Пальяччи

Наблюдаю за тем, как звено, в которое я каким-то чудом стрелял, не выдерживает сатанистской пляски клоуна. Он летит вниз, и это падение — самое прекрасное, что я когда бы то ни было видел. Хотя нет… его падение еще прекраснее. То, как он переваливается, катится и бьется о арену! Я смеюсь. Я не хочу смеяться, но я смеюсь так, словно это самая смешная комедия во всем мире! В этом блядском мире!

Ноги начинают шагать. Сам я не делаю ни единого шага, но мои ноги ведут меня вперед так, как будто бы они имеют собственный разум. Прекрасный, чистый, самостоятельный разум, который заставляет их двигаться вперед.

И за всем этим наблюдают тысячи лиц?! И за нами все это время смотрят десятки тысяч глаз. В прямом эфире! Наблюдают за тем, как правосудие играет свой невероятный романс!

Подхожу. Беру за волосы бессознательное тело. Обмякшее, спокойное, совершенно безобидное. С трудом, но поднимаю. Совсем чуть-чуть, но поднимаю его так, чтобы видеть лицо, и тут я начинаю понимать, что уже где-то его видел. Где-то его видел… но этот грим мешает мне разобрать…

Бросаю его. Свободной от пистолета рукой переворачиваю так, чтобы он лежал на спине и смотрел наверх. Что-то мне подсказывает, что камера четко снимает этот момент, и эта мысль мне нравится.

Я представляю это так, будто бы смотрю порно от первого лица. Я просто представляю, как вы — содомиты и мрази — наблюдаете за этим парадом смерти, и наслаждаюсь этим, потому что я — часть этого действа!

Все той же, свободной от пистолета рукой, провожу по лицу один раз… другой… третий…»

— Ай! Блядь!

«Кричу от боли…

Я все еще могу чувствовать боль.

Не слышу, но ощущаю глухой удар — это моя рука, которая сжимает пистолет. Она рукояткой бьет о голову, которая острыми зубами вцепилась в мясо на ладони. Кажется, у меня больше нет куска на руке. Пальяччи рванулся и укусил меня.

Нет… не кажется… я это вижу и понимаю, что теперь это моя суровая реальность.

Смотрю на лицо Пальяччи, который лежит передо мной, беспомощный, как спящий котенок. Смотрю в это лицо и понимаю…

Комиссар…

И те кто знают этого человека, откидываются от своих мониторов или падают рядом от понимания: Пальяччи — это комиссар полиции!

Навожу дуло на его лицо… Мне плевать, что я совершу убийство того, кого нельзя убивать. Я просто хочу это сделать. Сейчас я хочу сделать это не из-за мести, не из-за проклятого правосудия, на которое всем насрать. Я хочу сделать это, потому что искренне считаю, что это будет весело.

Крючок… такой послушный и прекрасный. Он мягко входит в предназначенный для себя паз, но ничего не происходит.

Я кричу: «Предатель!» и в этот момент совершенно не понимаю, кому именно я это кричу, пистолету или комиссару, которого считал другом, наставником и самым великим, после отца и бога, человеком.

Смех… мне так весело! Мне… так весело… весело… ВЕ-СЕ-ЛО! Аха-ха-ха-ха!»

* * *

Спустя несколько дней.

— Эй! Эй, Николсон! Николсон! Как ты?!

— А ты сам как думаешь, Айз?

— Дерьмово?

— Да, Айз… именно так… дерьмово!

— Мы можем как-нибудь помочь?!

— Я… я не знаю… Сэм… Все это больше не имеет никакого значения.

— Как не имеет никакого значения?! Ты спас нас! Ты спас многих! Ты сделал огромное дело!

— Я? Сделал?.. Что?

— Ты разобрался с Пальяччи! Ты его уничтожил! Ты сделал его тем, чем он являлся! Ты превратил его…

— Не надо, Сэм… прошу… не надо! Пожалуйста… Айз, лучше передай Сюз, что я сильно сожалею о том, что не сдержу обещания. Скажи от меня, что она крутая, пускай и долбанутая на всю голову! Передай, что это я так, любя. Причем, именно любя!

— Но… ты ведь! Ты!..

— Это несправедливо!

— Знаете, друзья! Я тут понял, что справедливости нет.

— Что?! Как?!

— А вот так, Айз! Точно так же, как и я обращался с тобой, ошибочно полагая, что ты — Пальяччи… а в итоге, по сути, я сам стал этим самым Пальяччи, за которым гнался… А я ведь ничего не услышал из того, что он говорил… Честно говоря, и я вас почти не слышу… почти не вижу… но это не имеет никакого смысла. Больше не имеет никакого смысла.

— Но… ведь…

— Забей… Сэм… Прости меня, Айзек Гвин! Я был неправ!

— Мы этого просто так не оставим!

— Оставите…

— Но… ведь… правосудие! Ты о нем не говорил открыто! Но всеми своими действиями и попытками его подразумевал!

— Запомни, Айз… Нет ни правосудия, ни справедливости… есть только жизнь. Жестокая и беспринципная… диктующая свои ебнутые правила всем, кто вступает в эту игру. Игру под названием «жизнь»… Ладно, мужики, мне пора… меня ждет моя комфортабельная одиночная камера, в которой так прекрасно коротать дни, наполненные смехом! И не важно, какого рода этот ебаный смех.