Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5

Твой крупный диск поднимался над тростниковой крышей дома возле реки в ту июньскую ночь, когда один из твоих учеников заключил с тобою тесный союз. На утрамбованном полу гумна стоял празднично накрытый стол. Оружие и доспехи висели на стенах, убранных еловыми ветвями, поблескивая в табачном дыму. Где та юность, что вскоре так беспечно сломала печать смертной тайны и узнала заранее уготованные для нее тяжкие испытания? Она была здесь, она здесь осталась. Помнишь первое опьянение, что заставляет сердце биться, как парус под ветром? Помнишь первое погружение в бездну, на дне которой природные духи излучают первозданную мощь? Тогда ты его полюбил. Разве можно не любить цветок, что расцвел, скрытый от глаз в полной глуши? Помнишь час переполняющего избытка, когда мы вырываемся на простор, покидая проторенные пути привычного? Только так учатся летать, и лишь в сомнении заложена высшая цель.

Я вижу его так, как будто это происходит сейчас, ведь память неподвластна неумолимым законам времен. В тот миг, когда огонь вина испепеляет годовые кольца, образовавшиеся вокруг этого диковинного сердца, мы понимаем, что в сути не изменились. О память, ключ к сокровенному гештальту человеческого опыта! Я убежден, что ты сродни темному, горькому, пьянящему вину смерти как последний решающий триумф бытия над существованием. Привет вам, горемычные гуляки! Пейте до дна за свое здоровье! Кто мы такие, как не свои собственные зеркальные отражения? А там, где мы сидим вдвоем – я и мой зеркальный двойник, всегда есть третий – Бог.

И вот твой подопечный, вырвавшись из безумного шума, замирает перед приземистыми воротами, над которыми в ночном свете поблескивает белый лошадиный череп. Теплый воздух, напоенный ароматами трав, действует на него как наркотический дымок горящего пороха. Раздается дикий крик, и он сломя голову мчится по безлюдным просторам. Он бежит по верху каменной ограды, опоясывающей луг, и падает, не чувствуя боли, в высокую траву. А затем продолжает бежать, испытывая прилив сил, бьющих из какого-то невидимого источника. Зонтики высокого борщевика кажутся антеннами пришельцев, горячее брожение земных соков, горьковатый запах дикой моркови и крапчатого болиголова – все это похоже на страницы открытой волшебной книги, повествующей о глубинных таинственных соответствиях. Нет более никаких мыслей, только свой ства бессознательно перетекают друг в друга. В этом царстве ликующей жизни еще нет имен.

Он шагнул в заросли камыша на берегу реки, с илистого дна поднялись пузырьки воздуха. Вода будто руками охватила разгоряченную грудь, и отражение лица поплыло вниз по темному зеркалу воды. Вдали раздался шум запруды и обольстил слух, чуткий к первозданному языку. С темного дна поднялись на поверхность отражения звезд. Там, где река искрилась в водоворотах, они начали свой танец.

На другом берегу простирается лес, из его чащи тянутся сотни рук, стремясь поймать и затащить к себе беззащитную жизнь. Корни нитяными завитками уходят глубоко в землю, ветви сплетаются в паучью паутину, и кажется, что в ней бьются изменчивые личины неизвестных существ. Над головой недружелюбно смыкается решетка из ветвей деревьев, наполненных слепой природной мощью, в то время как у корней жизнь мешается со смертью во влажном испарении гнилостного распада.

Внезапно открывается просека, и тогда твой свет с карающей неотвратимостью разрезает тьму. Буковые стволы отливают серебром, кора дуба вызывает в памяти потемневшую бронзу древних мечей. Кроны деревьев выстроены в соответствии с принципами архитектуры. Каждая веточка, каждый кустик ежевики несут на себе отблеск твоего света, который сообщает им неуловимое тайное значение. Они как будто заворожены каким-то великим событием, перед лицом которого все становится исполненным смысла, а случайность оборачивается строгой необходимостью. Как часть математического уравнения, записанного люминесцентными чернилами.

Поистине удивительна простота линий утраченной родины, незаметно вписанных в сложный окружающий ландшафт! Отрадный символ, вписанный в еще более глубокий символ.

Что еще придает смысл существованию, как не этот загадочный луч света, изредка озаряющий внутреннее запустение? И человек желает говорить – пусть несовершенной будет его речь – о том, что превышает человеческое в нем.





Для нашего времени характерны усилия наладить контакт с далекими планетами. Не только сама задача, но и технические методы ее решения представляют собой странную смесь трезвого расчета и игры воображения. Разве не удивительно желание при помощи навигационных огней прочертить в небе над Сахарой графическое изображение теоремы Пифагора? Казалось бы, какое нам дело до того, является ли математика универсальным языком вселенной или нет? Но нет, в этом желании мы слышим забытый язык пирамид, намек на священный исток искусства, отзвук торжественного знания творения о своем потаенном смысле, причем в сочетании со всеми атрибутами абстрактного мышления и элементами современной техники.

Достигнут ли наши радиосигналы, посланные в ледяные просторы космоса, адресата? Сумеет ли он понять язык земных гор и рек, преобразованный в волновую пульсацию? На какой язык будет переведено наше послание?

Эти странные тибетцы, из чьих высокогорных монастырей-обсерваторий звучат монотонные мантры! У кого хватит смелости поднять на смех молельные мельницы после наших пейзажей с миллионами вращающихся колес? Бешеное беспокойство заставляет двигаться стрелки часов и пропеллеры аэропланов. Сладкий и опасный опиум скорости!

Но разве в центре подвижного колеса не скрыт покой? Покой – это праязык скорости. Прибегая к разным способам перевода, мы можем увеличить скорость, но это будет лишь переводом с языка покоя. Но в силах ли человек познать собственный язык?

С небес ты взираешь на наши города. Ты помнишь города прошлого и увидишь будущие мегаполисы. Каждый дом построен согласно замыслу строителя, чтобы служить целям владельца. Одни улицы узки и изогнуты, как будто случайно нанесены на карту города, подобно межам крестьянских полей, прочерченным когда-то давным-давно. Другие улицы проложены прямо, и на них стоят особняки влиятельных горожан. Окаменелости минувших эпох наслаиваются друг на друга. Геология человеческой души – отдельная отрасль научного знания. Церкви и правительственные здания, виллы, доходные дома, базары и концертные залы, железнодорожные вокзалы, промышленные кварталы – все включено в круг кровообращения. Транспорт жизненно необходим, одиночество – редчайшее исключение.

Со столь отдаленной точки зрения гигантские хранилища наших органических и механических мощностей могут представляться и совершенно иначе. Даже глаз наблюдателя, вооруженный самым мощным телескопом, без труда уловит некоторые странные особенности городского ландшафта. И хотя удаленный наблюдатель будет созерцать те же самые вещи, однако они повернутся к нему другой своей стороной. Все различия архитектурных эпох окажутся как бы стертыми. Нельзя будет увидеть, что соборы и рыцарские замки были построены тысячу лет назад, а универмаги и фабрики – только вчера; зато станет заметна лежащая в их основе модель, их общая кристаллическая структура, образовавшаяся из первоначального материала. От наблюдателя будет сокрыто и множество целей, которые преследовали заказчики и строители. Двое горожан – два замкнутых в себе мира – идут по одной улице, но расстояние между ними вполне может быть соизмеримо с расстоянием между южным и северным полюсами Земли. Для тебя, космического наблюдателя, привязанного к Земле, наши события представляются неподвижными одинокими жизненными феноменами, не важно где зародившимися – в вулканической пыли или в испарениях летучих химических элементов. Какая возвышенная драма, век за веком наблюдать проявление все новых форм, заполняющих однообразно враждебные бесконечные пространства Земли. В этом мне видится исконное глубинное и сочувственное единство жизни, которое вбирает в себя и благотворные, и враждебные влияния.