Страница 3 из 5
Нам, нижним жителям, редко удается понять просвечивающий в целях смысл. И все-таки нам следует сосредоточиться на упражнениях по развитию стереоскопического зрения, которое позволит увидеть вещи в их скрытой, близкой к центру покоя телесности. Необходимость – это особое измерение. Мы привыкли жить по ее законам, при этом чувствуя присутствие необходимости лишь в значительных событиях жизни. Нас окружают тайные знаки, аллегории, ключи от неизвестных дверей. Имея постоянно перед глазами этот неявный мир, мы подобны слепцу, который хоть и потерял зрение, но все же не утратил способность воспринимать источник света как теплоту.
Разве дело не обстоит так, что в каждый момент видимый нами слепец движется в свете, в то время как сам он окружен непроницаемой темнотой? Нам редко удается распознать собственный образ в подобных зеркалах вневременного свойства. Даже наш язык остается для нас неясным в своем значении, язык, каждый слог которого одновременно и преходящ, и вечен. Символы – знаки того, что нам все же дано сознание нашей собственной ценности. Выступая из сокрытого, они являются проекциями форм, благодаря которым мы словно зажигаем прожектор и посылаем по световому лучу сигнал в неизвестность на языке, внятном богам. Таким образом, таинственная связь событий, цепь усилий, составляющих ядро нашей истории, истории непрекращающейся войны людей и богов, оказывается единственным, что достойно изучения.
Сравнительный метод, позволяющий созерцать вещи в соответствии с их положением в необходимом пространстве, – это самая замечательная охранная грамота, которая у нас есть. В основе его лежит стремление к выражению существенного, а в кронах светится сама сущность.
Это вид высшей тригонометрии, которая занята вычислением скрытых от взора неподвижных звезд.
Ранним утром я поднялся на отроги Монте-Галло. Красная земля садов была еще подернута дымкой тумана, а под лимонными деревьями распускались красные и желтые соцветия весенних сарацинов, складывающихся в узор восточного ковра. Там, где последние листья опунции выглядывали поверх кирпичной стены, начинались горные луга, а за ними высились скалы, поросшие многолетним молочаем. Тропа вела дальше, в узкое ущелье среди голых скал.
Не знаю, как описать пережитое, но вдруг меня осенило, что эта долина настойчиво обращается к путнику на своем языке камней, как будто сам ландшафт сознательно сложился здесь для важного сообщения, как если бы в нем присутствовала какая-то скрытая сила. Всем великим умам это открывалось в той или иной степени, и все же редко бывают мгновения, когда человек, познав одушевленную жизнь природы, сталкивается с предельно ясным телесным выражением этой жизни. И вообще я думаю, что они вновь стали возможны совсем недавно. Именно такое мгновение я пережил в тот час – я почувствовал, как глаза этой долины остановились на мне. Иными словами, я отчетливо понял, что у этой долины был свой демон.
Именно теперь, в опьянении от этого открытия, мой взгляд упал на твой уже бледный диск, висевший над гребнем гор и видимый, пожалуй, лишь из глубины долины. И тут во мне вновь внезапно пробудился образ человека на Луне. Конечно, лунный пейзаж с его скалами и впадинами – сфера компетенции астрономической топографии. Однако не менее очевидно и то, что его можно постичь средствами магической тригонометрии, о которой шла речь. Постичь то, что он в то же время является областью духов, а фантазии с ее проницательным детским взглядом, рисовавшей на луне лицо человека, доступны древние руны и демонический язык. В это мгновение я был потрясен, увидев, как обе маски одного и того же бытия нераздельно слились друг с другом. Ибо впервые исчез мучительный разлом, считавшийся мною – правнуком идеалистического, внуком романтического и сыном материалистического поколения – неустранимым. И произошло это не так, как если бы некое «или – или» просто сменилось на «и так, и так». Нет, действительное столь же волшебно, как и волшебство действительно.
Я увидел нечто удивительное и пришел в восторг. Похожее чувство возникает при взгляде на двойные фигуры в стереоскопе: в тот самый момент, когда они сливаются в один образ, из глубины рождается новое, третье измерение.
Так и произошло: само время отдало нас во власть старым заклинаниям, давно забытым, но никуда не исчезавшим. Мы чувствуем, как великие дела исподволь наполняются смыслом, и мы все участвуем в них как зачарованные.
Сердце искателя приключений
Вторая редакция
Фигуры и каприччо
Семя всего, что есть в моем уме,
я нахожу везде.
Стало быть, все это существует.
Тигровая лилия
Штеглиц
Lilium tigrinum. Сильно выгнутые лепестки воскового красного цвета с нежными светящимися вкраплениями множества овальных иссиня-черных пятен. Расположение пятен указывает на постепенное угасание живой, порождающей их силы. На кончиках лепестков они совершенно отсутствуют, в то время как у дна чашечки выделены столь отчетливо, что возвышаются на мясистых наростах как на ходулях. Тычинки наркотического цвета, каким бывает темный красно-коричневый бархат, растертый в пудру.
Это зрелище напоминает шатер индийского факира: внутри звучит тихая, приготовляющая музыка.
Летучие рыбы
Штеглиц
Без всякой цели, ради одного удовольствия я обеими руками ловил в аквариуме маленьких, но очень юрких перламутрово-голубых рыбок. Когда ускользнуть было некуда, они поднимались над гладью воды и, двигая своими крошечными плавничками как крыльями, грациозно зависали среди комнаты. Описав в воздухе множество кривых, они снова ныряли в воду. Одна среда сменялась другой, и в этом чередовании было что-то чрезвычайно радостное.
Полеты во сне
Штралау
Полеты во сне чем-то похожи на воспоминание об особой духовной силе. Собственно, я имею в виду, скорее, парение во сне, когда сохраняется ощущение тяжести. В сумерках мы скользим над самой поверхностью земли, и, как только ее касаемся, сон исчезает. Мы парим над ступенями лестницы, вылетая из дверей дома, и время от времени поднимаемся над небольшими препятствиями, вроде кустарника или изгороди. При этом мы отталкиваемся, совершая небольшое усилие, которое ощущается в напряженных локтях и сжатых кулаках. Половина тела вытянута, как будто мы удобно расположились в кресле; мы летим ногами вперед. Эти сны приятны, но бывают и другие, коварные, когда сновидец в застывшей позе летит, повернувшись лицом к земле. Словно в столбняке он поднимается с кровати, причем ноги его остаются неподвижными, а тело как бы описывает круг. Затем он летит по ночным улицам и площадям, а иногда, как рыба, выныривает перед одинокими прохожими, пристально смотря в их изумленные лица.
Каким беззаботным кажется, по сравнению с этим, тот высокий полет, который можно видеть на старых изображениях парящих людей. Немало таких изображений можно найти в Помпеях. Здесь люди кружатся в радостном удивительном вихре, который чудесным образом совсем не колышет их волосы и одежды.
Каменистое русло
Гослар
Свои книги потому так неохотно берешь в руки, что перед ними ощущаешь себя фальшивомонетчиком. Ты побывал в пещере Али-Бабы и вынес на свет лишь жалкую пригоршню серебра. И еще тебе кажется, будто возвращаешься к тому, что давно уже сбросил с себя, как змея сбрасывает свою поблекшую кожу.