Есть такая профессия...

Как мы отмечали во Франции его день рождения — с огромным тортом, фейерверком, весь день провели в парке развлечений «Диснейлэнд». Дети были счастливы. Ну, потом подарки и торт. Господи, какие же звери его воспитывали! Ребенок увидел торт и расплакался. Просто стоял и плакал, еще и спрашивал, можно ли ему свечки потрогать. А потом, когда затушил все, получил поцелуй в щеку от радостной Гермионы, которая немедленно смутилась от своего порыва.

— Знаешь, мама, этот поцелуй был самым важным подарком, — сказал мне потом Гарри, когда мы остались одни.

Ничего, сыночек, теперь все будет хорошо.

***

На распределении блокадных детей на сей раз не было, несколько смутила рыжая девочка — что-то царапнуло меня в том, как она себя ведет. Ну да узнаем, завтра они к нам все придут. А так — без сюрпризов совершенно. Рональда Уизли, которого отселяли, в этот раз в школе не было, директор перевел его на домашнее обучение принудительно, впрочем, ему виднее. Занятия по первой помощи и гигиене у нас продолжаются: так как в прошлом году через них прошли все, то в этом году — только первый курс, девочки отдельно, мальчики отдельно и пофакультетно, чтобы войны не устраивали. То есть — восемь часов в неделю. Поделились с ЗОТИ, профессор счел это великолепной идеей.

В этом году Гермиона будет работать на обследованиях вместе с Барбарой, надо девочке двигаться дальше. Потому сейчас дети покушают, а завтра с утра начнем работу. Старшие курсы всех факультетов принесли справки, значит, я была достаточно убедительной. Это очень хорошо. Первокурсников надо осматривать, кроме тех, кто из обычного мира, как водится. Аристократия притихла, прошлогодний пример их успокоил. Это хорошо. С разрешения директора сказала речь о том, что те, кто любит нарушать правила, наказаны не будут, их будут лечить от этой пагубной привычки. Кто-то заметил, что розги были бы милосерднее, на что я мило улыбнулась.

Утро наступило как-то очень быстро, Гиппократ оделся и быстро ускакал на работу, а я прошла в кабинет. Сегодня у нас большой, тяжелый день. Ровно в восемь утра постучалась Гермиона. Сбросила мантию и осталась в салатовом хирургическом костюме, умничка моя. Сразу же ускакала мыть руки, готовить инструменты, стекла, пробирки, зеркала… Барбаре современные костюмы тоже нравятся больше, чем мантии, ну а я пока в мантии побуду.

Кто у нас там первый? Слизерин? Заводи!

Мальчики, осмотр, опрос, карточку заполнить, мазки взять. Девочки, успокоить, осмотр, опрос, карточку заполнить, мазки взять.

Больше нас всех боятся почему-то Гермиону, пугает их ученица, задающая серьезные вопросы. Ничего, привыкнут, куда денутся. А вот среди синеньких мое внимание привлекла одна девочка с глазами чуть навыкате. Заглянула туда — и будто снова в эшелоне под бомбежкой, такая в них боль была. Что же с ней случилось?

========== Быть требовательным и справедливым ==========

Мы уже закончили, когда пришел Гарри. Откуда он в замке берет цветы, да еще и лилии? Мне любопытно. Очень любопытно, откуда в закрытом шотландском замке в сентябре можно достать белые лилии. Хотя те же розы от Гиппократа… на что только не пойдут мужчины, чтобы очаровать нас.

— Мама… Я хотел спросить, — тихий сегодня Гарри какой-то, а за его плечом стоит Гермиона, поддерживает, значит. — У Невилла родители… У них совсем нет шансов?

— Сыночек, я не знаю, что с ними, спрошу Гиппократа и расскажу, хорошо?

Оба буквально полыхнули радостью, открытые, чистые дети, и убежали. А у меня впереди бумаги, много бумаг. Так, Полумна Лавгуд… Мама погибла на глазах девочки два года тому, а папа, судя по всему, повредился рассудком, значит, возьмем под крылышко. Салли-Энн Перкс со второго курса — что-то с ней нехорошо. И Джиневра Уизли. Вот с ней точно что-то не так. Осмотр вроде бы ничего не выявил, но отклик органов и мозга… Смущает меня что-то, не могу понять что.

Из мальчиков… Хм… Здоровые все, претензий нет. Надо будет через месяц посмотреть девочек четвертого года обучения на предмет развития. Ну и намотавших отсеять, конечно, если таковые будут. А через три месяца будет… Ничего, три месяца — совсем недолго, мы, бывало, и дольше ждали. А девчонки вообще жили от письма до письма, с трепетом получая треугольники и до ужаса страшась прямоугольного конверта. Так что мне еще повезло.

— Барбара, посмотришь тут?

— Конечно, — улыбается.

Камин, «Мунго». Привыкла я уже к этому всему, никакого удивления не вызывает, как в другую комнату сходить. Так… Зайду к Гиппократу сначала.

— Здравствуй, любимая. — Замирает сердечко, замирает, и сладко-сладко становится от его улыбки.

— Здравствуй, я по делу, — останавливаю потянувшегося ко мне жениха. — По поводу Лавгуд и Лонгботтомов.

Посмурнел, видимо, вопрос очень непростой, потом начал рассказывать. С Лавгудами все непросто, отец Полумны — частый гость в Мунго. Сломался он после смерти жены, жаль, что дочь не стала его якорем. Ему самому помощь нужна, а уж девочке… Надо помочь девочке, подумаю как. А вот с Лонгботтомами… С ними все сложнее. Выглядит так, как будто откатились в детство. Помню, видела я однажды что-то такое… Надо вспомнить, что тогда произошло. Может быть, им можно помочь.

— Родной, а что у них в голове физически творится, посмотреть можно?

— Хм… — задумался мой хороший.

— Может быть, магловским способом попробуем посмотреть? Есть у меня одна мысль, вдруг сработает?

Мы договорились отвезти обоих на новомодную томографию в ближайшие пару дней. Возможно, действительно удастся разобраться, в чем дело. А если повезет, то и помочь, ну… Или приговорить окончательно.

***

Вечер, возвращаюсь с Гермионой после ужина в Больничное крыло, чтобы выдать ей новые книги. Удивительно быстро читает и, главное, понимает, что прочитала. Повезло с ученицей, старательная, умная… Скоро будет готова сдавать очередной экзамен уже на медиведьму такими темпами. Барбара на нее тоже не нарадуется.

Возвращаемся мы из Большого зала, и вдруг вижу я девочку, что медленно идет по коридору. Голова низко опущена, плечи вздрагивают, поэтому она нас не видит… Гермиона сорвалась с места и подбежала к девочке, подойдя поближе, я узнала Полумну Лавгуд. Она стояла, не шевелясь, в объятиях Гермионы, которая что-то говорила девочке на ушко. Медленно поднялось заплаканное лицо… Господи… Она же босая! Проблему отопления спален директор и профессора решили, но в коридорах кое-где градусов пять, не больше, а она стоит босыми стопами на каменных плитах.

— Эльф! — Хлопок. — Девочку немедленно в Больничное крыло!

И с еще одним хлопком исчезают и Полумна, и Гермиона, а я спешу к себе. Дошла быстрым шагом, а там Гермиона уже раздевает безучастную девочку. Очень страшно видеть таких детей. Перед глазами вновь встают разбомбленные города и вот такие дети, потерявшие всех и все. Не могущие сами справиться с бедой и оттого медленно умирающие просто от безысходности. Я не хочу такого видеть!

— Полумна, — мягко обращаюсь к ней. — Ты почему босиком ходишь? Где твоя обувь?

— Нарглы спрятали…

— Ах, нарглы…

— Наставница, на ней белья не было тоже и… только юбка и мантия, — шепчет мне на ухо шокированная Гермиона.

Уложили на кровать, переодев… хотя в ее случае — просто одев в пижаму. Я выдала бодроперцовое от простуды и сонное. Пусть поспит, как выспится — так и поговорим. Попросив Гермиону понаблюдать и чувствуя, как мой гнев не желает утихомириваться, направила свой путь к Флитвику, он декан синеньких. Да как они смеют издеваться над тем, кто слабее! Что за повадки, да еще и среди умников! Да, я была в ярости.

— Филиус, твою! — рыкнула я с порога. — Что за бардак на твоем факультете? Не успели от одних фашистов избавиться — других воспитываем?

— Поппи, что ты имеешь в виду? — Вид моих наэлектризованных и стоящих дыбом волос явно впечатлил полугоблина.

— Вот скажи мне, с каких пор это нормально — издеваться над девочкой, заставляя ее почти голой ходить по холодному замку?