Страница 20 из 23
Это место настолько хорошо подходит для ухаживаний, что можно подумать, будто женщины сами разбили здесь эту площадь. На выходе из церкви, по правую руку, сверкающий фасад Скуола Сан-Марко служит отличным поводом для всяческих заигрываний и флирта, поскольку для того, чтобы по достоинству оценить всю прелесть ее мраморных барельефов, вам нужно слоняться без дела, кренясь всем корпусом то влево, то вправо, а то и склонять голову к плечу, пока не добьетесь нужного эффекта. Вы удивитесь, узнав, как много молодых и искренних сердец вдруг воспылали любовью к изящному искусству. Ближе к центру, вокруг огромной статуи лошади, образуются другие группы по интересам. Всадник – какой-то старый венецианский военачальник, оставивший все свое состояние городу под обязательство обессмертить его самого вместе с конем. Он просил Сан-Марко, но вместо этого ему дали Сан-Заниполо. И вот он восседает, воинственный и бронзовый, горделивый и тщеславный, не подозревая о том, что у его подножия молодые юноши и девушки обмениваются взглядами, делая вид, будто любуются напрягшимися мышцами бронзовых бедер лошади. Животное мне нравится куда больше наездника, но Венеция – город, который отдает мулам ровно такое же предпочтение, как и лошадям, и пусть сейчас на улицах я чувствую себя в большей безопасности, мне по-прежнему недостает бьющей копытами и фыркающей мощи чистокровных римских жеребцов.
Метафора синьорины про рыбку оказалась весьма уместной, поскольку теперь вся паства выбралась наружу, сбиваясь в стайки и косяки вокруг наиболее экзотических экземпляров. Некоторые мужчины плывут к ним прямиком; другие держатся неподалеку, словно решая, в каком направлении двинуться. А в центре неторопливо дрейфуют женщины, зорко поглядывая по сторонам. В руках они держат носовые платочки, веера или четки, которые иногда выскальзывают у них из пальцев и падают к ногам намеченного мужчины. Они улыбаются и надувают губки, склоняют головки к плечам после того, как разговор завязывается, прикрывают коралловые уста белыми ухоженными ручками, когда особенно удачный комплимент или замечание вызывают взрыв смеха у них или окружающих. Но даже когда губы их сомкнуты, глаза разговаривают во весь голос.
Повинуясь жесту моей госпожи, я спускаюсь с моста на площадь, чтобы понаблюдать за ними с близкого расстояния. Признаком всеобщего возбуждения становится то, что на меня обращают внимание лишь несколько пожилых сановников да их бородавчатые жены, которые никак не могут решить, то ли беззастенчиво разглядывать меня, то ли содрогнуться от отвращения. Хотя я не единственный карлик в городе (я видел одного в труппе акробатов, иногда выступающих на площади), но все-таки являю собой достаточно необычное зрелище, что служит еще одним поводом к тому, чтобы нас не видели вместе, по крайней мере до той поры, пока мы вновь не начнем вести дела, когда моя уродливая экзотичность станет частью ее притяжения.
Я сосредотачиваю внимание на женщинах в толпе, которых уже знаю по предыдущим визитам: темноволосой красотке в кричаще-желтых юбках и с большим веером, который она то и дело складывает со щелчком, и бледной, тонкой и гибкой особе с алебастровой кожей Мадонны и сеточкой, похожей на россыпь звезд, в пышных вьющихся волосах. Я уже выяснил, как их зовут и что о них говорят. Изучением всего остального я занят прямо сейчас. Не будь я таким низкорослым и уродливым, мог бы попытаться сыграть приверженца одной из них вместе с прочими ухажерами. Но они слишком высоки и быстры для меня, а улыбки и взгляды так и порхают, когда женщины распределяют свое внимание между уже обращенными и все еще колеблющимися.
Итак, околдованные встречаются с колдуньей, и начинается торговля.
Я уже готов вернуться к синьорине, когда вдруг нечто необычное привлекает мое внимание. Быть может, это его манера держаться, потому что молва гласит, будто правую руку он повредил во время атаки. Он стоит за спинами еще двух мужчин, и их животы загораживают мне вид. На мгновение он оказывается рядом с женщиной в желтом, но потом вновь исчезает. Он носит бороду, но мне видна лишь часть его профиля, поэтому я ни в чем не могу быть уверенным. Когда я в последний раз слышал о нем, говорили, что он будто бы бежал из Рима в Мантую под покровительство патрона, чей ум был так же груб и незрел, как и его собственный. Так что Венеция наверняка представляется ему чересчур чопорной. Впрочем, есть еще уверенность, которую внушает не разум, а шестое чувство. И именно ее я сейчас испытываю. Он стоит ко мне спиной, и я смотрю, как вместе с еще одним мужчиной он пробирается к женщине со звездами в волосах. Ну разумеется. Она непременно должна ему понравиться. Она напоминает ему кого-то, а в книге наверняка имеются записи о ее остроумии и находчивости.
Я вновь поворачиваю к мосту, но хотя синьорина и обладает зоркостью ястреба, сейчас вид ей загораживает цоколь памятника.
Я бросаю еще один взгляд по сторонам, но его больше нигде не видно.
Нет, это наверняка не он. Судьба не может обойтись с нами так жестоко.
Глава шестая
– И никакой лести, ты меня понял, Бучино? Сейчас не время.
Мы сидим рядышком на набережной, у мощной причальной стенки. Поверхность воды в лагуне впереди ровная, как стол. После того как толпа рассеялась, мы поднялись на арочный мост, прошли мимо Скуола Сан-Марко, а потом направились на север вдоль судоходного русла, тянущегося от Гранд-канала в сторону суши, пока не оказались в самой верхней части северного острова. Небеса прояснились, и хотя для променада еще слишком свежо, воздух остается ясным и чистым, так что нам открывается вид на остров Сан-Микеле и далее, до самого Мурано, где сотни стеклодувных мастерских изрыгают тонкие столбы дыма в прозрачный воздух.
– Итак, начнем с особы в желтом, той самой, которая не может удержать голову в одном положении даже в церкви. Она или знаменита, или отчаянно стремится стать таковой.
– Ее зовут Тереза Сальванагола. И вы правы, слава придает ей дерзости. У нее дом рядом со Скуола Сан-Рокко…
– …и список клиентов величиной с ее титьки, в чем я нисколько не сомневаюсь. Кто ее содержит?
– Есть один торговец шелком и другой, из Совета Сорока, хотя при этом она еще и ходит на сторону. В последнее время она принимает у себя молодого холостяка из семейства Корнер…
– …которому строила глазки во время выноса гостии. Она могла не утруждаться, он и так заглотил крючок вместе с наживкой и поплавком. Она смазлива, но слой штукатурки у нее на лице означает, скорее всего, что возраст уже дает о себе знать. Хорошо, кто следующий? Молодая, симпатичная, в темно-пурпурном атласном корсете с ярко-алым кружевом. Утонченная и изящная, с лицом, как у одной из Мадонн Рафаэля.
– По слухам, она не из города. Мне удалось разузнать о ней совсем немного. Она новенькая.
– Да, и очень свежа. Подозреваю, ей кажется, будто она играет в увлекательную игру и словно бы никак не может поверить в свою удачу. Это мать сидела рядом с ней? Впрочем, какая разница. Предположим, что да. Она не может заниматься таким делом в столь юном возрасте в одиночку, а когда они выходили, мне показалось, будто у них похожая линия губ. Но ты видел ее в тот момент? О, в этой невинности присутствует перчинка. Мужчины слетаются к ней, словно мухи на мед… Кто еще? На площади я видела еще одну, но рассмотреть ее не смогла – помешала статуя. Блондинка, вьющиеся волосы и плечи, словно взбитые подушки.
– Джулия Ломбардино, – отзываюсь я, а перед глазами у меня вновь встает его хромота и бородка, когда он пробирался сквозь толпу.
Синьорина ждет.
– И? Даже я смогла бы узнать ее имя, Бучино. Так что поздравлять тебя еще рано. Что еще?
Только не сейчас. Говорить об этом нет смысла, пока я не буду уверен.
– Она коренная венецианка. Умная, славится своей образованностью.
– Как за пределами спальни, так и внутри, полагаю.
– Она слагает стихи.
– Боже, спаси и сохрани нас от шлюх-поэтесс! Они куда скучнее своих клиентов. Тем не менее, судя по стаду, которое она собрала вокруг себя, она должна уметь рассыпать лесть ничуть не хуже, чем рифмовать. Был ли там кто-либо еще, о ком мне следует знать?