Страница 11 из 18
Скальди ткнулась мокрым носом в пальцы правой ладони, и Ингигерда вздрогнула от неожиданности, дёрнулась: она даже не заметила, как овчарка подошла к ней. Вот уж кто действительно был рад возвращению!
Ингигерда медленно пошла к конюшне, туда, куда Хоган уволок Арна; рабы крутились возле лошади, и к ним пристала Скальди. Дочь хёвдинга зашла и встала на пороге, заглядывая вглубь. Со света плохо было видно, но зато она слышала голос Хогана:
– Вот здесь и будь пока… Тролль… – Глухой удар, тонущий в чём-то мягком. Ингигерда нахмурилась – он бил его. – Я подумаю, что с тобой сделать… И ты подумаешь… – Опять удар.
Переживая его, Ингигерда прикрыла глаза, давя в себе стон боли и отчаяния. Ей так хотелось знать, что же случилось в эти три полных дня. Вздрогнула и отшатнулась, распахнув глаза – прямо перед ней стоял Хоган, и вид его лица – грязного, заросшего, окровавленного и злого – напугал её до предела. Аж ахнула от страха. Таким своего брата она не видела ни разу.
– Что здесь делаешь?
Она молчала, не зная, как ответить на вопрос.
– Где… где ты нашёл его?
– Он дошёл до самого города, до пристани… Искал того, кто возьмёт его на корабль… Хотел уплыть через пролив, в Центральный Альд… Хозяин постоялого двора подумал, что он беглый, и запер его в подвале… – Пока Хоган рассказывал, лицо его становилось более знакомым, узнаваемым Ингигердой. На скуле проявился чёткий кровоподтёк, который раньше в полумраке она не заметила. Подрался? С кем? Неужели с Арном?
– Его нашла его собака… Если бы я догнал его в лесу, я бы убил его, а так… – Хоган отвернулся и поскрёб ногтями заросшую щеку. – Он сидел в подвале, как загнанная крыса… – Дёрнул подбородком нетерпеливо и зло. – Ещё и злится, дёргается, лезет на рожон, как ненормальный… – Глянул исподлобья в сторону, буркнул сквозь зубы: – А убить безоружного всё равно не могу… А выпрашивает… – В упор посмотрел в лицо Ингигерды. – Пусти!
Она только сейчас поняла, что закрывает выход, может только поэтому он и стал разговаривать с ней, а не прошёл мимо.
– Хоган? – она позвала, посторонившись в сторону, и быстро спросила, встретившись глазами с вопросительным взглядом брата: – Ты не развяжешь его?
– Я ещё подумаю, что сделать с ним.
Ингигерда осталась одна в дверях конюшни. Он всё равно уже не убежит, зачем надо держать его связанным? Медленно прошла вглубь, ища глазами.
Арн сидел на старом сене, привалившись спиной к стене, от усталости скатился вбок, придавив телом связанные спереди руки. Ингигерда опустилась к нему, осторожно протянула руку, боясь коснуться светлых спутанных волос. Позвала шёпотом:
– Арн? Арн? Ты слышишь меня?
Он не отзывался, и тогда она смело коснулась его головы, боясь, что опоздала, не уберегла того, кого любит. Но Арн вздрогнул от её прикосновения и поднял голову, глядя Ингигерде в лицо. Долго молчал, дрожа разбитыми губами.
– Вы? Зачем? – Попытался сесть, опираясь на руки, передвигая лопатками, поднялся по стене, прижался к ней спиной, смотрел нахмуренно. – Зачем вы… Не надо было… М-м-м… – выдохнул с болью через стиснутые зубы. – Я сам виноват…
Но Ингигерда поймала его грязные руки, стала крутить верёвку, ища, как её развязать. Он настолько был слаб и обессилен, что не мог даже сопротивляться, смотрел остановившимся взглядом на её пальцы.
– Сейчас… потерпи немного… Я помогу… Я не дам тебе умереть… Сейчас…
Она справилась с верёвкой, вскочила и бросилась в дом, пробралась на кухню, дрожащими руками наливая в миску молока, оглядывалась, чтобы её не заметили домашние. Увидела Бюрн, чистящую рыбу.
– Бюрн, покорми собаку Арна.
– Сейчас, я дам ей потрохов. А вы куда, госпожа?
Но она не ответила, пробралась в конюшню, торопливо и аккуратно, с заботливостью матери, ухаживающей за ребёнком, напоила Арна молоком. Потом, зачерпнув в миску дождевой воды, помыла ему лицо и руки, осторожно вытерла своим покрывалом. Всё это время Арн смотрел на неё неподвижными, как будто сонными глазами.
– Я думала, он убьёт тебя… Арн, – поглядела ему в глаза с тоской и болью, – я так боялась за тебя…
– Мне надо домой… – прошептал он еле слышно, и Ингигерда опустила руки от бессилия.
– Тебе нельзя больше убегать, Хоган убьёт тебя… Он и сейчас очень злой… Арн, нельзя…
– Мне надо…
Она поняла, что переубеждать его нет смысла, и села рядом, прижавшись спиной к стене, как он сидел. Через момент голова его упала на грудь, посыпались грязные пряди. Он заснул, вымотанный от всего пережитого за эти дни. Ингигерда смотрела на него, впитывая каждую чёрточку бессильно склонённой головы: чёткая линия профиля, чуть приоткрытые губы, округлость подбородка. Всё в нём казалось ей самым лучшим. Самым-самым… И она заплакала от осознания того, что она всё равно не удержит его, он уйдёт, он сказал: «Мне надо…» А не уйдёт, так сойдёт в мир ещё дальний, в мир смерти, в мир дочери Локи, потому что Хоган не вытерпит, он догонит и убьёт его. Заплакала тихо и беззвучно, так, как плачут только в одиночестве, когда никто не видит, и не нужна истерика, а только слёзы сами собой текут из глаз. Самые настоящие слёзы тоски и боли.
Зачем только он появился в её жизни? Зачем заставил страдать? Почему ей было не полюбить другого?
На дворе залаяли собаки, загомонили люди, появились рабы с чужими лошадьми, но Ингигерда не двигалась с места, боялась пошевелиться, словно берегла сон того, кто рядом.
А когда выбралась на двор, когда пришла в дом, узнала, что вернулся отец с тинга. С ним приехали чужие люди, много гостей. В доме всё завертелось, и об Арне на время забыли, всем стало не до него. Вечером Ингигерда смогла смело отнести ему поесть и закрыла тёплым зимним плащом из шкур.
* * *
Прибывшие гости задержались в доме щедрого Инвальдра хёвдинга на три дня, особенно бурным был последний, в ночь перед отъездом устроили пир, много пили, много ели, много говорили. Вспоминали свои походы, перемалывали новости с тинга, сплетничали о знакомых и незнакомых. Хмельные пиво и добрый эль многим развязывают языки, а уж под горячее мясо и хлеб и подавно.
Ингигерда устала от всего этого уже на второй день, мысли заняты совсем другими заботами. Хотя по отцу она и успела соскучиться, но ждала его не с таким большим количеством чужих людей.
Хорошо было Висмунду, он слушал все эти похвальные речи с открытым ртом. Было, что рассказать и Хогану.
Среди гостей выделялся молчаливый торговец, он почти всё время сохранял трезвый рассудок и следил за языком, присматриваясь к остальным с улыбкой пренебрежения. Он был из той породы людей, которые больше слушают, чем говорят, но они совсем не глупы, и это не значит, что им совсем нечего рассказать. Они много знают и много видели, вот поэтому-то и знают цену слову.
Мягко и неторопливо он называл Ингигерду «красавицей» все эти дни и смотрел прямо в глаза, незнакомо улыбаясь. Ингигерда даже сама стала избегать его, вот и сейчас она была на кухне и была не одна. Под шум пира она смогла задержать Арна, когда он принёс к очагу сухие дрова. Сейчас он сидел на лавке, а она поила его горячим бульоном и кормила мясом и хлебом.
За эти дни он уже вернулся к хозяйским делам, тем более, что с приездом гостей рабочих рук не хватало, а сейчас почти все рабы сидели в гриднице, слушая, что говорят.
– Завтра они уедут… – Ингигерда сидела рядом, прислушиваясь к разговорам в зале.
– Тебя не потеряют? – спросил Арн, а она отрицательно мотнула головой.
– Я сказала, у меня болит голова.
– Болит? – Арн нахмурился, тёмные пятна синяков Ингигерда уже приучила себя не замечать, смотрела только в глаза.
– Нет. Но я устала… – Она поднялась и налила в кувшин пива, подала Арну. – Столько суматохи с самого утра…
Её перебил громкий голос из зала:
– Тихо, тихо, сейчас Надольв будет говорить! Он говорит мало, но по делу. Правда, Надольв?
Ингигерда нахмурилась, зная, о ком речь, поджала губы, прислушиваясь. Через момент препирательств и смешков в самом деле заговорил Надольв: