Когеренция

Над Яной смеются, но ничего – Христа тоже поносили. Только ровня ли она Христу?

Ох, Янка – социопатка ты. Ну, и пусть. Откуда любовь взять, если чувств почти не осталось? Вот умрёт кто-то, а я даже переживать не буду. Ну, или буду, но недолго, не взахлёб. В прошлом году дядя Ваня умер, я и плакала только для вида. В гробу лежал кто-то совсем чужой, с длинным восковым лицом, гладкий, как угорь. Старались, приводили его в порядок, наряжали, да так наваксили, что дядя Ваня и улетучился. Вся его суть и была в этих весёлых морщинках. Уж лучше бы оставили как есть и в сапоги рыбацкие обули.

Ничего тебя не волнует, одни только глупости. Пашка вот за мои рассуждения шаморкой назвал – год прошёл, а до сих пор помню. Нашла о чём переживать! Обычная шутка. Пашка ведь и обидеть не хотел, вырвалось у него. Он добрый вообще, тюфяк, и в науках мало что понимает, но туда же : мнение своё заимел, братьев наслушавшись. Тем обиднее!

Шаморка! Ещё и при этой дуре-Искре сказал! А та потом припомнила: очень ей слово понравилось. И что Яна могла им ответить? Всё звучало как оправдания или капитуляция. Яна тогда здорово напилась. До сих пор стыдно.

Флёров решительно прошагал через комнату, уселся напротив Яны и посмотрел с хитрецой. Какие у него волосы хорошие: жёсткие, ровные, отформованные точно по контуру прямоугольного лица – не человек, а кирпичик успеха. В руках Флёров тасовал колоду белых карточек, и вид у него был заговорщицкий:

– Как вам, нравится у нас? – спросил он, кивая в сторону книг.

– Душно, – заявила Яна. – А что здесь? Склад?

– Здесь, Яночка, когда-то был музей. Теперь он стал полностью виртуальным, и мы иногда арендуем помещение для наших экспериментов. Нам, в сущности, без разницы где проводить, но здесь приятнее. Ну что, приступим?

Яна кивнула и снова подумала про свои мокасины: интересно, заметил их Флёров? Заметил, похоже. Вон как ухмыляется. И тон у него такой, будто с малолеткой разговаривает. Не надо было сидеть в позе краба, дура! Сразу бы ноги под стол спрятала, никто бы не заметил.

– Яночка, задания предельно простые. Я показываю карточку с вопросом, вы отвечаете. Хорошо?

Яна снова кивнула и вдруг спохватилась:

– А как отвечать? Вас канон интересует или истина?

– Как сочтёте нужным. Это не школьный экзамен. Здесь все ответы правильные.

Странно он эти слова сказал, с улыбочкой. Даже карты тасовать перестал.

– Ну, тяните, – Флёров развернул перед Яной веер, и она уцепилась за карточку в середине. На обратной стороне была написано: «2+2=…»

«Три», – выстрелило в голове Яны, но прежде, чем она успела произнести, Ким вцепился в неё мёртвой хваткой:

«Взгляни на него. Можно ли такому всё выдавать? Что у него за причёска: такую лишь профессура носит. Подсадной он».

Лицо Яны обнесло жаром. Она метнула на Флёрова быстрый взгляд, и хотя вид у того оставался спокойным и чуть ироничным, в глазах читалась странная дотошность. Смотрит, будто допрос ведёт. Что же он на самом деле знает?

И вопрос какой неприятный, странный… Вопрос связан с той ложью, что они положили в фундамент своей науки. Яна и сама до тридцати с лишним лет верила, что два плюс два – четыре, но потом…

Она помнит сводчатые потолки, и толпу под ними, и голос, что обрушивается на них с верхотуры:

– Сколько будет восемь минус шесть? – бьёт он наотмашь.

Толпа немеет. Молчание нарушают сначала робкие, потом всё более отчётливые возгласы: «Два». Они звучат как одиночные выстрелы, неровно, вразнобой.

– Два? – голос превращается в рык. – Так вас учили? Так вас заставили верить?!

Перст указывает на ближний ряд:

– Рассчитайтесь!

Люди покорно бубнят: «Первый, второй, третий…» Кто-то по-армейски сворачивает голову налево. «Шестой, седьмой, восьмой…»

– Достаточно! Шестой, седьмой, восьмой: выйдите из строя, повернитесь, – приказывает голос. – Вы говорили мне – два. Но вот я показываю вам – их трое. Или вы будете утверждать, что здесь лишь две души?

Толпа онемело смотрит на вышедших и взрывается гулом:

– Трое!

– Их трое, потому что этот счёт идёт от Бога! Он идёт от самого сердца! Таков истинный счёт. А вас учили язычники и фарисеи, чтобы скрыть истинную дату рождения Бога нашего! Сколько будет шесть плюс три?

– Восемь! – благодарно воет толпа.

В тот день мир открылся перед ней как на ладони: всё было ложью. Вся наука и весь прогресс подчинены одной цели: превратить человека в раба.

Флёров толкнул карточку к Яне:

– Так мы не продвинемся, – сказал он. – Так сколько будет два плюс два?

«Три», – Яна опять было открыла рот, но Ким перехватил этот выдох, словно поймал на лету теннисный мячик.

«Посмотри, какой он высокомерный, – подумал Ким. – Голубая кровь прямо».

– Вы издеваетесь? – вместо ответа спросила Яна, поддаваясь раздражению.

– Отчего же? – Флёров развернул карточку к себе, словно убеждаясь в написанном. – Яночка, это несложная задачка. Мне просто нужно зафиксировать ответ.

«Зафиксировать ответ, – передразнил Ким. – Наверняка он адепт паттерного мышления. Продавшийся властям интеллектуальный вассал. Дальше инструкций не соображает».

И какой смысл распинаться перед этим Флёровым? Разве он способен понять истину, если всю жизнь его накачивали ложью?

«Они прощупывают вас, – продолжал Ким. – Ловят поодиночке и выискивают слабые места. Ты знаешь, что будет дальше: они объявят вас сумасшедшими или преступниками. Вы – угроза их тирании».

Какая же я дура! Сколько уже было пострадавших за правду? Яна с юности помнит эти картинки: люди с плакатами против карантинов, против обязательного обучения, против использования химических лекарств… Раньше она смеялась над ними, а они страдали, страдали за таких Ян. Теперь она должна пострадать за них.

Она было открыла рот, но Ким снова осадил: «В тебе много тщеславия. Хочешь прославиться как великомученик? Это мелко. Истина не нуждается в трибуне. Истина найдёт свой путь. Тебе нужно сохранить огонь внутри себя. Обхитри их!»

– Так вы будете отвечать? – лицо Флёрова стало пасмурным.

«Сохранить огонь внутри себя», – повторила Яна и тут же выпалила:

– Четыре.

Флёров был словно разочарован. Может быть, не самим ответом, а длительностью ожидания. Но Яна ощутила прилив торжества. Что, съел? Не вписалась в твой шаблон? А может, тебе мои мокасины не нравятся?

Она выставила из-под стола свои наглые боты, напоминающие маленькие лодочки: да-да, в таких принято в гребной клуб ходить, а не в центр города. Ну и что? Пусть ты считаешь меня разноцветной дурой, но ты не смог проникнуть в мои мысли. Они тебе не по зубам!

Веер карточек тянулся к ней вновь. Яна отвечала сразу, и хотя ложь её была насмешливой и неприкрытой, то была ложь во спасение. Она лгала по учебнику, по тем талмудам, с помощью которых люди 2,5 тысячи лет порабощают умы себе подобных.

Она не разболтала ничего лишнего. Мог ли Флёр понять, что материя на самом деле состоит из монад четырёх типов, что всем управляет Закон, что живыми нас делает голубой флюид, что приматы являются деградированной формой пра-славян, и что далёкие звёзды – это прорехи в небесном куполе?

Приходя в себя в «Батискафе», Ким ощущал нарастающую головную боль.

Глава 3. Одри

Виноградов зашёл после обеда. Он редко тревожил Кима в свободное время, но когеренция с Яной не давала ему покоя. Усевшись за стол в гостиной, он отстегнул бионическую руку без выключения, и та показала Киму кулак.

– Слушай, а здорово у тебя получилось, – похвалил Виноградов. – Мастерство выходит на новый уровень. Чем взывать к остаткам разума, лучше использовать хитрость сумасшедших против них самих. Как додумался-то?

– Само вышло, – признался Ким. – Попытки давить на здравый смысл вызывали у Яны слишком сильную резистенцию, а времени ломать её не было. Зато абсурдные идеи приживались в неё в голове, как сорняки. Несложно было убедить её, будто Флёров – агент и провокатор.