Есть такая профессия...

Потом пили чай с Грейнджерами, они все о школе расспрашивали. Школа как школа, рассказала им со своей точки зрения. С удивлением узнала, что в других школах санитарный режим так не блюдется, потому дети домой чего только не привозят — от педикулеза до дерматитов. Заверила, что у нас это невозможно — домовики бдят. Успокоились, спокойней смотрят. О Гарри расспрашивать начали…

— Мальчик рос никому не нужным сиротой, родителей убили, но вот он пришел первого сентября, посмотрела я в его глаза — и просто не смогла, — рассказывая историю моего малыша, вижу, что не понимают.

Эх, англичане… Другие они совсем, да… Ну да, в результате поняли, совсем другими глазами посмотрели на Гарри и, кажется, одобрили. Вот это уже хорошо.

Целитель Сметвик, похоже, начал осаду по всем правилам — цветы, рестораны, ненавязчивое внимание… Чувствую себя совсем девчонкой — хочется петь и танцевать. Кажется, я к нему привыкаю…

— Гиппократ, — решила я спросить напрямую, — ты чего добиваешься? Если у тебя серьезные намерения — так и скажи.

— Так и скажу, — улыбается опять, и в глазах у него…

Да нет, не может быть. Я, верно, себя обманываю, не хочу верить в то, что этот представительный мужчина смотрит на меня с нежностью. Не хочу, ведь если я ошибаюсь, то это будет больно, очень больно. А еще он долго о чем-то говорил с Гарри, интересно, о чем?

Гермиона получила свой первый букетик белых лилий от ребенка. Та-а-ак, кажется, теперь я понимаю, о чем они говорили. Девочка запунцовела вся, спрятала лицо в букетик, но за руку взять себя разрешила. Не торопись, сынок, только не торопись, и все у вас сладится. Переживаю, конечно, как же иначе?

***

Что-то сегодня странное творится… Гарри отпросился переночевать у Гермионы, ее родители с радостью согласились. Гиппократ весь такой нарядный… Пригласил на танцевальную площадку, есть тут такие. И вот, во время медленного вальса, он заговорил:

— Поппи… Сначала я тебя не воспринимал, потом ты стала раскрываться как умная, одаренная женщина, а потом — ты взяла под крыло сироту, и это было так прекрасно. Я понял, что влюбляюсь в тебя с каждым мгновением все сильнее. Я не знаю, что ты ко мне чувствуешь, но хотел бы, чтобы ты знала — я люблю тебя. Твои глаза, твои руки, твой голос… Скажи… — он помолчал и с последними тактами венского вальса закончил: — Ты будешь моей женой?

========== Способствовать профессиональному росту учеников ==========

Господи, какая я счастливая! Какое это счастье, когда тебя любят, и ты тоже… Просто невыразимо ярко и солнечно на душе, и куда-то спряталась война. Все утро я просто улыбаюсь всем, как дурочка, но это меня совершенно не заботит. Я просто счастлива. И глядя в хитрые глазки сына, я вижу, что он все знал. И Гермиона, и ее родители так искренне меня сегодня поздравляли, что я сразу поняла — они знали. Господи… Не барышня уже, а сердечко замирает… Даже не могла себе представить, что может быть такое счастье на свете! Хочется визжать и прыгать, как маленькой. Вчера вся танцплощадка аплодировала нашему поцелую, когда я сумела прошептать свое согласие.

Смотрю на простое колечко, украшающее руку, и чувствую, что уже щеки болят столько улыбаться. А вокруг прыгают дети… А впереди еще целых две недели, наполненных счастьем, солнцем и морем. Гарри ухаживает за Гермионой, явно копируя одного хитрого главного целителя, и отсюда мне очень хорошо видно, как смущается девочка.

— Гарри, подумай, вы маленькие, мало ли, вдруг ты полюбишь другую?

— Нет, мама, других девочек не существует, только моя Гермиона.

— Уже твоя? — я улыбнулась.

— Ну, она еще не знает, что она моя, но узнает, обязательно!

Целеустремленный он у меня, если что решил, то с пути не свернет. А я думаю — пусть. Если их дружба станет чем-то больше — это же хорошо, правда?

— Правда, душа моя, — Гиппократ подкрался незаметно.

— Любимый, — будто пробую на вкус это слово и вижу звездочки в его глазах. — У тебя глаза сияют.

— Это ты в них сияешь, любимая…

Все-таки я счастливая… Сколько девчонок видела, что отдавали себя полностью, до конца, любви во время войны. Не всегда могла понять, а оно возьми да и постучись в мое сердце. Теперь-то я понимаю… «Невеста». Слово-то какое… Сладкое, как то, что происходит со мной. Я будто бы помолодела лет на тридцать — чувствую себя совершеннейшей девчонкой.

Пролетают дни, будто деревья в окне вагона, скоро надо будет возвращаться — диспансеризация и подготовка к новому году, а так не хочется… Сегодня, когда заговорила об этом, Гарри встал на колени, уговаривая маму разрешить ему остаться с Гермионой.

— Сын, встань, пожалуйста.

— Не встану, пока не разрешишь. — Я говорила, что он целеустремленный?

— А родителей и Гермиону ты спросил?

— Да, мама.

Только хотела согласиться, как Гермиона, посмотрев на Гарри, опустилась рядом с ним, взяв того за руку. Даже не знаю, кто больше удивился — он или я. Но я рассмеялась от такой картины и разрешила, конечно. Как же иначе? Хотя два хитрых чертенка они, конечно.

Родители Гермионы согласились, говорят, мальчик на дочь хорошо действует — в книги не зарывается, гуляет и много смеется. Вот и хорошо. А мне завтра надо возвращаться. Не хо-о-очу, но надо, а Гиппократ, кажется, понимает меня лучше меня самой.

— Я буду приходить каждый день, чтобы чувствовать вкус твоих губ…

***

Итак, диспансеризация персонала. Серьезная Барбара, аж целых два аврора, спасибо моему любимому целителю. Пошли по этажам, проверяем спальни, постельное белье, отопление, утепление… В общем, ничего нового. Рассказываю и показываю все. Барбара старательно запоминает. Хороший целитель будет, есть на кого это все оставить, потому что Гиппократ уговаривает уходить к нему. Я его понимаю, конечно, но до седьмого курса сына пусть даже не надеется.

Лорд Гринграсс предоставил справку из Мунго. Гиппократ рассказывал прохождение диспансеризации профессорами в Мунго — обхохочешься. Директор всех принудительно, под страхом увольнения, загнал в больницу и стоял над душой, пока все не прошли тщательно и внимательно. Да, напугала прошлогодняя процедура профессоров, напугала… Но для женщин все равно меня позвали. На вечно вакантное место взяли преподавателя из аврорской академии, отставного, конечно, но теперь никакое «проклятье должности» не работает. Знающий дед, и с детьми контакт у него хороший.

— Ты вся светишься, Поппи, — сказала как-то Минерва, забежав ко мне вместе с Помоной на стаканчик чая. — Рассказывай.

— Ой, девочки, — только и смогла сказать, как они все сразу поняли.

— Целитель Сметвик, да? Когда свадьба? — улыбаются-то как.

— На рождественских каникулах, вы все приглашены, — вернула улыбку я.

Оказывается, Минни умеет визжать, как девчонка. Шокировали мне Барбару, которая карточками занималась. Все непонимание ушло в прошлое, мы теперь подруги, да. Многое изменилось… Впрочем, надо заниматься делом, а между делами можно и в Мунго. Не только лекции читать, но и… Аж замирает все внутри, когда его вижу.

— Я тебя так люблю… Сама не понимаю, отчего, — шепчу ему на ушко, а он только улыбается.

— Ты мое самое большое чудо в жизни. — И от этих его слов хочется смеяться и плакать.

Почему-то все реже в сны приходит война, все реже я просыпаюсь от истошного «Воздух!» и все чаще в снах он. Тот, кого мне подарила судьба в этом мире, тот, кто внезапно стал всем миром для меня. Смешно, правда? Тертая войной баба, закаленная годами, видевшая и страх, и боль, и кровь, офицер, наконец, а веду себя, как девчонка. Будто бы смыло всю войну с меня без остатка. Но еще приходит она в сны, приходит… Бывает, очнешься после кошмара, а губы любимого дарят покой. Он все понимает и будто бы чувствует меня. Наверное, это жутко развратно, но мы давно уже спим в одной постели. Наверное, это оттого, что помолвленным — можно?

Вот и первое сентября скоро. Гарри с Гермионой приехали заранее, потому что мальчику совершенно не нужно весь день проводить в поезде, а без «своей» Гермионы он и с места не сдвинется. Похоже, симпатия переходит во что-то большее у малыша. Отправила их в гостиную, пусть воркуют, голуби.