Трудное детство

Горькие рыдания сотрясают тело девушки. Слезы текут на бокс. Вернись, доченька. Нет без тебя жизни, родная моя. Все силы, всю магию тратит девушка, лишь бы дозваться, вернуть… И неважно, что будет потом.

Казалось бы безделица, ну что такое отработка, что такое минутный срыв. А ведь это обернулось бедой, не «ноготь сломать», а настоящей бедой, когда все летит в пропасть и нет никакой надежды. Катастрофой обернулось желание Минервы МакГонагал показать свою власть. Страшной бедой для маленькой девочки и ее мамы…

Вернись, родная, я знаю, ты слышишь меня. Вернись, пожалуйста. Вернись…

Горькие слезы… И никто не в силах помочь. Целители работают, но кома — очень коварная штука, может длиться годами. И Нимфадора это знала. Она была готова сидеть тут всегда. Попытка ее даже пересадить закончилась ничем. Хотя целитель, которому Нимфадора, когда ее попытались разлучить с доченькой, сломала руку, так не считал. Ну да сам виноват.

Родители Нимфадоры навещали ее почти каждый день, но оторвать от ребенка не могли, да и не очень-то старались. Как-то прошло мимо и расследование аврората, и заключение Филча в Азкабан, это все не было важным. Важным было дозваться малышку. И, казалось, откуда-то доносится тонкий голосок.

Мне так страшно, мамочка, в том мире, где ты сейчас. Но мне больно видеть твои слезы. Не плачь, пожалуйста, я постараюсь, я вернусь. Не плачь, мамочка…

Потянулись дни, девушку кормили прямо в боксе и даже поставили мини-закуток с туалетом, потому что она отказывалась терять доченьку из вида. В этот момент она полностью поняла свою маму… А потом случилось чудо.

С каждым днем отчаяние все сильней забирается в душу. Ребенок лежит, не подавая признаков жизни, и его родители смотрят с надеждой на докторов. Но доктор далеко не всегда всесилен. Хочется сделать чудо, но это чудо может сделать только сам ребенок — вырваться из холодных объятий комы. А мы, мы можем только помочь. И мы ищем пути помощи, и поражение рвет душу напополам. Говорят, что в детской реанимации врач полностью «истачивается» за десять лет. Или черствеет сердцем, или уходит. Нет таких сил, чтобы выдержать это — все понимающие глаза пациента, горящие надеждой глаза его родителей. Каждый день, из года в год…

Находящаяся на пороге отчаяния, почти утратившая веру Нимфадора плакала, глядя на бокс и уже почти не видя его. Не выдержав, она закричала «Вернись, доченька!», и столько боли было в ее крике, что стекла потрескались. Но бледная девочка не пошевелилась, и жизнь потеряла смысл. И когда отчаяние и безнадежность, казалось, затопили душу девушки, выжигая ее, раздался тихий, но такой бесконечно родной голос:

— Не плачь, мамочка, я с тобой.

— Навсегда?

— Навсегда.

========== Все будет хорошо ==========

Комментарий к Все будет хорошо

Моей старшей доченьке. Ее силе духа и способности держаться за жизнь любой ценой. Живи, малышка!

Глупо было ожидать, что ребенок после комы сразу встанет и пойдет, правда? Но блестят глазки маленькой Гарриэт, нежно обнимает ее Нимфадора. Разлучить маму и дочь не посмел никто. Потому они рядышком. Гарриэт рассматривает чуть было не потерянную маму, Нимфадора обнимает и целует дочку, стараясь не вспоминать кошмар прошедших дней.

— А у тебя волосики белые…

— Это ничего, доченька, главное, что ты проснулась.

— Я тебя очень люблю, мамочка.

— Я тебя очень люблю, доченька.

Глаза в глаза. Нет никого родней этой малышки. Нет никого ближе мамочки. Они есть друг у друга. Навсегда. Что бы ни случилось, они пройдут это вместе. Рука в руке. Радостная улыбка, счастье в глазах. Никому не отдам.

Целители видели очень многое в жизни, но к такому привыкнуть нельзя. Нельзя привыкнуть к горю и смерти. Нельзя привыкнуть к счастью в глазах ребенка. Нельзя привыкнуть к слезам радости. Просто потому, что целитель должен уметь сопереживать пациенту. Не жалеть, а сопереживать. И потому целители и медиведьмы искренне радовались тому, что здесь и сейчас никто не умрет. И счастью в глазах девочки. И искренней улыбке ее мамы. Лежащие сейчас рядышком, они были так похожи друг на друга — выражением глаз, улыбками, даже внешне…

Андромеда тоже была счастлива, глядя на дочку и внучку. Ее дочь показала огромную силу духа, показала, что «дочь» — это не просто слова, а вся ее душа. Скоро, совсем скоро она заберет детей домой, и гори огнем этот Хогвартс. Ничего, будет домашнее обучение, не они первые. Зато безопасно, и никакой Филч… Мысленно она вернулась в школу. МакГонагал поначалу даже не поняла, что натворила, но после того, как ее просветили, побив о стены кошачью тушку и подвесив за хвост к потолку, она начала что-то понимать. Теперь Минерва просто заместитель директора. Трансфигурацию будет преподавать кто-нибудь другой, как и деканить. Дамблдор сильно сдал за последние дни, принимая случившееся как личную беду. Постарел будто лет на пятьдесят. Филч же «отдыхает» в Азкабане, пугая дементоров — чем-то фамильным его Нимфа в ярости приложила, тетушка бы оценила.

— Ты диагностику накладывал?

— Да…

— И промолчал?

— Гиппократ, давай ты? Я не могу погасить этот свет…

— Сволочь ты…

— Сволочь я…

Так бывает, когда кажется, что все самое плохое закончилось, все позади, и теперь будет только счастье. В самый яркий момент осознания счастья что-то происходит вдруг. Что-то такое, от чего слезы вновь капают вниз, что-то страшное…

Деловитая работа реанимации, остановка сердца у ребенка десяти лет. Девочку запустили каким-то чудом и доставили. Теперь доктора работают на «стабилизацию». Спокойствие в глазах специалистов, уверенные руки. Остальное будет потом, потом будут дрожащие пальцы и десятки сигарет, возможно, даже алкоголь для отца, чуть не потерявшего своего ребенка. А сейчас никто не заподозрит в этом спокойном «работаем» тщательно задавленную истерику. Она будет потом… Давай же, давай, живи! И широко распахнутые глаза. И первое слово, сорвавшееся с губ: «Папочка…»*

— Давай попробуем сесть.

Реабилитация после комы — дело непростое. Конечно, есть магия, и она помогает, но ничего не бывает по щелчку пальцев, реабилитация остается тяжелым трудом целителей и пациента. Научиться сидеть, потом кушать. Удержать в слабых еще пальчиках ложку. Время вилки и ножа придет потом, пока — ложка. Проверка рефлексов, состояния — и следующий шаг.

Нимфадора видела, что ей что-то не договаривают и начала беспокоиться.

— Мамочка, я ножек не чувствую.

Нимфадора поняла — вот оно. То, чем придется заплатить за жизнь доченьки. То, что не смог сказать ей целитель. И заполошный вызов целителя Сметвика. И полные надежды глаза. Но сначала подавить панику, убрать слезки страха из этих родных глазок. Все будет хорошо, потому что иначе просто не может быть.

— Дора, ты знаешь выражение «ноги отнялись от страха»?

— Конечно, а как это связано?

— Это у нее в голове, понимаешь? Она не чувствует ног, потому что очень испугалась.

— И что теперь? Это навсегда?

— Не обязательно. Будет гимнастика, будем стараться напомнить организму, что у него есть ноги. Время лечит.

— Доченька…

— И еще… Она психологически стала младше, мы это называем «откатом». Просто учитывай, что сейчас с ней нельзя, как со взрослой…

Скольких сломало такое известие, сколько семей разрушило… Сколько детей стали безучастными куклами от крушения всех надежд, сколько продолжили борьбу? Только тот, кто пережил, да медицинский персонал может дать ответ на этот вопрос. Выдержит ли Гарриэт, не сломается ли Нимфадора? Сколько всего свалилось на эту маленькую девочку, за что? Этот вопрос задают абсолютно все родители: «за что это малышу?»

…Я умерла в школе, но рядом был папа, и он вернул меня обратно. Когда я открыла глаза, то увидела святых ангелов, и там был папа. Мой папа — ангел, и он не даст мне умереть, просто не разрешит. Старушка с косой не придет ко мне, потому что есть папа. А потом оказалось, что я не могу ходить больше, наверное, косой задела злая старушка. Но папа сказал, что мы справимся, и все будет хорошо. И стало так, как он сказал. **