Страница 2 из 7
Кошкин допрашивался неоднократно. Он менял свои показания. Очевидно, Кошкин быстренько уразумел: ситуация была для него опасной. «Неболшая писмянная книшка»[2] оказалась серьёзной уликой. Характерны его слова: «Как увидел, что небожественная…»[3] Должно быть, это значит: сперва-то я думал – «божественная», «молитвенная», а оказалось – «волшебная», колдовская.
На протяжении большей части XVIII века всевозможные «суеверия» преследовались и строго наказывались. Выявлением таковых занималось тогдашнее немилосердное государство, а церковные власти были у него на подхвате. В правление Екатерины II отношение к суевериям начинает смягчаться. Просвещённая императрица была уверена, что колдовство – это всего лишь обман, коим хитрецы невежественных людей дурачат. Плохо, что невежд так много, потому следует пресекать толки о ведьмах и колдунах, о порче и прочих глупых нелепостях. Ведь такое могло вести к народным возмущениям.
В общем, незадолго до того народная магия сурово каралась, и Кошкину было чего бояться, когда его заметили с «суеверной книжкой». Да и яранские чиновники сообразили, что нельзя просто так отпустить своего молодого коллегу, только лишь пальчиком ему погрозив.
Поначалу Кошкин признавался, что «книжку» взял от 17-летнего «купецкого сына» Василия Попова. А тот, дескать, нашёл её на мосту через реку Ярань. Потом Кошкин начал утверждать, будто на самом деле получил её под заклад пяти копеек у Ильи, сына священника Знаменской церкви города Яранска. Затем вернулся к прежним показаниям: мол, Илью оговорил из-за ссоры с ним, а «книжка» найдена на мосту[4].
Под заклад – значит, взял на время. То есть она чужая, Кошкину не принадлежит. Так или иначе, но попович Илья в этой истории мелькнул – и исчез.
А Василия, купеческого сына, допросили. Он показал, что, действительно, дал Кошкину крамольные записи, чтобы тот, умелый переписчик, их скопировал: «…Для списания копии которую де книшку по листам означеннои своеи рукою написал песню»[5]. «Означенный» – Кошкин. Это тёмное место в документе, видимо, надо понимать так: Попов заявлял, что какая-то особо крамольная «песня» вписана в «книжку» рукою Кошкина. Попову нужно было отвести подозрения от себя. И вообще сам он, дескать, неграмотный (или, допустим, малограмотный). Кстати, даже если так, сейчас мы знаем:
неграмотные люди в те времена тоже заказывали для себя копию заговорного текста, чтобы использовать такую запись как своего рода талисман[6].
А сам Кошкин припомнил, что мать Василия Попова пыталась подкупить его, чтоб отвести подозрения от её сына. Она-де при встрече предлагала согласовать их показания. На самом же деле, утверждал Кошкин, это Попов к нему обратился, посулив плату в 10 копеек за копирование некоего текста. Они тогда вдвоём отправились на место службы Кошкина, в яранское казначейство, где имелись все условия для переписывания. И вот, рассказывал Кошкин, только он занялся копированием, как «усмотрел тогда написанных в непристоиных законом строки з две…». Бдительный и осторожный Кошкин, по его собственным словам, отдал непристойную «книжку» старику-сержанту, который прислуживал в казначействе и находился там в то самое время, когда они туда явились[7]. Отдать-то он ему отдал, но, наверное, тот брать её не хотел, коль она обнаружилась у Кошкина?..
Допросили сержанта. Тот указал, что Кошкин и Попов, действительно, были тогда в помещении и вместе списывали какую-то бумагу. И на вопрос сержанта Кошкин заявил, что эта «книжка» – «божественная»[8].
Стало быть, Кошкин всё же занимался копированием подозрительного текста. А от назойливого старика-служителя отмахнулся: то ли всерьёз, то ли лукавя, сказанул ему, будто всё вполне благонадёжно.
Похоже, что обнаружение у мелкого чиновника «суеверной книжки» наделало переполоху в тихом провинциальном Яранске. Привлечённые к следствию юлили, стремясь смягчить свои проступки. Все – и следователи, и обвиняемые – понимали, что дело это непростое, можно кнута отведать и на каторгу загреметь.
В показаниях привлечённых по делу заметно противопоставление «божественного» и «небожественного» («суеверного»). В те времена нелегко было провести грань между такими понятиями, а ведь от этого зависела квалификация деяния. Списывать для себя или для другого «божественную» книжку (например, псалтырь), разумеется, не возбранялось. Ну, а если то был сборник вредоносных заговоров? Заговоры в представлении современников не слишком отличались от вполне разрешённых православных молитв[9].
Судить по совести
Бумаги по этому делу оказались в Вятской верхней расправе. Туда поступила и сама «книжка»[10]. Однако к сохранившемуся архивному делу она не приложена, да и копии текстов, увы, нет.
Вятские «расправные» сами заниматься следствием и судом не стали. Они передали дело в следующую инстанцию – Вятский совестный суд[11].
Так называемые совестные суды создавались по одному в каждой губернии Российской империи по инициативе Екатерины II, начиная с 1775 года, как специальные учреждения для тех правонарушений, виновные в которых оказывались людьми малолетними или безумными. Ещё там расследовались дела об оскорблении родителей детьми, а также преступления, совершённые в состоянии аффекта, случайно, неумышленно или по стечению обстоятельств. Разбирать дела полагалось в соответствии с «естественным правом», милосердно, учитывая смягчающие обстоятельства, стремясь не столько покарать, сколько примирить[12].
Живший в XIX веке юрист и историк Г. М. Барац указывал, что положение о совестных судах носило «переводно-компилятивный характер»: оно было собрано из украинских и британских установлений. Если при Екатерине эти суды вызывали «гиперболические похвалы в русском обществе», то при её преемниках «в законодательных сферах, по-видимому, совершенно охладели к полуказацкому, полуанглийскому судебному учреждению, столь нежданно-негаданно перенесённому на русскую почву в екатерининскую эпоху». Отнесение к его деятельности колдовства – результат смешения «малороссийского с английским»[13]. Изучавший законодательную деятельность Екатерины II О.А. Омельченко расценивал совестные суды как учреждения, которые и по своим полномочиям, и по предоставленным законом правам были «малозначительными»[14]. Специалист по истории российской правовой системы И. П. Слободянюк отмечала, что «принципы гуманности и справедливости, провозглашённые при учреждении совестных судов, не были в полной мере реализованы»[15]. Юристка О. В. Харсеева писала: «К сожалению, современная наука не располагает данными правоприменительной практики, которые в целом свидетельствовали бы об успешности функционирования данного института»[16]. Знаменитый историк В. О. Ключевский задолго до того утверждал, будто «за всё царствование Екатерины не насчитать и десятка дел, решённых во всех совестных судах надлежащим образом»[17].
2
Там же. Л. 12.
3
Там же.
4
Там же. Л. 12 об. – 13.
5
Там же. Л. 14.
6
Белова О.В., Левкиевская Е.Е. Молитва // Славянские древности: этнолингвистический словарь / под ред. Н. И. Толстого. М.: Междунар. отношения, 2004. Т. 3: К (Круг) – П (Перепёлка). С. 279; Смилянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М.: Индрик, 2003. С. 76–77.
7
ЦГАКО. Ф. 1228. Оп. 2. Д. 15. Л. 14–15.
8
Там же. Л. 17 об.
9
Лавров А. С. Колдовство и религия в России. 1700–1740 гг. М.: Древлехранилище, 2000. С. 127–129; Смилянская Е.Б. Указ. соч. С. 77, 121–124; Белова О.В., Левкиевская Е.Е. Указ. соч. С. 278. См. также: Богданов К.А. Молитва и заговор (к уяснению вопроса) // Русская литература. 1991. № 3. С. 65–68.
10
ЦГАКО. Ф. 1228. Оп. 2. Д. 15. Л. 19.
11
Там же. Л. 19 об.
12
Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. [СПб.]: Тип. II отд. Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, 1830. Т. 20. С. 233, 278–279; Слободянюк И.П. Реформа судебной системы в России в период «просвещённого абсолютизма» // История судебных учреждений в России: сб. обзоров и рефератов / РАН ИНИОН; Рос. акад. правосудия; гл. ред. Ю. С. Пивоваров. М., 2004. С. 117–118.
13
Барац Г. Очерк происхождения и постепенного затем упразднения в России совестных судов и суда по совести: историко-юридический очерк. СПб.: Тип. Правительствующего сената, 1893. (Оттиск из «Журнала гражданского и уголовного права»). С. 19–21, 10.
14
Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины Второй: просвещённый абсолютизм в России. М.: Юрист, 1993. С. 286.
15
Слободянюк И.П. Указ. соч. С. 118.
16
Харсеева О.В. Совестные суды в системе ювенального правосудия императорской России // Уч. зап. Крымского федерального ун-та им. В. И. Вернадского. Юридические науки. 2018. Т. 4 (70). № 2. С. 331.
17
Ключевский В. О. Соч.: в 8 т. М.: Госполитиздат, 1958. Т. 5: Курс русской истории. Ч. 5. С. 125.