Михаил Тверской

Московская экспансия

За порогом 33-летия — «возраста Христа» — Даниила словно подменили. Он стал дерзким и воинственным, почувствовал прилив новых сил. В нём проснулась та неукротимая энергия экспансии, которую Л. Н. Гумилёв назвал красивым словом «пассионарность». Маленькая Москва стала расти как на дрожжах, а её дотоле смиренный и осторожный князь стал действовать размашисто и уверенно...

Летописцы заметили перемену в образе Даниила и стали следить за его действиями. Однако в их кратких сообщениях можно разглядеть лишь наступательную стратегию московского князя, тогда как его тактика остаётся скрытой от потомков. Что же касается стратегии, то она сводилась к одной простой, но принципиально важной для Москвы установке. Даниил поставил своей главной задачей овладение всем течением Москвы-реки от истоков до устья. Оба эти района — истоки Москвы-реки вблизи Можайска и её устье возле Коломны — имели огромное стратегическое значение. В треугольнике Можайск — Вязьма — Зубцов находились верховья Днепра, Вазузы, Угры и Москвы-реки. Иначе говоря, это было распутье, от которого дороги шли на запад, юг, север и восток. Что касается Коломны, то она открывала (или закрывала) для москвичей и шедших через Москву транзитных грузов выход к Оке.

Присоединение Можайска к московским владениям не привлекло внимания летописцев. Вероятно, оно происходило постепенно и без триумфальных литавр. Возможно, здесь сыграли свою роль брачные союзы Даниила и его сыновей, о которых источники не сообщают почти ничего. Во всяком случае, никаких сообщений о московской экспансии в сторону Можайска в летописях до весны 1304 года нет. Летописец отмечает лишь шумные распри среди смоленских князей — потомков внука Мономаха Ростислава Мстиславича — и бесплодные походы на Можайск и Смоленск ярославского князя Фёдора Чёрного. Даниил ненавидел этого самоуверенного выскочку и, кажется, поддерживал в Смоленске его врагов.

Полагают, что Можайск Даниил получил ещё в 1291 году от Ногая, который наказал таким образом другого претендента на этот удел — верного вассала Тохты Фёдора Чёрного (59, 27). Подругой версии, Можайск отдал Даниилу местный князь Святослав Глебович в период с 1299 по 1303 год за поддержку в овладении Вяземско-Дорогобужским уделом. После кончины Даниила Святослав Глебович попытался вернуть Можайск, но получил твёрдый отпор со стороны наследника московского престола. Летописи сообщают о походе Юрия Московского на Можайск под 6812/1304 годом: «И тое же весны князь Юрьи Данилович съ братьею своею (Александром, Борисом, Иваном и Афанасием. — Н. Б.) ходил къ Можайску и Можаеск взял, а князя Святослава ял и привёл къ собе на Москву» (22, 86).

Бесконечный реестр бессмысленных княжеских войн вызывает оскомину. Невольно возникает потребность в рациональном объяснении всех этих походов и сражений, в которых, однако, не погиб ни один из Рюриковичей.

Историки выстраивают хитроумные схемы политических процессов и общественных отношений, моралисты указывают на дурные наклонности человеческой натуры. «Причина всех этих зол, — говорил Фукидид, — жажда власти, коренящаяся в алчности и честолюбии» (139, 148).

Но как бы там ни было, борьба испокон веку идёт не только в царских дворцах и княжеских палатах, но на всех этажах общественного здания. Зависть правит бал, поднимает соседа на соседа, брата на брата. Маятник жизни вечно колеблется между потерей и приобретением. И чтобы подтвердить эти нехитрые, но полезные для понимания происходящего на исторической сцене истины, мы позволим себе ещё один небольшой экскурс в область археологии.

Новгородские замки́

Одной из самых распространённых находок археологов в древнерусских городах являются сломанные замки́. Большие и маленькие, с дужкой и без дужки, исправные и повреждённые... Их изобилие наводит на грустные мысли относительно нравственности наших предков. Вспоминается один эпизод из времён Ивана Грозного, описанный в мемуарах английского посланника Джильса Флетчера. Как-то раз Иван вступил в беседу с придворным ювелиром, англичанином по происхождению. «Отдавая слитки для приготовления посуды, царь велел ему хорошенько смотреть за весом. “Русские мои все воры”, — сказал он. Мастер, слыша это, взглянул на царя и улыбнулся. Тогда царь, человек весьма проницательного ума, приказал объявить ему, чему он смеётся. “Если ваше величество просите меня, — отвечал золотых дел мастер, — то я вам объясню. Ваше величество изволили сказать, что русские все воры, а между тем забыли, что вы сами русский”. — “Я так и думал, — отвечал царь, — но ты ошибся: я не русский, предки мои германцы”» (106, 38).

(Царь имел в виду своё происхождение через Рюрика от легендарного Пруса, запечатлённое в «Сказании о князьях Владимирских»).

Известно, что иностранцы всегда любили позлословить о России. Но факт остаётся фактом: количество замко́в всегда прямо пропорционально количеству воров...

Между Владимиром и Новгородом

Ещё со времён Александра Невского принято было рассматривать великое княжение Владимирское как некую совокупность статусов и прерогатив. Иначе говоря, князья могли разбирать желанный приз на части. Один получал новгородское княжение, другой — сам Владимир, третий — прочие города и волости на территории великого княжества. Пользуясь этой практикой, новгородцы в 1296 году — в который раз! — решили поменять одного сына Александра Невского на другого. На сей раз изгнанию подлежал Андрей Городецкий, а точнее — его наместники в Новгороде. Одновременно новгородцы отправили своих послов в Москву, к Даниилу Александровичу, и пригласили его занять новгородский стол. Даниил принял приглашение и для начала отправил в Новгород наместником своего сына Ивана — будущего Калиту (149, 151).

Можно думать, что уход Андрея из Новгорода и появление там Даниила стали результатом договорённости, достигнутой на княжеском съезде во Владимире в 1296 году. Уступив — вероятно, за какие-то встречные уступки — новгородский стол младшему брату, Андрей Городецкий сохранил за собой великокняжеский стол во Владимире (149, 151).

Участники обеих коалиций втайне друг от друга вели и собственную политическую игру. Свидетельством этому служат две договорные грамоты Новгорода с тверским князем Михаилом Ярославичем о взаимной помощи, составленные в том же 1296 году. В них Михаил сообщает новгородскому архиепископу Клименту, возглавлявшему боярское правительство, о своём союзе с Даниилом Московским и Иваном Переяславским, а также напоминает новгородцам о их обещании поддержать его в случае угрозы со стороны великого князя Андрея Городецкого или приведённых им ордынцев. Одновременно Михаил Тверской предусмотрительно оговаривает принципы решения спорных вопросов хозяйственно-правового характера, которые существовали или могли возникнуть между ним и Новгородом:

«Поклон от князя от Михаила къ отьцю ко владыце. То ти, отьче, поведаю: с[ъ бр]атомь своим съ стареишимь съ Даниломь одинъ есмь и съ Иваномь; а дети твои, посадник, и тысяцьскыи, и весь Новъгород на том целовали ко мне крест, аже будеть тягота мне от Андрея, или от тат[ар]ина, или от иного кого, вам потянута со мною, а не отступите вы ся мене ни въ которое же веремя. А чего будеть искати мне, и моимъ бояромъ, и моимъ слугамъ у новъгородьцев, и у новоторъжьцев, и у волочан, а тому всему суд дати без перевода. А холопы, и долъжникы, и поручникы выдавати по исправе. А кто будеть закладень позоровал ко мне, а жива въ Новъгородьскои волости, тех всех отступил ся есмь Новугороду. А кто будеть давных людии въ Торъжьку и въ Волоце, а позоровалъ ко Тфери при Олександре и при Ярославе, тем тако и седети, а позоровати им ко мне. А што будеть моихъ сёл в Новъгородьскои волости или моихъ слугь, тому буди судъ без перевода» (2, 14).