Русланиада

Я вновь проснулась первой. Лежала щекой и грудью на брате, вдыхала его лёгкий запах, чуть сладкий, как у травы с белыми бабочками цветов.

Животное не спало. Я не сразу заметила. Оно лежало тихо на прежнем месте, скорее на смелой, чем рядом с ней. Не знаю, как она выносила вес. Животное тихо-тихо целовало её щёку и шею, поглаживало лапой, похожей на руку брата, по виску. Не хотело будить, чтобы сестра не поднялась и не ушла от него. Я удивилась – глаза сестры оказались открыты. Зверь положил лапу ей на грудь, огладил отступающим большим пальцем. Он хотел от неё того же, что и вчера, сдвигал по её бедру платье.

Она не стала будить брата, даже не посмотрела на него. Положила руки своему зверю через лопатки на шею. Она часто дышала с ним. Он продолжал целовать между вдохами. Сестрица вплетала пальцы в тёмные волосы на затылке лежащей у её горла головы. Зверь замер успокоенный. Смелая полежала ещё, а потом задремала, оставив пальцы вплетёнными в мех прирученного животного.

Когда все поднялись, брат стал обходить поляну в поисках еды для огня. Мы с сестрицами за прошедший день успели скормить немало маленькому солнцу. Брат почти ничего не находил. Вздохнув, посмотрел на скалы.

– Уходим? – спросила разумная сестра.

Брат отрицательно мотнул головой.

Мы сидели у озера, умывались, зверь – у корней дерева, привязанный короткой верёвкой. Брату было неохота его отвязывать. Ушёл за сушью один. Смелая несколько раз оглядывалась на зверя, мы все поглядывали на него время от времени, только ей оно изображало улыбку, встретившись глазами.

Силуэт брата скрылся за скалой. Животное посмотрело туда, поёрзало на сырой от росы траве.

– Покажи мне себя, – с поправкой на звериные звуки раздельно произнесло оно.

Мы замерли.

Смелая оглянулась на разумную.

– От брата научился, – уверенно сказала та.

– Как птица? – воскликнула младшая.

– Покажи мне себя? – менее уверенно произнёс зверь.

– Он будто сомневается, что говорит правильно, – заметила разумная.

– Почти правильно, – пожала плечиками ласковая. – Но всё равно бессмыслица. К кому он обращается?

– К сестре.

Смелая сделала два шага от берега. Медленно повернулась вокруг оси.

Он вздохнул.

– Как будто не совсем то, чего он хотел, – рассудила разумная.

– Ну и тьма с ним, – отмахнулась смешливая.

– Солнце с ним, – недовольно поправила смелая. – Чего плохого он тебе сделал?

Лицо смешливой обиженно застыло. Смелая опустилась на колени подле животного.

– Говори снова, – попросила она у него.

Он грустно помотал головой.

– Не понимает, – пояснила разумная.

Смелая взяла его за низ морды:

– Повтори, ну же… Говори!

Он потянул наверх её платье. Надо же, опять. Он тянул её платье выше и выше. Она не уходила, наоборот, взялась за края платья и стянула его через голову, оставаясь белой, как облако, и нагой.

Зверь громко задышал.

– Ааа, – протянула разумная, – покажи мне себя – он хотел, чтобы ты сняла платье. Была нагой, как он. Сни-ми плать-е.

Зверь не стал повторять. Он водил передними лапами по смелой. Насмотревшись, прижал её к своей голой груди, зажмурился.

– Чего он? – спросила младшая.

– Не знаю, – подумав, сказала смелая. – Как будто мурлычет, как дикая кошка… тёплый, – добавила она.

Он целовал её голое белое плечо.

– Каково это, – любопытно спросила разумная, – приручить животное?

– Ничего, – поразмыслив, сказала смелая.

– Ты говорила, тебе было больно, – напомнили сёстры.

– Ну было, – она провела рукой по голове зверя, – потом не было… Он самый разумный и человечный из всех зверей…

Зверь вдруг вскинул голову. Лапа потянулась за лежащим в траве платьем. Не думала, что он дотянется так далеко. Он поспешно и неумело натягивал на смелую платье, она совершенно запуталась в рукавах и рассмеялась. Из-за скалы возвращался брат.

На животном: Хитрец, ох хитрец…

На девичьем: Мне нужно идти. Его оставлю привязанным на длинной верёвке. Наловит вам рыбы.

На животном: Иди рыбу лови!

На девичьем: Приготовьте на огне. К нему близко никому кроме смелой не подходить.

– Ты за зверем, – догадалась разумная. – Смелая приручит всю стаю?

Брат передёрнулся. Зверь интуитивно напрягся.

– Что за идея? Каждой из вас по одному… животному.

– И мы справимся? – спросили сёстры. – Даже младшая?

– Справитесь.

Брат ни на кого не глядя довязал узел, подёргал на крепость и пошёл через поляну.

– Ранняя! – окликнул меня брат.

Он бежал по полю в брусничном закатном свете. Я испугалась поначалу. Потом подумала, было бы опасно, кричал бы «бегите».

Поднялась с травы, побежала навстречу. Брат поймал под локоть, повёл за собой. У меня громко билось сердце, я не понимала, куда он меня ведёт, пока не увидела клекочущего зверя, привязанного к тому самому дереву. Зверь хрипел и едва держался на задних лапах. На этот раз брат заранее отмыл и остриг его.

На девичьем: Я слишком быстро тащил его сюда… боялся не успеть до ночи.

Я подошла ближе к дереву. Зверь был измотан. Мех на его голове был совсем светлый, на теле почти никакой шерсти. Я села на траву. Зверь облизнул пасть, сглотнул слюну.

Я протянула к нему руку. Лапа цапнула меня за запястье, потащила к себе. Брат тут же возник рядом, отвесил зверю подзатыльник.

– Утомлён, но нетерпелив.

– Не бей! – возмутилась я. – Он станет плохо думать о нас! Плохо будет приручаться.

Брат глянул странно, непонятно.

На животном: Сиди тихо! Всё погубишь! Без всего останешься! Терпи! Терпи!

Я подобралась к нему на коленях, провела по щеке. Мех был не такой уж и колючий. У зверя закатились глаза. Он закусил губу нестрашными зубами.

– Он что, хочет, чтобы его приручили? – удивилась я.

На девичьем: Очень.

– Чудно. Почему же тогда они кидаются?

– Вести себя не умеют. Не умеют говорить на вашем языке.

– Первый – тот что смелой – говорил с нами сегодня. Правда, три слова и не очень понятно.

– Научится, – брат несколько раз склонил вперёд голову. – Вы с ними не разговаривали, и они не могли научиться. Теперь научатся… Ты готова?

– Не знаю.

– Ложись.

– Ты не уходи…

На русском: Будь проклята тварь, что вас прокляла…

Безымянный был молод, в ранней поре зрелости. Он был нетерпелив, запальчив, энергичен. Пришлось гнать его двадцать километров. И полтора раза столько же тащить на плече. Сейчас он держался спокойнее, чем обычно. Лучше Ранней не знать пока всего его характера. Он был блондин, чистый, молодой, легче должен был понравиться девицам, но не годился для первой очереди из-за своего порохового нетерпеливого нрава.

Ранняя имела представление, что от неё требуется. Она легла на траву, прибрала наверх подол. У безымянного блестели глаза, он норовил отпихнуть другого мужчину плечом, и мужчина прекрасно осознавал и разделял его резоны, но вынужденно оставался на месте.

На животном: Не могу уйти. Был бы ты разумней, сдержанней… не оставишь с тобой девчонку, весь труд своей неразумностью загубишь… Тише ты! Она сама к тебе в руки идёт. Тише!

Безымянный недовольно сипел. И одновременно умудрялся сопеть довольно. Только верёвка ослабла, впился губами в губы Ранней, руками обхватил бёдра.

Ранняя пищала и всхлипывала. Нетерпеливый безымянный словно стремился наверстать за все годы… Другой мужчина, отворачиваясь, время от времени натягивал верёвку и прерывисто ругался на русском.

Была уже ночь. Брат нёс Раннюю к убежищу. Безымянный крутился то справа, то слева, пытался отнять свою женщину, но безуспешно.

На русском (вздыхая): Как тебя к приличным людям вести… Всех девок перепугаешь?

Вопреки ожиданиям, получив своё – маленькую, свернувшуюся во сне клубочком Раннюю – безымянный ни на кого не глядя улёгся у входа в шалаш. Примостил голову на высушенных сосновых иглах и почти сразу заснул.