Лола Карлайл покажет всё (ЛП)

– Конечно.

– Нужно одобрить эти закупки, – сказала она и положила на стол манильскую папку[141].

Лола открыла папку и посмотрела на список канцелярских товаров. И спросила сама себя «Почему Роуз беспокоит меня этим?» Ответ появился раньше, чем она закончила вопрос. «Потому что тебе нравится контролировать все аспекты своего бизнеса; всё, от стратегий и целей до скрепок для бумаг». Она закрыла папку прежде, чем начала просматривать ее. Она наняла хороших компетентных сотрудников, и дело, которое она создала, больше не нуждалось в ней так сильно. Достаточно было оказаться на «Доре Мэй», чтобы увидеть, что ей не нужно контролировать всё.

– Выглядит отлично, – сказала она. Было время, когда покупка материалов вызывала трудности, но те дни давно прошли. Ей больше не нужно держать всё под жестким контролем.

– Вы квалифицированная сотрудница. Именно поэтому я вас и наняла. Не нужно спрашивать моего одобрения на покупку картриджей для принтера и копировальной бумаги.

Забавное сочетание замешательства и облегчения отразилось на лице Роуз.

– Вы уверены, что не хотите просмотреть список?

– Уверена.

– Вы себя хорошо чувствуете? – спросила Роуз.

– Да, спасибо.

– Вы прошли через тяжелое испытание.

Роза не знала и половины о произошедшем. Как и все остальные. Никто не знал настоящей правды. Никто, кроме нее и Макса. Первые несколько дней Лола провела у своих родителей, но им она доверила немногое. Девушка сказала им, что Макс находился с ней на «Доре Мэй», но не рассказала им всего. Не упомянула, что он похитил ее. Не уточняла детали, потому что они и без того переволновались, даже не зная, что за эти несколько дней она трижды чуть не умерла.

История, которую она выдала прессе, была облегченной версией правды. В день, когда ее выпустили из больницы, она вышла к репортерам и рассказала им, что застряла на туристической лодке в Атлантике. Ничего больше.

– Все хорошо, – ответила она Роуз, но Лола не была уверена, что это правда, или, скорее, это правда, только немного другая правда, не та, к которой она привыкла. Это не имеет никакого смысла и означает, что она, скорее всего, спятила. На этот раз Лоле удалось улыбнуться более искренней улыбкой. – Спасибо.

Стук каблучков туфель Роуз эхом отозвался по деревянному полу, когда она покинула комнату. Девушка закрыла за собой дверь, и Лола поставила локти на стол и закрыла лицо ладонями.

Уже перед выпиской из больницы в Ки-Уэсте ее посетили двое очень официально выглядевших джентльменов, внушавших ей, что необходимо держать все в тайне. Они взывали к ее патриотизму и чувству самосохранения. Но они могли не утруждать себя поездкой и не тратить лишних слов. Она не идиотка. И не нуждается в ФБР, ЦРУ или ком-то еще, кто расскажет ей, что ее жизнь может зависеть от молчания о деталях того, где она была, с кем, и что видела. Лола знала, что не может ни с кем об этом говорить. Ни с кем, кроме Макса, но с ним она поговорить не могла, потому что не знала, как до него добраться, а он с ней не связался.

Лола глубоко выдохнула и потянулась за настольным календарем. Прежде чем уехать на Багамы, она расписала свой график на следующие четыре месяца. Дни были заполнены встречами и обедами. Некоторые из них были важными, некоторые банальными. Никаких вопросов жизни и смерти.

Девушка подняла голову. Возможно, вот оно. Возможно, ее жизнь сейчас просто ощущалась как переход от захватывающего приключения к скучным будням. Теперь, когда она больше не в опасности и нет никакой необходимости в большом сильном, спасающем ее мужчине, ее жизнь ощущается унылой.

Десять минут четвертого Лола взяла свои туфли, подходящий красный клатч и направилась в любимый спа-салон, где ей было назначено на половину четвертого. Там ей сделали глубокий массаж мышц и травяное обертывание, брови выщипали, ногти подпилили и отполировали до блеска, а на розовых отполированных ноготках на ногах нарисовали маленькие белые и желтые маргаритки.

Когда ногти закончили, Лола взглянула на себя в зеркало и попросила постричь волосы покороче. Еще она выбрала мелирование цвета сливочного масла по всей голове, и когда его сделали, свободные светлые завитки сзади касались шеи и кончиков ушей. Стрижка заставила ее глаза смотреться больше и эффектнее. Девушка провела пальцами по мягким завиткам и улыбнулась. По каким-то причинам она чувствовала себя самой собой, кем бы она ни была.

И вот она уже паркует свой БМВ в гараже, а Крошка гавкает из квартиры. Пес запрыгал, когда она вошла, и проследовал за ней по пятам; Лола постановила несколько пакетов с продуктами и букет из персиковых тюльпанов и белых роз на кухонный стол. Сегодня Крошка был одет в маечку с надписью «Плохиш до мозга костей» с нарисованной косточкой. Девушка взяла его на руки и почесала между ушами.

– Что ты думаешь о прическе? – спросила девушка. Он лизнул ее щеку и заерзал от нетерпения. – Ты такой стильный пес, я знала, что тебе понравится.

Телефон зазвонил, и только узнав голос матери, еще раз напомнившей ей о встрече семейства Карлайл, она поняла, что надеялась, что это был Макс – снова. Но это оказался не он, и ее разочарование переросло в злость.

Злость оставалась с ней во время пятиминутной беседы, и когда Лола, наконец, повесила трубку, она сняла свои красные туфли и аккуратно стащила ветку гваякового дерева через пятку. Девушка желала просто забыть Макса Замора, и положила искривленную ветку сверху на холодильник.

Она положила Крошке специальной низкокалорийной еды и поставила его особую тарелку из Веджвудского фарфора на деревянный пол, который настелила вскоре после того, как подписала закладную.

Лола купила кондоминиум год назад, заплатив чуть более полумиллиона, и все потому, что они с Крошкой влюбились в задний двор. Он напоминал небольшой английский сад, с фонтаном нимфы на раковине, и оставалось еще много места для собачьего домика-замка, который она построила для Крошки.

Интерьер не произвел на Лолу особого впечатления, и она распотрошила его и заново отделала теми же яркими оттенками лаванды, розового и зеленого, что и снаружи. Как и ее офис в центре, интерьер был женственным, немного вычурным, но уютным.

Когда она поднималась наверх, чтобы переодеться, раздался дверной звонок, и девушка вернулась. Лола ожидала видеть стоящего у двери папу, с облегчением, смягчающим взволнованный взгляд его карих глаз, от того, что он лично убедился: его тридцатилетняя маленькая девочка действительно в порядке.

Она распахнула дверь и застыла, почти сформировавшееся приветствие для ее супер заботливого отца застыло на губах. Это оказался не тот, кого она ждала, или скорее, тот, кого она ждала несколько дней назад. При виде Макса, стоящего на ее дверном коврике, забавные крохотные бабочки запорхали у нее в животе и где-то под сердцем.

На нее смотрело знакомое лицо, только чисто выбритое, порез на лбу стал просто тонкой красной линией. Мужественные линии его челюсти и скул оказались еще прекраснее, чем Лола помнила, возможно, потому, что исчезли синяки, и спала опухоль. Но рот был тот же самый. Широкий и совершенный.

Черные очки «Рей-Бан» скрывали его глаза, но ей не нужно было видеть их, чтобы вспомнить – они цвета Карибского моря. И ей не нужно было видеть их, чтобы понять, что он скользит взглядом по ее телу. Она ясно ощущала это даже ступнями. Взгляд прикасался там, задерживался здесь, его тепло окружало ее. Макс надел классическую белую рубашку, заправленную в чинос[142]. Рукава закатаны до предплечий, и он надел серебряные наручные часы.

В одной руке он держал тонкую коробку длиной с карандаш, обернутую розовой бумагой и лентой. В последний раз, когда Лола его видела, он коротко ей помахал, прежде чем сесть в машину и умчаться прочь.

Уголок его губ приподнялся.

– Мне нравятся пальчики твоих ног, – сказал он.

Лола не знала, рассмеяться или заплакать. Кинуться ему на шею и расцеловать это прекрасное лицо или ударить его кулаком в челюсть. Макс даже не потрудился позвонить ей с тех пор, как они вернулись. Она ожидала большего, тем более что они занимались любовью. С другой стороны, ей уже приходилось упрашивать его, и если бы это не раздражало, она не была уверена, что не поступит так снова.