Гвеннит

— Правда-правда, — улыбнулась женщина.

— Почему ты такая? — спросила Гвен.

— Какая? — поцеловала ее в лоб миссис Грейнджер.

— Добрая…

— Потому что она мама, — тихонько сказал Геф. — Наша мама.

— Мама… Ты совсем другая…

— Каждая мама особенная, малышка.

— Мама… Скажи… А почему мама Петунья не сказала мне, что не переедет? И когда летом тут была тоже?

— Возможно, не хотела тебя волновать?

— Да… Наверное… А скажи, если бы я… Ну если бы, например, сейчас мне надо было бы уезжать далеко-далеко, а Геф бы оставался тут, ты что бы сделала?

Это был самый важный вопрос для маленькой девочки, которая еще жила в сознании Гвен и на что-то надеялась. Ей нужно было проверить эту маму и понять, почему она не может полностью принять решение Дурслей. Хотя, если бы мама Петунья с ней поговорила бы, то было бы проще. Намного проще было бы именно принять решение, ведь у мамы Петуньи же точно были разные причины, но та промолчала. А Грейнджеры всегда открыто говорили, если что-то было не так. Готовили ее, но всегда говорили…

— Геф большой мальчик, и он мальчик, доченька. Он сам вполне может справиться, а ты — девочка, может быть, ты сама и справишься, но это неправильно, — ответила ей миссис Грейнджер. — Мы бы поехали с тобой. Не плакать!

— Я не буду, мама… — прошептала девочка.

Эта мама бы выбрала ее. Просто, потому что так правильно… Гвен обняла миссис Грейнджер, прижавшись к ней. Пусть все идет, как идет, потому что это сложно. Очень сложно для девочки.

— Не надо задумываться, котенок, — попросил Гвен мальчик. — Пусть все будет, как будет, хорошо?

— Хорошо, любимый… — прошептала утомившаяся девочка и закрыла глаза, оставаясь на руках у мамы.

Миссис Грейнджер покачивала дремлющую из-за усталости девочку, думая о том, что слишком много вопросов свалилось на эту малышку, которая просто не может ответить на них, потому что нет у нее такого опыта, да и не на все вопросы можно ответить однозначно. Пусть отдохнет…

***

Все чаще гуляя или отправляясь куда-то Геф замечал, что оценивает все по размеру кресла — есть ли ступеньки, пройдет ли кресло, будет ли Гвен комфортно. Это стало частью жизни, частью восприятия, получалось как-то само собой. Стала рутиной и аритмия, ежедневные таблетки и анализы раз в месяц. Снизилось число приступов.

Гвен училась, учился и Геф, они достаточно быстро проходили программу средней школы, осваивали магию, и совершенно не хотели думать о том, что будет после. Привыкшие жить сегодняшним днем дети, сами не заметили, как пролетел год. Целый год пролетел, будто не было его. Вот сегодня Гвен исполняется тринадцать. Много подарков, праздник, огромный торт, но…

В этом году… В этот раз… Мама Петунья прислала письмо о том, что они не смогут приехать. Поздравила, конечно, но на душе стало как-то пусто… Письмо принесли вечером, когда девочка уже готова была заплакать. «Наверное, у них что-то случилось или денег нет», — подумала девочка, читая письмо, которое… Может ей только показалось?.. Нет, ей точно только показалось! Это потому, что она расстроена! Точно-точно, это не письмо прохладное, это она расстроена. Убедив себя в этом, Гвен успокоилась и провела остаток вечера со счастливой улыбкой на лице.

— Котенок мой, — шептал Геф, гладя ее по волосам. — Я тебя так люблю, ты не представляешь, как.

— Еще как представляю, — отвечала ему Гвен. — Ведь ты меня столько раз отнимал у смерти.

— Спим?

— Спим.

Монитор помаргивает глазком, бегут кривые, а сердечко плачет… Гудит предупреждающий сигнал, снова уколы, дефибриллятор наготове, снова Геф будит девочку, не давая ей спать, чтобы видеть, что она в сознании, а в глазах девочки печаль.

— Любимая, родная моя, держись, — шепчет Геф, а она не может ничего сказать — как будто выключили возможность говорить. — Не пугайся, не паникуй, все будет хорошо.

В глазах девочки паника, она задыхается и Геф помогает ей амбушкой{?}[Мешок АМБУ]. Постепенно паника отступает, но говорить она по-прежнему не может, отчего слезы текут по щекам. Минуту поколебавшись, Геф жмет кнопку вызова…

— Что тут у нас? — вбегают врачи.

— Я стабилизировал, но она молчит и плачет, — разводит руками Геф, — возможно, не может говорить.

— Ага… — говорит один из врачей. — Ну, побежали.

Завернув Гвен в термонакидку, мальчик усаживает ее в кресло и бегом спешит за врачами. Снова рентген, ультразвуковое исследование, кардиограмма, электроэнцефалограмма.

— Ага, — удовлетворенно говорит сонный невролог. — Фокальный фонаторный приступ{?}[Локализованный судорожный приступ. Отсутствует возможность издавать звуки.]. Бывает. Сейчас мы ей…

Укол и через полчаса перепуганная Гвен может произнести первые слова. Тихо, медленно, будто проталкивая их языком, но может. Слезы опять бегут по лицу.

— Так, сейчас она в цикл войдет, я так чувствую, — говорит поднятый пинком сонный невролог.

— Не войдет, — Геф обнимает девочку, прижимает к себе и говорит разные ласковости.

Миссис Грейнджер жестко допрашивает коллег, потом выдыхает и прижимает к себе Гвен.

— Испугалась, маленькая?

— Да, мамочка, — с трудом отвечает девочка.

— Все пройдет, доченька, — очень ласково говорит миссис Грейнджер. — Сейчас поедем домой и будем баиньки с Гефом, да?

— Да…

Девочка уложена в постель и тихо сопит, устроившись на груди Гефа, который тоже спит, но вполглаза, постоянно готовый ее спасти, а в гостиной, за закрытой дверью продолжается разговор…

— Отчего она так, как думаешь?

— Да тут и думать нечего — расстроилась из-за Дурслей и выдала новенькое.

— Что у них случилось, ты знаешь?

— Да ничего не случилось, во Франции отдыхают.

— А как же…

— Ну, так бывает, дорогая. С глаз долой, из сердца вон, выдохнули и перекрестились. Нельзя умирать десять лет, нельзя. А они умирали вместе с ней. Им теперь так лучше, да и девочке, честно говоря…

— Доченьке…

— Доченьке.

========== Часть 23 ==========

— Мамочка, — сказала как-то Гвен. — А у Гефа же скоро День Рождения… Давай ему праздник сделаем?

— Давай, доченька, — улыбнулась миссис Грейнджер. — А как он у вас обычно проходит?

— Геф не любит его справлять, говорит, что лучший его подарок — это я, — смутилась девочка. — Но хочется, чтобы у него был праздник, он же такой хороший, самый-самый любимый!

Так начался этот страшный заговор, о котором Геф даже не подозревал до своего четырнадцатилетия. Честно говоря, он даже и не помнил об этом дне, у парня были совсем другие заботы. Его мир существовал и крутился ровно вокруг одного человека — его любимой, его котенка. Поэтому он не предавал значения тому, что происходит вокруг и не задумывался о хитрых улыбках родителей.

Утро девятнадцатого сентября было солнечным. Геф проснулся от того, что Гвен лизнула его в нос и мурлыкнула. Это значило, что у девочки хорошее настроение, что очень обрадовало подростка.

— С Днем Рождения, — прошептала Гвен. — Я тебя так люблю!

— Я тебя тоже люблю, — отозвался Геф. — Спасибо, котенок.

Потом было умывание, завтрак, на котором Гвен совсем не капризничала, а вела себя, как примерная девочка, что насторожило мальчика. Потом пришли родители… И начался праздник, которого Геф совсем не ожидал. Дело даже не в подарках, а в счастливой улыбке Гвен, в радостных глазах родителей, в ощущении праздника… Пришли доктора, был огромный торт, песни под гитару, как это принято тут, в этой, уже становящейся родной, стране.

А потом Гвен подарила ему поцелуй, который был почти «взрослым». И он танцевал с ней на руках, чувствуя себя самым счастливым на свете. Сегодня он почувствовал себя снова ребенком. Это было так чудесно, но непривычно, поэтому Геф нет-нет, да бросал взгляд на монитор. И только убеждаясь, что все в порядке, веселился дальше.

— Заговорщики, — констатировал парень за ужином.

— Ага, — согласилась Гвен.

— Еще какие, — улыбнулся мистер Грейнджер.