнул Элрос, подгоняя лошадь и голосом, и мыслью. Серая лошадка мчалась в вихрях снега, откуда только силы взялись! Распаленные гауры тоже напрягали все силы, но рыхлый лёгкий снег, куда проваливались даже широкие лапы, не помогал им. Вот лошадь вырвалась вперёд на три длины тела, четыре...

Вожак взвыл — он не упустит! Не уйдут! Долго не продержатся! Отчаянным броском почти нагнал добычу, оскалился, готовясь вцепиться ей в ногу — и получил стрелу в оскаленную пасть. С дерева.

Острие ушло глубоко в горло и перебило крупную жилу. Кровь хлынула стремительно, пачкая снег вокруг, гаур хрипел и кашлял, мотая головой, стараясь избавиться от помехи, глотая то кровь, то воздух...

Элронд спрыгнул на нижнюю ветвь дуба и выпустил вторую стрелу — вожаку в глаз.

Элрос, пригнувшись к лошадиной шее, промчался прямо под ним.

Третья стрела вонзилась второму гауру в грудь по самое оперение. Тварь не остановилась и с разбегу взбежала по стволу вверх, норовя достать стрелка, но Элронд легко, как по ступеням, перескочил на две ветви выше и выстрелил ему прямо в пасть.

— Шкуру, шкуру берегите! – крикнул он другому стрелку.

Откидывая присыпанные снегом плетёнки, с земли вставали эльдар и люди с копьями в руках. Было их около десятка, и люди — совсем ещё мальчишки, да и эльдар не то чтобы сурового вида. Скорее, наоборот.

Гаур, рухнув вниз, выл и кидался из стороны в сторону, но копья встречали его сразу с двух сторон. Тогда он прыгнул — отчаянно, изо всех сил, через головы копейщиков. И одно из копий, тяжёлое длиннолезвийное копье, выкованное для боя, не для охоты, вонзилось снизу ему в брюхо, распоров во всю длину. Гаур рухнул с диким визгом, корчась на снегу рядом с комом своих блестящих потрохов и разбрызгивая кровь. Ударила вонь. Подскочивший темноволосый юнец прекратил звериные мучения ударом в сердце.

Третий гаур на копья не полез, метнулся было прочь — и получил от среброволосой эльдэ в прыжке стрелу под хвост! Рухнул с визгом, попытался выдрать ее зубами — получил в морду разом ещё две, от Элронда и от Элроса, чей лук скрывался под длинным плащом. Эльда и двое юнцов-аданов подскочили и воткнули ему копья в брюхо и в грудь. Тот глухо взвыл напоследок.

— Шуму-то подняли, — сказала лесная эльдэ с другого дуба.