Год ведьмовства

Наконец, после долгой паузы послышался скрип петель, звук открывающейся двери, а затем – натужное и громогласное шарканье Абрама, спускающегося по лестнице. Деду сегодня особенно нездоровилось – Иммануэль поняла это по его поступи, по тому, как волочилась по стонущим половицам его непослушная нога, пока он шел к столу. В то утро он снова пропустил поход в церковь – уже третью субботу за месяц.

Когда-то, давным-давно, Абрам входил в ряды апостолов и пользовался немалым влиянием. Он был правой рукой пророка Саймона Чемберса, служившего до избрания и посвящения нынешнего пророка, Гранта Чемберса. В этом статусе Абрам владел одним из семи поместий в заповедных Святых Землях и обладал Отчим Даром Проницательности. В возрасте девятнадцати лет он женился на Марте. Они были друг другу ровней, что по возрасту, что по статусу, но, несмотря на это, Отец еще долго не благословлял их потомством. И только после многолетних попыток Абрам смог зачать Марте Мириам, но за ее рождением последовала череда мертворожденных – и всех, как на подбор, сыновей. Позже многие утверждали, что это рождение Мириам обрекло детей, появившихся на свет после нее, на смерть – дескать, само ее существование навлекало беду на доброе имя Муров.

В наказание за преступления Мириам Абрам был лишен апостольского чина и всех причитавшихся ему угодий. Земли Муров, некогда – необъятные холмистые просторы, которые могли сравниться разве что с владениями пророка, поделили между другими апостолами и соседними фермерами, а те растерзали их, как стервятники мертвую тушу. Абраму же остался лишь небольшой клочок земли, спрятанный в тени того самого грозного леса, в котором потерялась его дочь. Сегодня он влачил жалкое существование, осмеянный и обнищавший, он перебивался скудными урожаями с пастбищ и неплодородных кукурузных полей, кроме которых у него ничего не осталось.

То, что восемнадцать лет назад Анна согласилась пойти с Абрамом под венец, несмотря на позор, навлеченный грехопадением Мириам, нельзя было назвать иначе, как чудом. Иммануэль объясняла преданность Анны тем обстоятельством, что однажды, когда та, будучи еще юной девушкой, умирала от лихорадки, Абрам спас ее своим Исцеляющим Прикосновением. Словно с тех пор она была обязана ему жизнью и намеревалась во что бы то ни стало вернуть долг. Возможно, именно поэтому ее любовь к Абраму больше напоминала почитание апостолами Святого Отца, нежели обычные чувства между мужем и женой.

Когда Абрам вошел в столовую, Анна, как всегда, расплылась в широкой улыбке. Но тот не обратил на нее никакого внимания. Прихрамывая, он переступил порог и остановился, чтобы перевести дыхание, опершись руками на спинку сломанного стула. Всю правую сторону его тела перекосило, неестественно скрюченные пальцы казались переломанными, рука была согнута и прижата к груди, будто перевязанная невидимым бинтом. Проходя через столовую к своему месту во главе стола, дед ковылял, подтягивая левую ногу, и держался за стену, чтобы не упасть. Он тяжело опустился на стул и стал читать молитву, с трудом выговаривая слова. Закончив, Абрам взял здоровой рукой вилку и принялся за еду. Его примеру последовали остальные. Дети жадно набросились на мясо, словно боялись, что оно исчезнет прежде, чем они успеют все съесть. Горькая правда заключалась в том, что тушеная курица больше всего походила на жидкий костный бульон с пастернаком, парой капустных листьев и жалкими куриными обрезками. Иммануэль, однако, старалась есть не спеша, смакуя каждую ложку.

Анна снова попыталась завязать разговор, но тщетно. Марта сидела, уставившись в тарелку, а девочки благоразумно помалкивали, опасаясь гнева отца.

Абрам говорил мало. В плохие дни он почти все время молчал. Иммануэль видела, как мучительно он переживает свое падение. Когда-то его называли гласом пророка, а теперь, спустя годы после смерти матери Иммануэль, он превратился в деревенского изгоя, проклятый Отцом за попустительство. Во всяком случае, такие ходили слухи.

Иммануэль почти ничего не знала о том, что происходило с Абрамом после смерти ее матери. Скудные обрывки информации, которые поведала ей Марта, были лишь фрагментами истории, слишком ужасной, чтобы рассказывать ее целиком.

Семнадцать лет назад ее мать Мириам, недавно обрученная с пророком, вступила в порочную связь с деревенским пареньком с Окраин. Несколько месяцев спустя, когда их отношения были раскрыты, юноша погиб на костре в наказание за свои преступления против пророка и церкви.

Мириам была помилована – пророк, ввиду их помолвки, пощадил ее.

Но в ночь накануне свадьбы она, обезумев от горя и жаждая мести за смерть возлюбленного, прокралась в опочивальню пророка, пока тот спал, и попыталась перерезать ему горло его же собственным ритуальным кинжалом. Но пророк проснулся и оттолкнул ее, отразив удар.

Прежде чем ее успела схватить стража, Мириам убежала в запретный Темный Лес – обитель Лилит и ее ведьмовского ковена, – где бесследно исчезла. Со слов Мириам, суровые зимние месяцы она провела одна, в хижине в непроходимой лесной глуши. Зима в тот год выдалась морозная, хижину в лесу так и не нашли, поэтому никто в Вефиле ей не поверил.

Прошли месяцы, а Мириам все не появлялась. И вот однажды ночью, в разгар страшной метели, она вышла из темноты леса. Она была на сносях, беременная плодом порочной связи с ее возлюбленным, погибшим на костре. Спустя считаные дни после своего возвращения Мириам родила Иммануэль.

В то время, как его дочь кричала в агонии родов, Абрама хватил страшный удар, и он уже никогда не стал прежним. Удар отнял у него силы и стать, а вместе с ними и его Святые Дары. Мириам тужилась и мучилась, пока, в конце концов, не ушла в мир иной, и с ее отцом едва не произошло то же самое. Только чудо Отцово уберегло его, вновь подняв со смертного одра.

Абрам пострадал за грехи Мариам и продолжит страдать за них до самой смерти. Возможно, он страдал бы меньше, если бы у него хватило духу отречься от Иммануэль за грехи ее матери. Возможно, если бы он сразу отрекся от Мириам, когда та вернулась из леса, то вернул бы благосклонность пророка.

Но он этого не сделал. И за это Иммануэль была ему благодарна.

– Утром… пойдешь… на рынок… – проговорил Абрам со своего места, сквозь зубы. – Продашь черного барашка.

– Сделаю все, что смогу, – кивнула Иммануэль.

Должно быть, дела шли совсем плохо, если дед решил продать годовалого барашка. Это был тяжелый месяц – тяжелый месяц в череде паршивых месяцев. Денег отчаянно не хватало. Зимой после тяжелого приступа лихорадки болезнь Абрама обострилась, и расходы на лекарства опустошили их карманы. Для Иммануэль было важно тянуть эту лямку наравне со всеми, по мере сил облегчая лежащее на них бремя.

Никто в семье Муров не сидел без дела. Марта была повитухой, благословленной Устами Отца даром озвучивать имена, данные на небесах. Анна была швеей с такими легкими пальцами, и таким острым взглядом, что могла заштопать даже тончайшее кружево. Абрам, в прошлом бывший плотником, в годы после удара наловчился вырезать из дерева примитивные статуэтки, которые Муры иногда продавали на рынке. Даже Глория, хотя ей едва исполнилось двенадцать, оказалась талантливой художницей и рисовала небольшие гравюрные портреты, которые потом продавала своим однокашникам. Онор была еще слишком юна, чтобы заниматься ремеслом, но по мере сил помогала по хозяйству.

А Иммануэль пасла овец с помощью батрака с фермы. Каждое утро, за исключением субботы и тех редких случаев, когда Марта брала ее с собой на особо сложные роды, Иммануэль отправлялась на пастбище приглядывать за овцами. С посохом в руке она вела их к западной гряде, где овцы целыми днями паслись в тени Темного Леса.

Иммануэль всегда испытывала странную тягу к Темному Лесу, чувствовала волнение, когда приближалась к нему. Этот запретный лес будто бы пел песню, которую слышала она одна, звал ее подойти ближе.

Но, несмотря на искушение, Иммануэль держалась в стороне.

В базарные дни она брала с собой разные товары на продажу, будь то шерсть, мясо или баран, и отправлялась с ними на рынок. Целый день она проводила на площади, торгуясь с покупателями. Когда удача ей улыбалась, она возвращалась домой после захода солнца с достаточным количеством медяков, чтобы покрыть их недельную десятину. А если нет, семья жила впроголодь, а десятина и долги лекарям Абрама оставались неоплаченными.