Агдика

Купчиха по обычаю того времени поднесла Федору Титову чарку вина, поклонилась и вышла, зацепив взглядом Максимку. Красивый парень ей сразу понравился.

Матрена Ивановна была много моложе своего мужа, их единственный сын, Степка, названный в честь любимого брата, только что разменял второй десяток лет своей жизни, бегал с товарищами, играл и не знал никаких житейский трудов, как и положено сыну и наследнику состоятельных родителей.

Стороны пили чай с сахаром и чинно говорили о погоде и видах на урожай в будущем 1780 году.

Черепанов на это раз слово сдержал, 9 января контракт на постройку церкви был подписан. Большую по тем временам сумму в восемьсот рублей надлежало выплачивать строителям частями по завершению одних работ и закупки материалов для следующих. Окончательный расчет Черепанов давал через три года. Это было как раз достаточно, чтобы возвести стены и купол каменного храма.

После того памятного чаепития Титовы решили прогуляться по Тотьме. Каменного строительства было много, работали артели из Сольвычегодска и Устюга. Теперь настала очередь и Титовых. Федор очень хотел сделать так, чтобы о его храме заговорили. Место на Зелене – одно из лучших в городе, хотя и с краю. Вся торговля идет по реке, никто мимо не пройдет, не проедет, а посмотрят, залюбуются.

Перед отъездом они решили заглянуть в Спасо-Суморин монастырь, поставить святому Феодосию свечку и сделать вклад за успех большого дела. Их путь проходил по дороге мимо начатого строительства большого храма, которое вели на свои средства тотемские купцы Пановы.

Стены только еще поднимались, но размеры церкви уже впечатляли. И тут Федор увидел то, что увидеть никак не предполагал. Между окнами первого и второго этажей были выложены клейма по его рисунку с денги 1735 года.

«Не может быть! – Федор навострил глаза. – Точно, они!»

Обида горьким зельем разлилась по телу.

«Как же так получилось, неужели его опередили, а может быть какой-то лиходей украл у Черепанова рисунок клейма и продал его купцам Пановым?» Ответа Титов так и не узнал. Подумав, он решил, раз Василий Черепанов рисунок одобрил, то так тому и быть, строить надлежит по старым чертежам, и пусть на соседних церквях будут клейма похожие, все одно выглядеть будет по иному, сделал выверт в другую сторону и, пожалуйста, другой рисунок.

В 1780 г. в Тотьме строили две разные церкви с подозрительно похожими клеймами между окон, что было для купецкого гонора весьма чувствительно. Горожане недоумевало. Купцы Пановы молчали, а Василию Черепанову было не до украшений храмовых стен. Он тяжело болел весьма тяготился заботами о строительстве, часто поручая дела своей жене Матрене Ивановне.

Кирпич для строительства храма

Максим Титов шел по Тотьме в сторону торговой площади. Отец наказал ему прицениться насчет кирпича и особенно поглядеть, нет ли в продаже у кого узорных подпятных кирпичей. Строительство стен было в самом разгаре и крестьянишки, поставлявшие кирпичи, не справлялись с подвозкой материала. Подпятный кирпич в строительстве играл особую роль, из него выкладывали украшения стен – клейма. Мастера заранее делали несколько разновидностей фигурных плинф[4], из которых потом и выкладывали разные клейма. Формы для такого кирпича делали по-особому: глину в них наминали пяткой ноги, отчего изделие именовали подпятным.

Сольвычегодские мастера не признавали лепнину, как нечто недолговечное, они выкладывали узор как часть стены. В нужных местах крайний кирпич клали особой формы размера, чтобы выступал наружу. Следующий ряд навсегда вжимал его в стену. Дальше помещали следующий подпятный кирпич, так получался узор. Клейма Федор Титов делал самолично, понимал, что в них половина красоты будущего храма.

Среда в Тотьме – торговый день. Крестьяне из разных мест привозят на рынок свои товары: кто горшки, кто железные изделия, кто тканую сукманину и пестрядь. Для удобства у каждого свой ряд. Кирпичных дел мастера стоят рядом с гончарами, сходная работа, только грубее и тяжелее.

Летом спрос на кирпич в Тотьме большой и продавцы, демонстрируя товар, заключают контракты на будущее время.

В торговом деле принято рядиться, т. е. сбивать цену. Но когда материала не хватало, никто из каменщиков гонор не показывал, соглашались на ту цену, которую предлагал владелец товара. Все равно с поставкой, особенно больших партий часто случалась неуправка. Поэтому возведение стен растягивалось на годы.

Увидев нужный размер, Максим подошел к хозяину кирпичей и приценился. Мужик просил по пяти рублев за сотню.

– Не лишку ли требуешь? – покачал головой Титов.

– В самый раз, – ответил продавец, – кирпич самолепный, крепкий, век износу не будет.

– Беру три сотни за червонец! – предложил покупатель.

– Ну что ты, паря, грабишь! Где ж это видано, чтобы такой поход[5] делать?

– Не жмись, православный, не куда-нибудь кирпич беру, на церковь Божью.

– На которую это?

– На Зелене.

– А, знаю, черепановская. Господа Черепановы, сказывают, тыщу рублев отвалили на постройку, хватит на все и еще останется.

– Что мелешь, придумки все это! Черепанов Степан, да, говорят, был щедр, а теперь брат его управляет, Василий. Он другого складу ума, лишнее не передаст, строим в скудости, копейку кроим, да что там копейку, Василий Черепанов указал за каждую денгу с нас сыскать, ежели что не так.

– Лютует, – протянул мужик, – говорят раньше-то Черепановы тоже были из крестьян, а теперь – господа купцы.

– А ты поезжай за море-окиян бить зверя, никому не заказано, перезимуй там три зимы, оборонись от врагов, коим несть числа, вот тогда и разбогатеешь, если не помрешь.

– Нет уж, лучше мы туточка, у печи будем делать кирпичи!

– Вот то-то и оно, и нечего чужому богатству завидовать.

– Да ты, гляжу, не за купецкое ли добро заступник?

– Я за свою копейку радею, у нас артель, каждому в день по гривне подай заработка, да материалам расход, как ни крути, что ни неделя то, червонец выкладывай, а Василий Черепанов, ох как до отдачи червонцев скуп, а теперь, когда заболел, мы вообще не знаем с кем дело иметь будем, сынишка у него малолетний еще, получается, что жена главнее всех.

– Слушай, паря, а чего это ты все про червонцы? Золотом заплатить хочешь?

– Бог с тобой, это я так для красного словца, червонец – слово баское, людям по нраву, а так платим, как все, медной российской монетой.

– Ну, – протянул мужик, – медяками будет без походу. Да где ж у тебя казна?

– Все при мне.

– Врешь?

– Не вру.

– Тогда кажи.

– Вот, – Максим Титов достал из камзола бумагу, – ассигнат[6] на 25 рублев денег. Могу разменять на монету.

– Дай глянуть, слыхал я про бумажные денежные знаки, а видеть не видывал.

Мужик взял в руки ассигнацию, с уважением стал разглядывать бумагу.

– И что, это можно разменять на червонцы?

– Конечно, если конечно у кого золото сыщется.

– От золота одни беды, давай серебром, и бьем по рукам.

Максим отправился менять ассигнацию. Обошел все, что можно, нигде не дают размена. Потом по знакомству у одного торгового разменял бумагу на медные деньги и то потому, что тот ехал в Вологду, и медь ему было везти несподручно.

Двадцать пять рублей медью потянули на полтора пуда[7]. Купец достал пять увесистых мешков.

– Считай!

Титов хотел было поверить на слово, но, помня, что «денежки любят счет», принялся пересчитывать тяжелые пятаки с вензелям императрицы Екатерины Алексеевны.

Он знал эту монету с детства. Большая, тяжелая, весом без малого четыре лота[8]. Ее начали чеканить в 1763 г. вместо медных гривен царя Петра Федоровича. Торопились, прямо поверх старой монеты били новую. На гривнах с одной стороны орел, с другой пушки, барабаны и знамена. На новых пятаках тоже орел и вензель императрицы. Вот только иногда при чекане то заготовку подставят криво, то ударят слабо, и среди пятаков Екатерины нередко бывали такие, где два рисунка, старый и новый, и не поймешь, что за беда!

4

Плинфа – старинное название кирпича.

5

Скидку.

6

Ассигнат, ассигнация – бумажная денежная единица.

7

Пуд – 16 кг. Полтора пуда – около 25 кг.

8

Лот – единица веса, 12.79 гр, вес монеты 5 копеек 1763–96 гг. около 50 гр.)