Пораженец

Хотя так оно и было, членство в СРН давало артелям индульгенцию от лишнего внимания властей. Вступить-то они вступили, да только “партийную работу” вели все больше эсеровскую, а не черносотенную. Бывало, приедет полицейский урядник, становой пристав или даже уездный исправник, проверит библиотеку да классы, а там в первую голову дозволенные цензурой журнал “Русский кооператор” и газета “Артель”, а поверх них толстым слоем “Русское знамя”, “Вестник Союза русского народа”, “Колокол” да “Прямой путь”. И мужики такие, за веру-царя-отечество, готовые рвать жидков и сицилистов. А как уедет — весь национал-патриотический треш исчезает, а вместо него появляется и политэкономия, и книжечки предосудительного содержания, и газета “Правда”.

Баландин тем временем от первоначального смущения совсем оправился и действовал по заранее разработанному сценарию, тащил Столыпина на молочную ферму только что не за рукав. Прямо хоть картину с них пиши “Визит товарища Л.И.Брежнева в колхоз-миллионер имени 20-летия без урожая”. За ними валила толпа гостей, разбавленная “артельными” френчами агрономов, зоотехников и просто кооператоров.

Ферму на центральной усадьбе построили маленькую, экспериментальную, на полсотни коров — ученым-петровцам как площадку для опытов, да сельхозучилищу для практических занятий.

Зато с доильными аппаратами.

За пятнадцать лет возни с патентами я худо-бедно наблатыкался в изобретательстве и порой мог предложить и по мелочам. Вот мы и склепали на основе американских образцов практически полноценный доильный аппарат, даже несколько. Отрабатывали мы доилку на конструкции с ножным приводом (ага, типа насоса-”лягушки” пляжного, проще некуда), а показывать собрались уже с электрическим. Так это же целая история, как оказалось — привезти генератор, прокинуть провода, подключить к насосу…

— На корпусной раме, как вы видите, смонтирован сам аппарат — насос, пульсатор, бидон для сбора молока… — выпускника сельхозакадемии несло и он разливался соловьем.

Собравшиеся глубокомысленно кивали.

— … шланги для подачи молока и воздуха идут к четырем доильным стаканам. Стаканы двойные, внешний корпус из алюминия с резиновыми манжетами, один из которых соединен с подсосковой камерой, а другой — с камерой между стенками для создания пульсаций вакуума…

Лица слушателей понемногу начали вытягиваться, и заметивший это Баландин прервал оратора и перевел с технического на русский:

— Проще говоря, будто теленок сосет.

Я облегченно вздохнул, а то на радостях замучали бы гостей терминами.

Приступили к показу. Ножные аппараты отработали на отлично: тугие струи булькали в шлангах и плескали в бидоны, пахло парным молоком… А вот гвоздь программы подвел, после поворота рубильника электронасос встал и ни с места. Парень-дояр, кумачово-красный от смущения, возился с подключением, время от времени бросая отчаянные взгляды на старших…

— Да, — скептически протянул Столыпин, — пожалуй, крестьянам рано такую технику.

И тут взвился Баландин.

— Парень всего три дня, как аппарат увидел!

— Ну а что ж вы механика заранее не подготовили?

— Подготовили! — дерзко глядя премьеру в глаза набычился Вася. — Да вот пять дней как его в рекруты забрили!

— А ведь серьезное дело, Петр Аркадьевич, — поспешил я увести внимание в сторону, не дожидаясь начальственного гнева, — вот случись мобилизация, так грести будут всех без разбора.

— Мобилизации подлежат все, годные по возрасту и здоровью, за вычетом льготных.

— Именно что “все”. Только вот пахаря или ткача заменить несложно, а если забреют мастеров-оружейников с военных заводов?

“Большая война” — мелькнуло понимание в глазах у Столыпина.

“Она самая” — так же молча ответил я.

— Представьте свои соображения.

Непременно, только не свои, а профсоюзов, они лучше понимают. Но авторство пока раскрывать не будем, побаиваются наверху таких авторов.

Осмотр закончился, и уже под самый конец Джунковский предложил:

— А что если устроить в Москве эдакую выставку, кустарной продукции и сельского хозяйства?

Сразу видно, опытный бюрократ, сечет фишку. Кустари и кооператоры вперед поросячьего визга сами все приволокут, а ему только землю выделить да потом купоны стричь. Впрочем, идея хорошая, ВСХВ создать лет на двадцать пять раньше, распространять наш полезный опыт, бог с ними, с карьерными амбициями губернатора. Так что я всячески поддержал.

От обеда ввиду недостатка времени премьер отказался. Провожали нас под гармошку, но я так думаю, что когда машина Столыпина отъехала, хозяева выдохнули и перекрестились. И тут я чуть не поседел — гармонист заиграл Ievan Polkka, ту самую, “як-цуп-цоп”. В голове заметались панические мысли “Кто? Откуда? Еще один?”

Видимо, лицо перекосило слишком заметно, так что Василий Степанович уставился на меня с недоумением.

— Вася, — слабым голосом спросил я, — а что это он играет?

— Так “гусачка”, — недоуменно сообщил Баландин.

— Какого еще гусачка?

— Смоленского, старая плясовая такая, наши в Гжатске переняли.

Я выдохнул, утер холодный пот и принялся рассаживать гостей по машинам. Я ехал последним, на мою долю выпало отвезти до Можайска самого епископа Василия. Их преосвященство опять перекрестил самобеглую повозку и, тяжело сопя, уместил афедрон на заднее сиденье. Туда же сел сопровождающий иерея служка или монашек, еще один чернорясник, по виду секретарь, устроился спереди. Я завел двигатель и краем глаза засек в зеркале заднего вида, что перекрестили и меня.

Машина тронулась, владыка вцепился в ручки.

— Не бойтесь, ваше преосвященство! Автомобиль надежный, дорога хорошая, ровная.

— Не люблю я этих новых штучек… Это вам, молодежи, подавай что помоднее.

— Да какая же я молодежь? Вот вам сколько лет?

— Пятьдесят восемь.

— А мне пятьдесят четыре.