Год ведьмовства

Абрам через силу проглотил еще одну ложку похлебки.

– Возьми за него… хорошую цену. Не продешеви.

Иммануэль кивнула.

– Я выйду пораньше. Если пойду по короткой дороге через Темный Лес, то доберусь до рынка раньше других торговцев.

Разговор оборвался, стал слышен лишь лязг вилок и ножей о тарелки. Даже Онор, несмотря на свой юный возраст, держала язык за зубами. Воцарилась тишина, нарушаемая только мерным капаньем из подтекающего в углу кухни крана.

Марта вдруг стала белее мела.

– Никогда не ходи в эти леса, слышишь? Там живет зло.

Иммануэль нахмурилась. В ее понимании, грех не был заразой, которую можно подцепить, если подойти слишком близко. И она не особенно верила во все эти легенды о зле, обитающем в глуши Темного Леса. По правде говоря, Иммануэль и сама до конца не понимала, во что верит, но была твердо уверена, что, срезав путь через лес, не обречет себя на погибель.

Однако споры ни к чему бы не привели, ведь она знала, что Марту ей ни за что не переубедить. У ее бабушки было железное сердце и непоколебимая вера, способная пошатнуть горы. Идти поперек нее было бессмысленно.

Поэтому Иммануэль прикусила язык, склонила голову и послушно уступила.

В ту ночь Иммануэль снились чудовища: девочка с разинутой пастью и зубами, желтыми как у койота; женщина с крыльями мотылька, воющая на восходящую луну. Она проснулась на рассвете, все еще различая отголоски этого воя, эхом гудящего в ее голове.

Несмотря на сонную слабость, Иммануэль кое-как оделась. Застегивая пуговицы и готовясь к выходу, она пыталась выкинуть из головы жуткие образы лесных тварей. Покинув спящий дом, Иммануэль направилась к дальним пастбищам. Так, с выпаса овец на рассвете, начиналось почти каждое ее утро. В те редкие дни, когда она не могла выйти в поле – например, несколько лет назад, когда она подхватила коклюш и болела целую неделю, – ее место занимал наемный батрак по имени Джозайя Кларк.

Иммануэль нашла свое стадо на восточных пастбищах сбившимся в кучу у самой кромки лесной тени. В ветвях дубов и берез близлежащей рощи сидели вороны, но даже они не каркали. Стояла тишина, густая, как утренний туман, и только колыбельная Иммануэль нарушила ее, эхом разносясь по предгорьям и далеким полям, как погребальный плач.

Это была не простая колыбельная – не народная, и не детская песенка, которые матери поют своим малышам, – а что-то вроде перепевки старинного траурного гимна, однажды услышанного ей на похоронах. Ее голос пронесся по пастбищу, и, услышав его, отара ринулась на восток, словно волной огибая покатые холмы. Вскоре овцы уже обступали ее. Они радостно блеяли, скакали вокруг, и жались к ее юбкам, но годовалый баран Иуда держался в стороне от остальных, уперев копыта в землю и низко свесив голову. Несмотря на возраст, он был крупным и устрашающим животным с лохматой черной шерстью и двумя парами рогов: первые росли у него из макушки, как кинжалы, а вторые закручивались за ушами и торчали вдоль острой морды.

– Иуда, – позвала Иммануэль чуть громче свиста ветра в высокой траве. – Иди ко мне, пора на рынок.

Баран ударил копытами по земле, сузив глаза. Он шагнул вперед, и овцы засуетились и расступились, а молодые ягнята чуть ли не спотыкались, спеша уступить ему дорогу. Он остановился в нескольких шагах от Иммануэль и, слегка склонив голову набок, уставился на нее сквозь изогнутый рог.

– Мы с тобой идем на рынок, – она показала ему веревку, подняв руку, так что ее конец болтался над землей. – Мне придется привязать тебя.

Баран не двинулся с места.

Опустившись на одно колено, Иммануэль ослабила узел веревки, чтобы продеть в петлю рога, после чего потянула ее на себя, закрепляя поводок. Баран противился и брыкался, мотая головой и стуча копытами по земле. Но она держала крепко, упираясь ногами в землю и сильно, до мозолей, стискивая веревку в ладонях, когда Иуда вставал на дыбы и вырывался.

– Тише, – шептала она. – Успокойся.

Баран напоследок вскинул голову и шумно вздохнул, выпустив из ноздрей облако пара, густого, как табачный дым в холодном утреннем воздухе.

– Успокойся же ты, старый ворчун, – Иммануэль повела его за собой, снова потянув за веревку. – Нужно отвести тебя на рынок.

Путь по Перелесью был долгим, а солнце, несмотря на утреннюю прохладу, уже припекало. Пот струился у Иммануэль по спине, пока она брела по извилистой тропинке к городу. Выбери она короткий путь через чащу – вместо долгого обхода, – она уже была бы в городе. Но она обещала Марте не входить в лес и слово свое нарушать не собиралась.

Иммануэль держала путь дальше. Сумка за спиной оттягивала плечи, ноги в сапогах на полтора размера меньше нещадно ныли, а на пятках натерлись мозоли. Иногда казалось, что все ее вещи были ей либо слишком велики, либо слишком малы, как будто она не подходила миру, в котором родилась.

На полпути к рынку Иммануэль остановилась позавтракать. Она нашла прохладное место в тени березы и, порывшись в сумке, извлекла оттуда по ломтю сыра и черствого, как кирпич, черного хлеба, который Анна испекла накануне. Она быстро поела, бросила хлебные корки Иуде, который тут же подобрал их и мотнул головой, так туго натянув повод, что Иммануэль пришлось схватить его за рога, чтобы тот не убежал.

Вдалеке зашумел Темный Лес. Ветер подул в ветвях, словно сам лес звал ее на своем шелестящем, непонятном языке.

Согласно преданиям и Священному Писанию, Темный Лес, как и все проклятые и нечистые места в мире, был порожден Темной Матерью, богиней преисподней. Пока Добрый Отец создавал мир из света и пламени, вдыхая жизнь в прах, Она призывала Своих бесов из тьмы, родила легионы чудовищ и демонов, уродцев и ползучих гадов, которые затаились в смрадном полумире между мирами живых и мертвых.

Вот из этого-то полумира, из коридоров проклятого леса, и появились первые ведьмы – Лилит, Далила и Возлюбленные Иаиль и Мерси. Четверо Нечестивых (как их прозвали позже) нашли пристанище среди первых вефильских поселенцев, которые приняли их за беженок и разрешили остаться в городе. Женщины нашли себе мужей, родили детей, они жили среди Отцовой паствы как соратники и единомышленники. Но, несмотря на то, что четыре ведьмы носили кожу обычных женщин, души их были созданы по образу и подобию Матери, и, подобно Ей, они вознамерились уничтожить все, сотворенное Добрым Отцом, утопив Его свет во мраке и темени.

Четыре ведьмы сеяли семена раздора в сердцах благочестивых вефильских мужчин, искушая их и сбивая с пути истинного. Корни их обмана проросли глубоко, и вскоре власть над вефильской землей перешла в их руки. И только благодаря Отцовой милости молодому человеку по имени Дэвид Форд, первому пророку, удалось собрать храбрую армию святых ратоборцев, свергнуть четырех ведьм огнем и кровавым мятежом и прогнать их души в проклятые леса, откуда они пришли.

Но сила ведьм и темной Богини, которой они служили, не исчезла даже после окончания Священной Войны. И по сей день их призраки бродили по Темному Лесу, изголодавшись по душам тех, кто отваживался войти в их царство.

Во всяком случае, так гласили предания.

Разделавшись с завтраком, Иммануэль продолжила путь по Перелесью. Главная дорога здесь змеилась вдоль Темного Леса, и отсюда виднелись мемориалы на фоне мрачных деревьев. Были тут и венки из полевых цветов, и памятные сувениры, и даже одна пара детских башмачков свисала на шнурках со столба, будто в надежде, что ребенок, которому они принадлежали, однажды появится из-за деревьев и вновь их наденет. Только эти реликвии и остались от тех, кто пропал в Темном Лесу. Этот лес редко возвращал то, что однажды забрал.

Иммануэль и ее мать стали исключением из этого правила – чудом, говорили некоторые. Но когда ей бывало особенно тяжело, когда ветер шелестел в соснах и вороны пели свои песни, Иммануэль казалось, что Темный Лес так и не отпустил ее и как будто зовет домой.

Поежившись, Иммануэль пошла дальше, мимо лачуг и хижин, мимо холмистых кукурузных полей, по лесной опушке, вдоль берега ручья. Солнце сдвинулось куда-то вбок, и воздух стал густым и тяжелым. Бескрайние пастбища Перелесья сменились каменными мостовыми Амаса – деревни в самом центре Вефиля. Здесь амбары и фермы уступали место хаосу вымощенных булыжником коттеджей, городских домов с шиферной кровлей и каменных зданий с витражными окнами, ярко сверкающими в свете полуденного солнца. Вдалеке, над крышами возвышалась одна из самых высоких построек во всем Вефиле, уступавшая лишь собору с его шпилем. Это были Священные Врата – величественные ворота из кованого железа, построенные самим Дэвидом Фордом, первым пророком.