Стеклянный человек

Дырокол

Два раза в жизни я был сильно не прав.

Первый раз такой. Мне был нужен дырокол. Всего лишь две дырки в плотной бумаге: тык и тык. Всё. Согласитесь, покупать ради такого целый дырокол – это глупо. Я жадина, но не дурак.

Короче, мы с другом придумали план по бесплатному дыроколингу. Зашли в «Комус», спросили про мощный дырокол, нам принесли – проверить. И вот тут начинается наш план: я отвлекаю комусиху, а друг – делает дырки. Но тут все пошло не по плану. Комусиха оказалась стервой. Вы, говорит, сначала купите, а потом дырки делайте. Мы отвечаем, что нам сначала проверить нужно. А она говорит: сделайте одну дырку – и если ок, то покупайте. Хорошо, а можно мы сначала… «Нет». Смотрю я на эту бабу и вижу: она умрет за дырокол. Вот реально – жизнь положит. Я не знаю, что делают с людьми в «Комусе». Я слышал, как люди гибнут за детей, за миллиарды, за смешное видео для ютуба. Но чтобы за дырокол – я такое видел впервые.

Ладно, ушли мы из «Комуса» с одной дыркой. Пошли в другой. Приходим, задаем те же вопросы – только на этот раз консультант парень с коком на голове. Он не умирает за дырокол, но очень его боится. Я не даю, говорит, никаких гарантий, что он не сломается, что вы его не сломаете, вообще никаких гарантий не даю. Сначала купите – потом ломайте. А как же я узнаю, работает ли он? Это я не знаю – надо купить, потом пробовать. Даже дырочку не дадите сделать? Пожалуйста, купите…

И, знаете, я бы его дожал. Парень симпатичный, я заглянул в его глаза и увидел, что в глубине души он не продавец дыроколов, а мятный рыцарь… Но тут влезла какая-то бабка. Корректно называть ее пожилой женщиной. Но она явилась в виде старой дуры. Она влезла в наш разговор. И стала тянуть парня-продавца на кассу, чтобы он пробил ей какие-то тетрадки. И тут нас всех заклинило, как степлер. Мы все стали орать. Орала бабка, орал продавец, орал я. Мы орали минут пятнадцать.

И вот сейчас я понимаю сердцем, что был не прав.

Второй раз, когда я был не прав, случился накануне. Я тогда написал в фейсбуке, что у меня выходит книга. И через 0,5 секунды появился коммент: «Спасибо, но вашего бреда хватает и здесь». Если бы коммент появился хотя бы вторым, хотя бы через 5 секунд… Но это была первая и мгновенная реакция. Я очень обиделся. И удалил. Получается, я задушил свободу слова? Получается, так.

И это критика!

Я тут испугался: прислали новость. «Критик раскрыла секрет литературного успеха автора пьес для «Гоголь-центра». Новость опубликована на сайте агентства ФАН. Это то самое медиа, которое этим летом опубликовало ролик с «мамой-геем» и вопросом «Такую Россию ты выбираешь?».

Я боялся нажимать на ссылку, как на тысячу вирусных вирусов.

Ну вы сами подумайте, что может быть за таким заголовком: КРИТИК РАСКРЫЛА СЕКРЕТ УСПЕХА.

Господи, что же там?!

Я приготовился читать: «Оголтелый квиросатанист замарал сто шестьдесят страничек, сделанных из убитых русских деревьев, ведь их можно было потратить на брошюру советов сибирской травницы, но нет, издательство с нерусским названием INSPIRIA решило отдать их этому вувузеле гомосексуализма, каждый слог которого – болезненная отрыжка, как если бы сам ковид научился писать. Секрет его – договор с дьяволом, подписанный на Госдепуслугах».

Но, знаете, ничего подобного. Вся статья – это ссылка на статью Лидии Масловой в «Известиях». Например, такая цитата: «По мнению Масловой, которое критик привела в беседе с “Известиями”, доля очарования Печейкина как писателя заключается в его самолюбовании, вызывающем скорее умиление, нежели отвращение».

В общем-то, все.

Ну я даже не знаю, что сказать. Даже не знаю… Такую Россию я не выбирал. Где настоящая критика? Очнись, Россия!

Фотография с гирляндой

Помню, как меня впервые сфотографировали «как писателя».

Это произошло за час до церемонии премии «Дебют». Ее проводили перед Новым годом, и в зале пушкинского музея повсюду лежали гирлянды. Я нацепил одну из них и ходил. «Гирляндочку все-таки снимите. Вы писатель, хоть и молодой», – попросил фотограф. Оказалось, все это время я ходил с новогодней гирляндой на шее. Я снял. Я все-таки писатель.

Мой образ чрезвычайно нравился молодой писательнице Ире Г. А мне нравились ее сатирические рассказы.

Мы с Ирой много болтали. Потом была церемония, мне дали приз за драматургию. Ире тоже дали – за малую прозу. Обрадованные, мы продолжили разговаривать и после премии. Но сколько веревочке ни виться – ей приходит конец. И нашему разговору тоже. Но тут приехал Ирин муж – невысокий, пухлогубый, красивый.

Я тогда еще не знал, что они были накануне развода. И все время скандалили. Я ничего этого не знал. Но принялся болтать с утроенной силой, чтобы развеселить обоих. Но муж только пыхтел. Потом куда-то ушел. Потом позвонил самой Ире Г., она извинилась и ушла.

Вернулась через несколько минут и сказала, что нервный муж уехал.

Потом мы встречались у нее дома в Питере. Ира нянчила маленького ребенка. Я спросил, где муж. «Развелись».

Так я узнал, что тогда ему не понравилось, что мы так много болтаем, что я не отхожу ни на шаг. «Он хотел бить тебе морду». Я помолчал и признался, ее муж мне очень понравился. «В каком смысле?» Я сказал – в каком.

Мы помолчали. У меня был фотоаппарат. Мы сделали фотку. Ира попросила только не фотографировать ребенка, потому что детей нельзя фотографировать. Ну потому что нельзя.

Той фотографии не осталась, но осталась эта. Я в праздничной белой рубашке. Без гирлянды, без ребенка, без мужа. Но скоро – с премией.

Тайна моей фамилии

Я тут зашел в… «Одноклассники», чтобы посмотреть фотографии своей школы. Ну, знаете, у бумеров такое бывает. И вот я смотрю фотографии со школьных линеек и начинаю обращать внимание на жилые дома, которые окружают школу. И тут я понимаю, что я никогда к ним не подходил.

Ни-ког-да.

Понимаю, что, родившись в Ташкенте, я никогда не был ни в Бухаре, ни в Самарканде, ни в Каракалпакской долине, не видел музей Савицкого – вообще ни-че-го.

Понимаю, что, работая в крохотном театральном мирке, не знал никого из моих теперешних коллег. Ни-ко-го.

А сейчас знаю их всех.

Но одного человека я узнал еще в Ташкенте и не забываю сейчас. Недавно мы буквально столкнулись на зум-встрече в Creative Writing School. Это Евгений Абдуллаев, прозаик, поэт, критик, переводчик, редактор-философ (настоящий, а не из инстаграма). Мы с ним всегда были с разных планет – это мягко сказано. Он прозаик, я драматург. Он православный, я атеист. Он женат, я нет. Он родил и воспитал детей, я едва нахожу силы заварить чай. Но при этом мы, мне кажется, хорошо понимаем друг друга. Рискну сказать, что даже дружим.

Короче, если вы хотите кого-то почитать и не знаете Абдуллаева – начните читать. У него есть большие романы, вроде «Ташкентского», камерные повести, вроде «Глиняных букв, плывущих яблок». А если вы молоды и настолько наивны, что поступаете в театральный, возьмите одно из его стихотворений. Я, например, опус без названия, который, помню, заканчивается: «Бродит закат, в объективе его – всё темней. Пыль оседает, и кот пробегает по ней». Ищите его по кудрявому псевдониму Сухбат Афлатуни (дословно «Диалоги Платона»). Ну а если совсем лень – послушайте его лекцию на TEDx – «Поэзия в большом городе».

Евгений Викторович, кстати, был тем самым человеком, который отговорил меня брать псевдоним. Я хотел быть Дмитрием Тихомировым. Но он посмотрел на меня и сказал: «Валера, то, что вы пишете, написал автор с фамилией Печейкин. Более того, в русской литературе сочетание первой буквы «П» и «-кина» священно. Пушкин, Пелевин, Прилепин». Тогда, развлекаясь, мы придумали мне синтетический псевдоним Пушлейкин.

Короче говоря, он может все. А я только учусь у него.

Бытописание

Женщины и диван

Я понял, почему бедные люди такие бедные, особенно русские.