Терма

— Какой ты добрый, — проговорил Нэк, заходя в капсулу, — и можешь не верить, но я действительно сожалению о том, что случилось и что я прямо сейчас сделаю… Просто ты меня довёл до той самой кондиции, когда не ответить с моей стороны будет из ряда вон выходящей глупостью, — он нёс меня на горбу. Сказав это, он слегка подпрыгнул. Я поднялся в воздухе на несколько сантиметров и тут же упал на прежнее место, после чего последовал длительный, тяжёлый выдох от боли и обиды, наполненный матом.

— Ладно, прости, — продолжил Нэк, аккуратно опуская меня на кровать в мужском отсеке для отдыха. — Просто задел ты меня. Сильно задел за больное… Вот я и не выдержал…

— Точно сами справитесь? — спросил я, в глубине души надеясь на положительный ответ.

— Эй! А чего ты старикана на спинке катаешь, а меня нет?! — в отсек ворвалась Краска, которая всем своим видом показывала крайнюю степень удивления.

— Я попробовал себя в использовании ружья, — проговорил я, стараясь занять такое положение, при котором боль не возьмёт верх над моим сознанием.

— И как? — Краска смотрела на меня сверху вниз, на дне её глаз плескалось слишком много эмоций.

— А чё, не видно, что плохо? — я поднял руки и закашлялся от внезапно усилившейся боли в области груди — до крови.

— Нам срочно надо выбираться отсюда, — сказал Нэк, покраснев и съёжившись.

Сначала хотелось что-нибудь съязвить или просто покататься ему по мозгам, но отказался от этой идеи сразу, так как ментально почувствовал то, как он меня подкинул на плечах:

— Слушай, ты, наверное, зря меня сюда принёс. Помоги встать и дойти до пульта управления, буду там сидеть и отслеживать показатели. Хотя бы так постараюсь поучаствовать в общей работе.

— Уверен? — спросила Краска. — Ты ж опять сине-зеленый и выглядишь вконец уставшим.

— Да, совершенно уверен, — кивнул я в ответ. Хотя даже это движение отдалось сильной болью во всем теле, но я твердо решил не становиться иждивенцем.

Нэк помог мне встать и дойти до рубки. Там я занял место за экраном, на котором отображалась вся информация о состоянии капсулы и окружающей среды. Не то чтобы мне хотелось тупо пялиться на цифры и сообщать об увиденном моим коллегам, просто другой работы я не мог себе придумать. К тому же двигаться после такой убойной отдачи ружья стало ещё больнее и тяжелее. Я даже начал думать о том, что мои кости до этого были просто потрескавшимися, а после того, как инструмент резко дернулся, они издали мерзкий хруст, решив, что для них хватит… Ещё и Нэк подбавил.

Наш подъём осуществлялся при помощи стандартного набора операций: наведение, выстрел лебедкой, балансировка сторон и подтягивание наверх. Из-за хорошего чувства пространства, которым, к моему удивлению, владел Нэк, мы поднимались быстро и очень чётко. Я занимался тем, что наблюдал за показателями и иногда подсказывал, какую сторону надо подтянуть, какую подспустить.

С поставленной задачей мы справились за пару часов и выбрались на поверхность. Сейчас наша часть планеты, находилась в своём темном времени суток. Обычно все мусорщики, выбираясь из подледья, старались делать это именно ночью. На это было несколько причин: во-первых, никто не сможет заметить то место, в котором можно осуществить спуск. Операция последнего рывка достаточно мудрёная, и это могло потребовать большого количества времени, особенно если изначальный спуск был спонтанным по форме «мы ехали-ехали и провалились ко всем чертям». В таких случаях кому-то из членов экипажа неизбежно приходилось поиграть в ледолаза с лебёдками на тельце и огромным молотком, при помощи которого нужно будет вбить эти лебёдки в лёд. И, честно говоря, редко можно найти более-менее аккуратные спуски, по которым можно спокойно заехать.

Во-вторых, вопрос заключался в световосприятии. В самом простом, до смешного банальном, световосприятии, которое даже после пары дней в подледье включало режим бешенства и наотрез отказывалось воспринимать ультрафиолетовые лучи. В результате это было чем-то вроде негласного регламента «вылезать только по ночам». Только в экстренных случаях мусорщики вылетали из мира прошлого при свете звёзд и обуславливалось это проблемами либо с капсулой, либо с низким уровнем теплоты отдельных членов или всего экипажа, которой не хватило бы до следующей ночи. Также, но такое бывало куда реже, это могло быть связано с высокой вероятностью обвала льда. В таком случае операции по извлечению своих тушек из полостей превращались в балет или реслинг по качеству и скорости исполнения.

Мы достаточно быстро выбрались на поверхность. Краска пошла спать. Я боялся, что такими темпами она схватит переутомление и это может стать причиной сбоя работы организма и потребления им теплоты, а в нашем суровом мире это крайне опасно. Я даже знаю множество случаев, когда люди пренебрегали усталостью и переутомлением. Заканчивалось, такое отношение к себе смертью.

Нэк занял место первого пилота и принял всё управление на себя. В принципе, вёл он неплохо, но можно было бы и лучше. Я наблюдал за показателями и подсказывал, куда и как править. Также я следил за тем, по какой поверхности мы движемся, и давал рекомендации касаемо скорости. Бывший приятель внимал каждому моему слову и в точности следовал советам, и через несколько часов мы уже были на полпути к ИЛ.

— Ты реально думаешь, что там кто-то есть? — спросил Нэк.

— Да, — немного подумав и взвесив все свои «за» и «против», ответил я.

— А сам смеялся, когда я поднял эту тему, — он смотрел на меня со смесью грусти и презрения.

— Никогда не знаешь, куда судьба тебя заведет.

— Да-да, — Нэк кивнул головой, — я бы и подумать не мог бы о том, что мы будем путешествовать, находясь на борту одной капсулы.

— Я и сейчас об этом не хочу думать, — теперь уже я посмотрел на собеседника, только в моем взгляде читались скука, презрение и капелька ненависти.

Вновь воцарилась тишина. Я даже переставал давать советы по поводу того, как и куда вести капсулу. Мысли были о другом: я вновь задумался о реальности существования тех непонятных существ, которых я видел… или думал, что видел.

Мое самочувствие колебалось между двух состояний: плохо и очень плохо. Причём эти два состояния представлялись мне полюсами одной планеты боли. А в те моменты, когда мне становилось «никак», по всей видимости, я пересекал экватор небольшого вымышленного мира.

Оставшуюся часть дороги мы ехали молча. Краска проснулась только под самый конец нашего путешествия и проследовала на кухню, чтобы сообразить по-быстрому какую-нибудь закуску. Наши с Нэком датчики тепла к этому моменту были близки к минимально допустимому значению, так что завтрак в любом его виде приветствовался. Ещё примерно через полчаса мы остановились в нескольких километрах от ИЛ, чтобы спокойно принять необходимую для восполнения тепла пищу и продолжить этот чертовски тяжёлый и длинный день.

Заехав в стены нашей родной исследовательской лаборатории, Нэк проследовал к особому окошку на приёмке. Там он предъявил своё удостоверение, и в течение десяти минут нас приняла бригада чистильщиков во главе двух надсмотрщиков, которых ни я, ни бывший коллега не знали. Ещё через пять минут к нам поспела бригада скорой помощи. Две девочки в белых халатах притащили с собой пневматические носилки и уложили меня на них.

— Ослабь костюм и аккуратно сними с себя, — шепнул Нэк, — чуть позже я возьму его для анализа данных по твоему организму и по тому, с какой силой на него произошло воздействие. Плюс, думаю, есть смысл прикрутить функцию внезапного уплотнения, если ударная сила или давление на поверхность будет превышать, ну, допустим, двадцать или тридцать килограмм. Или я сделаю пропорциональную зависимость повышения уплотнения к повышению силы воздействия. Посмотрю, короче.