Нежность ее губ

Генрих Наваррский ворвался в покои Марго застав нас в самых раскрепощённых позах. Вломившись, словно слон со своими стражниками, он заставил зрелищем краснеть смелых воинов, что видели и похлеще, чем любовь двух женщин. Он застал агонию тела своей супруги. Настоящую бурю неподдельной страсти, до которой король никогда бы не смог довести ненасытную Марго. Заметив пришедшего в спальню Генриха, Марго резко прикрылась халатом, а я была слишком смелой, чтобы робеть перед этим недокоролем. Высокомерно встав с постели, я накинула платье на плечи, крепко держа в руках пояс. Стражники схватили Марго, и склонив ее перед королем, заставили медные волосы спасть к телу так, что они прикрыли отвердевшие соски. Генрих презрительно сжал двумя пальцами женские скулы, и произнес.

-Гнить Вам отныне в тюрьме, королева Марго за блуд и неверность своему супругу.-его лицо исказила самодовольная улыбка.-теперь, только одно сможет любить Вас,-его пальца сжали сильнее женское лицо.-только крысы. Такие мерзкие, и гадкие, как и Вы, моя прелестная.

Моя месть вползет королю серым призраком в сны, где он будет слаб, но только я этого так не оставлю. Пусть я брошу вызов самой судьбе, но только имя Марго я оправдаю…

Глава 16

Он дал мне все возможности почувствовать себя серой крысой, что жмется в угол при виде яркого огня факела, что прижимают люди в страхе, и в желании убить эту самую серую крысу, но только гасконец не учел одного: чтобы убить меня, то одного огня мало. Огонь способен разогреть во мне будущий пожар, что спалит ко всем чертям королевство и заставит полыхать вместе с ним и самого короля. Он ухмыляется каждый раз проходя мимо меня, и его скользкое прикосновение двумя пальцами к моей спине буквально заставляет испытывать гнев, благодаря этому я готова продолжать борьбу меньшинства. Борьбу тех, кто сдался. Борьбу за справедливость. Борьбу за власть над теми, кто считает себя выше остальных. Все это навеяло мне воспоминания, когда мне было девять лет, то отец приговорил местную знахарку к повешенью за колдовство, как и ее малолетнюю дочь. Девчонка лет шести была казнена перед моими глазами, и тогда впервые я увернулся от поцелуя в висок моего покровителя. Это было настолько горько, что после я никогда не позволяла ему дотрагиваться до себя. И вот сейчас, когда я чувствую эти прикосновения короля, меня выворачивает наизнанку.

Он сослал Марго в свой бывший замок, как в тюрьму лишив ее всех привилегий, всех прерогатив. Оставив ее там, он обременил ее страдание бесконечностью. Она, женщина, что хотела мужской любви, любви своего супруга должна поплатиться за его прелюбодеяние, за мою страсть, за свою одержимость. Он оставил меня при дворе и для меня это сродни наказанию. Я желала бы быть рядом с той, кто поплатилась за мою любовь, но король это чувствует. Он чувствует все, но ждет момента, чтобы подставить предательскую подножку. Конечно, теперь ему быть хозяином Франции, но только я буду умирать смеясь. Моей слабости ему не добиться. В моей душе уже скалят зубы честь и порок. Дитя ведьмы не прощает обид. Королю еще предстоит искупить свои грехи перед мной. Я стану его главным правосудием. Мне предстоит преподать ему последний урок. Боже, как это скверно.

Я сидела на диване вместе с Шарлоттой де Сов, и просто наблюдала, как король окучивает очередную прелестницу Франции. Шарлотта родила мертвого сына, и когда вернулась к светским женщинам, то узнать ее было практически невозможно. Вместо печально-завораживающего взгляда, я видела животную тоску, что рвала черной собакой ее душу. Как же де Сов было трудно находится среди всех этих людей, что забудут завтра лица своих любовников, что забудут завтра свои обещания, и свои клятвы. Она любила герцога Де Гиза, и узнав о его спасении в ту роковую ночь покушения, то обрадовалась, но только он ей больше не писал, как и были забыты его подвиги женитьбы и вся любовь. Мне хотелось просто обнять эту женщину, но только ей хотелось одиночества. Она хотела оставаться наедине с собой. Рядом со мной место долго пустым не было, и когда графиня Монсоро села рядом, то я не на шутку удивилась.

-Можно подумать, что Вы делаете мне жест чести.-ухмыльнулась я.-кажется, Вы уже перестали меня ненавидеть?

-С чего бы это?-графиня отпила глоток терпкого вина.-не льстите себе, Виктория, моя ненависть никак не мешает мне уважать Вас.-она сделала еще глоток.-кажется, теперь Вы остались без покровительницы.

-Простите?-нахмурилась я.

-Марго. Милашка покинула нас на неизвестный срок, и Вам, как ее верной фрейлине должно быть тяжко.-графиня облизнулась.-что же, кажется, что после этого громкого скандала, здесь хорошо только королю.

-Свинья везде найдет грязь.-я вздохнула.-поэтому, не обращайте внимание на это.

-Что же,-она приобняла меня за плечо.-а Вы, как я понимаю по столь дерзкой интонации, планируете саботаж?

-Хотите поучаствовать?-не сдержала ухмылки я.-не возьму Вас из принципа, дорогая.

-А я не напрашиваюсь, но между нами,-она облизнулась.-просто я подумала, что изменчивому Сету всегда придется объяснять Осирису свое непостоянство. Вы либо станете моей соратницей в выживании Версаля, либо станете той, кого я, словно сокол загрызу первой.

-Кажется,-я самодовольно ухмыльнулась.-Ваш клюв уже не закрывается.

-В такой суматохе очень трудно разобраться, где шут,-ее ладонь сажала мое плечо.-а где шальной удачи милая девица. В конце концов, не напрашивайтесь, для меня Вы, как цель для охотника.

-Только «на мушке» держу Вас я.-аккуратно взяв из ее нежных рук бокал, я сделала последний глоток.-имейте ввиду, дорогая.

Здесь все пропитано грязью, и дышать становится очень тяжело, но все же, рядом с графиней Монсоро мне становилось как-то легче. При всей сути надменной беседы, я чувствовала настоящее единение душ, общие взгляды и позиции при дворе, словно мы стоит на одном уровне и стороне шахматной доске. Да только поделить чин своей фигуры оказалось куда сложнее, чем по ошибки думала Монсоро. Мнить себя королевой еще не значит быть ею. Впрочем, она словно подстреленная лань главного гончего. Она соблазнительно вильнет бедром, оголит плечо и обычным обитателям Версаля вполне себе хватит этого зрелища, да только поднять юбки она способна перед избранными. Я впервые посмотрела на Диану Де Монсоро, как на женщину. Ее пышные, белокурые локоны, что вьются тяжелыми кудрями спадают на плечи, а золотая диадемы украшенная яркими рубинами гармонировала с ярко-красными, пышными губами. В чертах лица этой женщины было что-то невероятно загадочное, надменное, властное. На секунду я представила, как самодовольно она прикусывает свою нижнюю губу, и закатывает глаза в момент дичайшего наслаждения, и выгибаясь всем своим страстным телом, прижимает лицо ублажающего между своих ног крепкой ладонью. Мои непристойные мысли прервал громкий женский голос, что постоянно повторял «Всего тысяча двести экю за малышку Габриэль».

-Хо-хо-хо.-Диана резким движением раскрыла свой белый веер заставляя прохладный воздух касаться тел.-я было уже подумала, что сегодня этого театра не будет, но я ошиблась. Вы что-нибудь знаете о семействе Эстре? Только не кривите душой,-она приблизилась ко мне чуть ближе.-такие острые ушки много слышали, правда?

-Это ведь Франсуаза Лабурдеьер?-на всякий случай уточнила я.

-Кажется, что придворных шлюх Вы знаете в лицо.-губы Дианы исказила самодовольная ухмылка.-да, это она. Матушка Габриель.-графиня покосилась в сторону женщин.-малышки Габриель. Малютке всего шестнадцать лет, а мужчин у нее было гораздо больше, чем у Вашей любимой Марго, ну и что же греха таить, но и больше, чем у меня, хотя Вы и сами знаете, что я принимаю в своих покоях только избранных мужчин, а не тех, кто готов заплатить за утехи.

-Как там любят говорить крестьяне?-облизнулась я.- "Благословенна будь рука, что вику сеять не устала, даруя нам, щедра, легка, в посеве сем и шлюх немало".

*На гербе семейства Бурдезьер была изображена рука, сеющая вику (растение семейства бобовых), и по этому поводу во французской истории сохранились такие строки.